"Читаю Герцена, а на дворе февраль..." , ПАМЯТИ СЕМЕНА ШАХБАЗОВА.
* * *
Читаю Герцена, а на дворе февраль,
Туман и кажется, что Англии пределы
Открыли предо мной возможность речи смелой -
Свободна мысль моя, не стеснена печаль.
И вот мне кажется, я призван зашуметь,
Разбередить российский сон тяжелый,
И обличительные, гневные глаголы
Через пролив уже готовы полететь.
Но мной не будет пущен ни один -
Я горьким знанием последствий поздних полон.
Мне страшно пробуждающим глаголом
Коснуться темных, страждущих глубин.
1972 г.
Стихотворение "Читаю Герцена, а на дворе февраль...",
отпечатанное на машинке, мне тогда же удалось передать Александру Воронелю.
История получила продолжение уже совсем в других временах:
Нина Воронель и ее книга "Без прикрас" - http://alikhanov.livejournal.com/4529.html -
"Мы отправились к Александру Межирову в Переделкино
и дня на четыре выжили поэта из его комнаты, пообещав первый экземпляр гениальной рукописи.
Кстати, я сейчас перечел старую перепечатку - мысли Александра Воронеля со времени написания - за 40 лет! - нисколько не утратили актуальности...
(Книга Александра Воронеля, куда вошла и эта работа, недавно была издана в Белоруссии).
ПАМЯТИ СЕМЕНА ШАХБАЗОВА
В курительной ты злобно говорил
О том, что все тебя не понимают,
И что стихов твоих не принимают,
Переводить тебе не доверяют,
Недооценивают слов твоих и сил.
И ты кричал, что доконаешь их,
Халтурных переводчиков московских,
Что сам ты из породы маяковских,
И яростно читал свой жесткий стих.
Ах, бедный Сема, бедной головой
Зачем ты бился о глухую стену?
Какую призывал ты перемену,
Сражаясь с одиозною судьбой?
Неудержим российский плавный слог, -
Преодолев кавказских гор порог,
За ними он таинственно разлиться
Сумел, и очаровывая край,
Волной могучей словно невзначай
Он смыл тебя, поэта-ассирийца.
Но, не умея плавать, к сожаленью,
Не звал на помощь ты, а поднял крик,
Барахтался, противился теченью
И гибели своей приблизил миг.
Ах, почему в том городе беспечном,
В котором мне родиться довелось,
Торговлей ты не занялся извечной,
Не проводил досуг свой бесконечный,
Игральную раскатывая кость?
Ах, почему, не сделавшись таксистом,
Ты растерял нахрапистость и лень, -
Ведь ты бы мог сейчас с веселым свистом,
Прислуживая щедрым аферистам,
Примчаться под балконов длинных сень
На улочку, где пыль, белье и солнце,
И выйти, и небрежно посчитать
Рубли, и отложить в карман червонцы,
И жить, кататься и не умирать.
Мне, может, со столичною моралью
Провинциальных истин не понять.
И вправе ль я с игривою печалью
И холодно и горько рассуждать?
Но мы с тобой из одного района.
Ведь мы вдвоем вопили исступленно
О том, что наша близится пора,
О том, что мы себя еще проявим
И все права тогда свои предъявим,
Когда 5: 0 закончится игра.
Но ты не перенес несчастный случай,
Когда не в нашу пользу этот счет.
Ты проиграл, приятель невезучий.
Ну, а моя игра еще идет.
А те, которым мы тогда кричали
О силе наших перьев и затей,
Они тебя живым не замечали
И смерти не заметили твоей.
1972 г.
Это стихотворение было написано в совершенно пустой комнате на Люсиновской улице - дом 39.
Из коммунальной этой комнаты кого-то уже выселили, но никого еще не вселили.
Спал я тогда прямо на полу, на походном матраце, ел бутерброды на упаковочном ящике.
На этом же ящике и писал.
Семен Шахбазов - http://alikhanov.livejournal.com/10196.html
Через 8-мь лет в 1980 году, после выхода книжки "Голубиный шум",
Михаил Львов в своем кабинете в редакции "Нового мира", написал мне рекомендацию в "Союз писателей СССР".
Протягивая мне лист с рекомендацией, Михаил Львов сказал, что с тех пор, как прочел стихотворение "Памяти Семена Шахбазова" (видимо, я включил это стихотворение в подборку, предложенную мной в “Новый мир”)
он всегда читает мои стихов, которые попадаются ему на глаза.
