"Взойди на Джвари, монастырь Креста..." - 7-мь переводов с грузинского. В "Литературной Грузии"
Из Симона ЧИКОВАНИ
* * *
Я собираю в комнате шаги.
Шаги теряются, и я об этом знаю.
То яркий свет, то не видать ни зги, -
Шаги, являясь, снова исчезают.
Я собираю в комнате шаги.
Шаги вокруг в невидимом витают.
В любимом воздухе они теперь легки,
И от шагов шаги в пространстве тают.
Неодолимое желание: собрать -
Сопутствует всем помыслам поэта.
И собирает он шаги добра
И сотворяет целый мир из света.
Шаг - вечности порог преодолел,
Бесчисленное счислено шагами.
И шаг огромный к звездам улетел,
И изумил, и одарил мирами.
Крадущиеся - те мне ни чета.
А я ищу все первообраз шага.
Моих шагов уже не сосчитать,
И время сломано их ходом и отвагой.
Я удивлен, признаюсь, удивлен,
Что я свои шаги собрал стихами,
И в бесконечные раздумья углублен,
И все хочу нагнать шаги шагами.
ПАРОМЩИК
Качался паром. Горы синие в Гурию
Виденьями юности звали знакомо.
От горных потоков река была бурою.
Все, с чем я вернулся - пустяшней соломы.
Помог я паромщику в платье с прорехами.
Смотрел я на быстрый Риони, на полдень…
Как рты у мальчишек набиты орехами,
Так был он историями заполнен.
В теченье реки сок струился кизиловый.
Паромщик ходил, не спеша, по парому.
Хотя башмаки его рты поразинули -
Прошел он нетрудную в жизни дорогу.
читать
Он жил, не тесним ни столами, ни стульями.
Здесь дуб шелестел в окружении рощи.
В ночи, просветленной лишь звездными ульями,
Как пастырь, рассказывал что-то паромщик.
Он - вестник ночной в облачении скудненьком -
Был, словно луна, в световом ореоле.
А темень могилу готовила путникам,
Как жезлом - до дна! - рассекая Риони.
Всю ночь я выслушивал шепот кустарника.
Все, с чем я вернулся - пустяшней соломы.
Меня спас от смерти паромщик тот старенький
Когда меня в Гурию свез на пароме.
Теперь же здесь мост.
Только зелень ущербная
Здесь все еще тихо вздыхает и ропщет.
Парома уж нет. И в могиле, наверное,
О нем все рассказывает паромщик.
Из РЕВАЗА МАРГИАНИ
Я ПРИЕДУ В МУЛАХИ
Обязательно в этом году
Я приеду, к земле припаду,
И песок не стряхну я с рубахи.
И листва затрепещет вокруг,
И закончится время разлук, -
Я приеду в Мулахи.
И, пройдя по истертым камням,
Узким улочкам я передам,
Как без них я исполнен печали.
И когда лунным светом объят
Старый мостик - шаги зазвучат,
Что давно отзвучали.
И, как в детстве, опять и опять
Этим воздухом буду дышать
Как смородина, горьким и сладким.
Поброжу я и в рощах моих,
Только мне не обидеть бы их
Посещением кратким.
Так лишь в давние было года -
Прерывалась дорога туда,
Не хватало Сванетии соли.
И Мулахи - какой вот уж год! -
Точно так же мне недостает.
Время прервано, что ли?..
Там несуетное бытие,
Словно кремниевое ружье,
Перешло из седьмого колена.
Там заждались коса и трава.
Все ненайденные слова
Там найду непременно.
Там и прошлое скрылось на срок -
Беспокойное, как ветерок,
Вдруг мелькнет чередой легкокрылой.
И мгновения жизни самой
Раздвоятся,
И снова со мной
То случиться, что было.
Девять братье делили орех,
И хватили, хватило на всех.
Жизнь свою доживаю без братьев.
Я бы сердце свое разделили,
Я бы душу свою им открыл,
А не только объятья.
Очень скоро в Мулахи вернусь,
И заплачу я и засмеюсь.