Я был очень польщен.
Читаю Герцена, а на дворе февраль,
Туман и кажется, что Англии пределы
Открыли предо мной возможность речи смелой -
Свободна мысль моя, не стеснена печаль.
И вот мне кажется, я призван зашуметь,
Разбередить российский сон тяжелый,
И обличительные, гневные глаголы
Через пролив уже готовы полететь.
Но мной не будет пущен ни один -
Я горьким знанием последствий поздних полон.
Мне страшно пробуждающим глаголом
Коснуться темных, страждущих глубин.
1972 г.
Стихотворение "Читаю Герцена, а на дворе февраль...",
отпечатанное на машинке, мне тогда же удалось передать Александру Воронелю.
История получила продолжение уже совсем в других временах:
Нина Воронель и ее книга "Без прикрас" - http://alikhanov.livejournal.com/4529.html -
"Мы отправились к Александру Межирову в Переделкино
и дня на четыре выжили поэта из его комнаты, пообещав первый экземпляр гениальной рукописи.
Кстати, я сейчас перечел старую перепечатку - мысли Александра Воронеля со времени написания - за 40 лет! - нисколько не утратили актуальности...
(Книга Александра Воронеля, куда вошла и эта работа, недавно была издана в Белоруссии).
ПАМЯТИ СЕМЕНА ШАХБАЗОВА
В курительной ты злобно говорил
О том, что все тебя не понимают,
И что стихов твоих не принимают,
Переводить тебе не доверяют,
Недооценивают слов твоих и сил.
И ты кричал, что доконаешь их,
Халтурных переводчиков московских,
Что сам ты из породы маяковских,
И яростно читал свой жесткий стих.
Ах, бедный Сема, бедной головой
Зачем ты бился о глухую стену?
Какую призывал ты перемену,
Сражаясь с одиозною судьбой?
Неудержим российский плавный слог, -
Преодолев кавказских гор порог,
За ними он таинственно разлиться
Сумел, и очаровывая край,
Волной могучей словно невзначай
Он смыл тебя, поэта-ассирийца.
Но, не умея плавать, к сожаленью,
Не звал на помощь ты, а поднял крик,
Барахтался, противился теченью
И гибели своей приблизил миг.
Ах, почему в том городе беспечном,
В котором мне родиться довелось,
Торговлей ты не занялся извечной,
Не проводил досуг свой бесконечный,
Игральную раскатывая кость?
Ах, почему, не сделавшись таксистом,
Ты растерял нахрапистость и лень, -
Ведь ты бы мог сейчас с веселым свистом,
Прислуживая щедрым аферистам,
Примчаться под балконов длинных сень
На улочку, где пыль, белье и солнце,
И выйти, и небрежно посчитать
Рубли, и отложить в карман червонцы,
И жить, кататься и не умирать.
Мне, может, со столичною моралью
Провинциальных истин не понять.
И вправе ль я с игривою печалью
И холодно и горько рассуждать?
Но мы с тобой из одного района.
Ведь мы вдвоем вопили исступленно
О том, что наша близится пора,
О том, что мы себя еще проявим
И все права тогда свои предъявим,
Когда 5: 0 закончится игра.
Но ты не перенес несчастный случай,
Когда не в нашу пользу этот счет.
Ты проиграл, приятель невезучий.
Ну, а моя игра еще идет.
А те, которым мы тогда кричали
О силе наших перьев и затей,
Они тебя живым не замечали
И смерти не заметили твоей.
1972 г.
Это стихотворение было написано в совершенно пустой комнате на Люсиновской улице - дом 39.
Из коммунальной этой комнаты кого-то уже выселили, но никого еще не вселили.
Спал я тогда прямо на полу, на походном матраце, ел бутерброды на упаковочном ящике.
На этом же ящике и писал.
Семен Шахбазов - http://alikhanov.livejournal.com/10196.html
Через 8-мь лет в 1980 году, после выхода книжки "Голубиный шум",
Михаил Львов в своем кабинете в редакции "Нового мира", написал мне рекомендацию в "Союз писателей СССР".
Протягивая мне лист с рекомендацией, Михаил Львов сказал, что с тех пор, как прочел стихотворение "Памяти Семена Шахбазова" (видимо, я включил это стихотворение в подборку, предложенную мной в “Новый мир”)
он всегда читает мои стихов, которые попадаются ему на глаза.
Я был очень польщен.