Наши башни ветра не согнули.
Вот доделаю эти дела
И поеду домой.
Так пчела
Возвращается в улей.
Из Силована НАРИМАНИДЗЕ
ВСАДНИКИ
Взойди на Джвари, монастырь Креста.
В долине оживающую карту
Перед тобой откроет высота -
Армази, Хетта - древнее Урарту.
И будет откровение дано
Твоей душе от славного предтечи -
Величие само погребено
В долине, омываемой двуречьем.
О, всадники, куда исчезли вы?
Промчавшись к солнцу в утреннем тумане,
Вы стали достояньем молвы…
Вновь в грохоте копыт летят Мерани!..
* * *
История событьями полна,
Но все же для людей неуловимо,
До наших дней от основанья Рима
Неистово менялись времена.
В родных горах скрывались племена
Чтоб сохранить незыблемость уклада -
Пусть все как встарь - им перемен не надо! -
А все же изменялись времена.
И дождь, и солнце, и опавший клен,
И ветер, проносящийся над полем,
Неспешность дум, и речи над застольем
Вершили изменение времен.
Закат и над рекою тишина,
Разгул весны на переломе к лету.
И может быть, как раз в минуту эту
Внезапно изменились времена…
* * *
К вам, старые дубы, я приходил когда-то
И словно в древний храм, ступал под сень ветвей.
И, прислоняясь спиной к коре шероховатой,
Смотрел, как гаснет день, и вспоминал друзей.
При свете ярких звезд слышнее становились
В ущелье - волчий вой, в долине - шум гульбы.
И эти звуки все куда-то уносились -
Шумели надо мной широкие дубы.
Молитву ли они творили в час полночный,
И, жест сухих ветвей к созвездиям воздев,
Меж небом и землей свой шелест неумолчный
Преображали вдруг в таинственный напев...
ПАСТУХ И САМОЛЕТЫ
Когда самолеты, прочеркивая небосвод,
Над белым Кавказом летят в оживленном просторе,
Идя за отарой, за ними следит овцевод
И в небо глядит с неизбывной тоскою во взоре.
Кричит на овец, и с овчарками думает вслух,
Сидит у костра, по полгода отрезан от мира -
Под гул реактивный мечтает печальный пастух
О недостижимой, высокой судьбе пассажира,
Да вот путешествовать все-то ему недосуг...
А те, кто на горы сквозь круглые окна глядели,
Из кресел удобных хотели бы выйти на луг,
Но мчались вперед к достиженью заведомой цели.
Так люди мечтают своей поменяться судьбой,
Им завидно видеть иные труды и заботы.
Меж тем над лугами, в прекрасной дали голубой,
Все так же летят то туда, то сюда самолеты…
В РЕДАКЦИИ ЖУРНАЛА «ЛИТЕРАТУРНАЯ ГРУЗИЯ» В 70-х ГОДАХ
Камилле Коринтели
Там воздух был прогрет и свеж, и чуть прокурен.
Над плиткой восходил кофейный легкий пар.
Там Межиров шустрил, там царствовал Мазурин,
А Леонович ждал последний гонорар.
Когда в российском мгле нам было не пробиться,
Все ж, выходя на свет тифлисским тиражом,
Крамольные стихи сияли на страницах,
От радости всегда чуть залитых вином.
Любимый мой журнал, житейских благ источник,
Прощал ошибки мне, поспешности грехи.
Там бедный человек выпрашивал подстрочник,
А сытый приносил готовые стихи.
В глухие времена один глоток свободы,
Почти открытый вздох помог нам не пропасть,
И мы прожить смогли и переждали годы;
А между тем меня испепеляла страсть.
Ее маскировал литературным делом
И каждую строфу я обсуждал с тобой -
Была ты для других суровым завотделом,
А для меня была и музой и женой.
Нам было это так тогда необходимо,
Что верилось - навек продлится этот миг,
Когда пристоен я, ты - счастлива, любима,
И прямо в верстку шел измятый черновик.
Но донорство души - тяжелая работа.
Брести по бороздам уже не мой черед.
Грузинскому стиху, уставшему от гнета,
Не нужен стал теперь мой русский перевод.
* * *
Я собираю в комнате шаги.
Шаги теряются, и я об этом знаю.
То яркий свет, то не видать ни зги, -
Шаги, являясь, снова исчезают.
Я собираю в комнате шаги.
Шаги вокруг в невидимом витают.
В любимом воздухе они теперь легки,
И от шагов шаги в пространстве тают.
Неодолимое желание: собрать -
Сопутствует всем помыслам поэта.
И собирает он шаги добра
И сотворяет целый мир из света.
Шаг - вечности порог преодолел,
Бесчисленное счислено шагами.
И шаг огромный к звездам улетел,
И изумил, и одарил мирами.
Крадущиеся - те мне ни чета.
А я ищу все первообраз шага.
Моих шагов уже не сосчитать,
И время сломано их ходом и отвагой.
Я удивлен, признаюсь, удивлен,
Что я свои шаги собрал стихами,
И в бесконечные раздумья углублен,
И все хочу нагнать шаги шагами.
ПАРОМЩИК
Качался паром. Горы синие в Гурию
Виденьями юности звали знакомо.
От горных потоков река была бурою.
Все, с чем я вернулся - пустяшней соломы.
Помог я паромщику в платье с прорехами.
Смотрел я на быстрый Риони, на полдень…
Как рты у мальчишек набиты орехами,
Так был он историями заполнен.
В теченье реки сок струился кизиловый.
Паромщик ходил, не спеша, по парому.
Хотя башмаки его рты поразинули -
Прошел он нетрудную в жизни дорогу.
читать
Он жил, не тесним ни столами, ни стульями.
Здесь дуб шелестел в окружении рощи.
В ночи, просветленной лишь звездными ульями,
Как пастырь, рассказывал что-то паромщик.
Он - вестник ночной в облачении скудненьком -
Был, словно луна, в световом ореоле.
А темень могилу готовила путникам,
Как жезлом - до дна! - рассекая Риони.
Всю ночь я выслушивал шепот кустарника.
Все, с чем я вернулся - пустяшней соломы.
Меня спас от смерти паромщик тот старенький
Когда меня в Гурию свез на пароме.
Теперь же здесь мост.
Только зелень ущербная
Здесь все еще тихо вздыхает и ропщет.
Парома уж нет. И в могиле, наверное,
О нем все рассказывает паромщик.
Из РЕВАЗА МАРГИАНИ
Я ПРИЕДУ В МУЛАХИ
Обязательно в этом году
Я приеду, к земле припаду,
И песок не стряхну я с рубахи.
И листва затрепещет вокруг,
И закончится время разлук, -
Я приеду в Мулахи.
И, пройдя по истертым камням,
Узким улочкам я передам,
Как без них я исполнен печали.
И когда лунным светом объят
Старый мостик - шаги зазвучат,
Что давно отзвучали.
И, как в детстве, опять и опять
Этим воздухом буду дышать
Как смородина, горьким и сладким.
Поброжу я и в рощах моих,
Только мне не обидеть бы их
Посещением кратким.
Так лишь в давние было года -
Прерывалась дорога туда,
Не хватало Сванетии соли.
И Мулахи - какой вот уж год! -
Точно так же мне недостает.
Время прервано, что ли?..
Там несуетное бытие,
Словно кремниевое ружье,
Перешло из седьмого колена.
Там заждались коса и трава.
Все ненайденные слова
Там найду непременно.
Там и прошлое скрылось на срок -
Беспокойное, как ветерок,
Вдруг мелькнет чередой легкокрылой.
И мгновения жизни самой
Раздвоятся,
И снова со мной
То случиться, что было.
Девять братье делили орех,
И хватили, хватило на всех.
Жизнь свою доживаю без братьев.
Я бы сердце свое разделили,
Я бы душу свою им открыл,
А не только объятья.
Очень скоро в Мулахи вернусь,
И заплачу я и засмеюсь.
Наши башни ветра не согнули.
Вот доделаю эти дела
И поеду домой.
Так пчела
Возвращается в улей.
Из Силована НАРИМАНИДЗЕ
ВСАДНИКИ
Взойди на Джвари, монастырь Креста.
В долине оживающую карту
Перед тобой откроет высота -
Армази, Хетта - древнее Урарту.
И будет откровение дано
Твоей душе от славного предтечи -
Величие само погребено
В долине, омываемой двуречьем.
О, всадники, куда исчезли вы?
Промчавшись к солнцу в утреннем тумане,
Вы стали достояньем молвы…
Вновь в грохоте копыт летят Мерани!..
* * *
История событьями полна,
Но все же для людей неуловимо,
До наших дней от основанья Рима
Неистово менялись времена.
В родных горах скрывались племена
Чтоб сохранить незыблемость уклада -
Пусть все как встарь - им перемен не надо! -
А все же изменялись времена.
И дождь, и солнце, и опавший клен,
И ветер, проносящийся над полем,
Неспешность дум, и речи над застольем
Вершили изменение времен.
Закат и над рекою тишина,
Разгул весны на переломе к лету.
И может быть, как раз в минуту эту
Внезапно изменились времена…
* * *
К вам, старые дубы, я приходил когда-то
И словно в древний храм, ступал под сень ветвей.
И, прислоняясь спиной к коре шероховатой,
Смотрел, как гаснет день, и вспоминал друзей.
При свете ярких звезд слышнее становились
В ущелье - волчий вой, в долине - шум гульбы.
И эти звуки все куда-то уносились -
Шумели надо мной широкие дубы.
Молитву ли они творили в час полночный,
И, жест сухих ветвей к созвездиям воздев,
Меж небом и землей свой шелест неумолчный
Преображали вдруг в таинственный напев...
ПАСТУХ И САМОЛЕТЫ
Когда самолеты, прочеркивая небосвод,
Над белым Кавказом летят в оживленном просторе,
Идя за отарой, за ними следит овцевод
И в небо глядит с неизбывной тоскою во взоре.
Кричит на овец, и с овчарками думает вслух,
Сидит у костра, по полгода отрезан от мира -
Под гул реактивный мечтает печальный пастух
О недостижимой, высокой судьбе пассажира,
Да вот путешествовать все-то ему недосуг...
А те, кто на горы сквозь круглые окна глядели,
Из кресел удобных хотели бы выйти на луг,
Но мчались вперед к достиженью заведомой цели.
Так люди мечтают своей поменяться судьбой,
Им завидно видеть иные труды и заботы.
Меж тем над лугами, в прекрасной дали голубой,
Все так же летят то туда, то сюда самолеты…
В РЕДАКЦИИ ЖУРНАЛА «ЛИТЕРАТУРНАЯ ГРУЗИЯ» В 70-х ГОДАХ
Камилле Коринтели
Там воздух был прогрет и свеж, и чуть прокурен.
Над плиткой восходил кофейный легкий пар.
Там Межиров шустрил, там царствовал Мазурин,
А Леонович ждал последний гонорар.
Когда в российском мгле нам было не пробиться,
Все ж, выходя на свет тифлисским тиражом,
Крамольные стихи сияли на страницах,
От радости всегда чуть залитых вином.
Любимый мой журнал, житейских благ источник,
Прощал ошибки мне, поспешности грехи.
Там бедный человек выпрашивал подстрочник,
А сытый приносил готовые стихи.
В глухие времена один глоток свободы,
Почти открытый вздох помог нам не пропасть,
И мы прожить смогли и переждали годы;
А между тем меня испепеляла страсть.
Ее маскировал литературным делом
И каждую строфу я обсуждал с тобой -
Была ты для других суровым завотделом,
А для меня была и музой и женой.
Нам было это так тогда необходимо,
Что верилось - навек продлится этот миг,
Когда пристоен я, ты - счастлива, любима,
И прямо в верстку шел измятый черновик.
Но донорство души - тяжелая работа.
Брести по бороздам уже не мой черед.
Грузинскому стиху, уставшему от гнета,
Не нужен стал теперь мой русский перевод.