Не настаивая на встрече с Миланом Кундерой
Перечитывая Встречу, вдруг замечаешь, что подход Кундеры оказывается семиотически односторонним: вот он говорит с молодым человеком («симпатичным и умным»), и тот пренебрежительно отзывается о Феллини. Для Кундеры это знак, симптом, у него тут же «появляется ощущение», на основании которого делается вывод о современном состоянии европейской культуры «эпохи после искусства». Вот другой молодой человек спрашивает у него о том, как он относится к Барту - и снова: ощущение знаковости момента, проверки на credo, апробации «списка». Почему ему не приходит в голову, что кто-то может просто не любить Феллини (я его скорее люблю, но мне легко представить, что кто-то другой его не любит, легче, по крайней мере, чем увидеть признаки наступления эпохи после искусства), а кто-то еще может точно так же просто любить Барта (я и его скорее люблю, хотя и с большими оговорками). И что есть его собственный центрально-европейский канон как не еще один список? Что как не проверка на credo повторяющиеся упоминания Рабле и Яначека? Фактически, Кундера отказывается от встречи с другой точкой зрения. Он на эту встречу просто не приходит. Фактически, встречи как бы и не происходит вовсе. И у этой ситуации есть две стороны - как у гриба, на котором сидела большая синяя гусеница с кальяном (я не люблю Рабле, но я люблю Кэрола и это позволяет мне представить себе, как кто-то любит Рабле, окольный путь, да, но все же к цели он приводит). С одной, он уже на первой странице в первом же абзаце без начала и конца ясно говорит: «встреча моих размышлений с моими воспоминаниями», «старых тем» со «старыми друзьями». Все понятно и претензий никаких. Плюс к этому - возраст, от которого абсурдно требовать готовности принимать что-то новое. Но с другой - с другой! - для писателя столь много писавшего об иронии, юморе, о праве личности на «нет» такая позиция не есть ли измена основному эстетическому принципу, самим же им и возведенному в статус принципа этического? Или дело опять в романе как жанре? Этическое может существовать только будучи превращенным в эстетическое в форме этого самого романа (архиромана в его же собственной терминологии?). Понимая, что, как сказала бы Юрсенар, рискую впасть в невнятицу, когда говорю и т.д., но все же: люди ужасно надоедают, они скучны и назойливы, у меня никак не получается отделаться от ощущения, что именно это и пытается не сказать Кундера, когда говорит все остальное. Что именно это и есть основа всего остального у него: утомительность присутствия других и самого себя, физического и духовного (он не договаривает этого, когда говорит о Бэконе, но я вспоминаю то, что говорит о нем Литтел, и мне сложно увидеть что-то другое). Отсюда и фокус на личность, сочинение подпирающих ее - как гегелевские леса смыслов в «Феноменологии духа» - шерстяных мифов о европейской культуре и проч. Реакция на марксизм, да, конечно: там только категории, никакой личности, здесь - никаких категорий, только личность (но в итоге оказывается - только моя личность!). При этом полное пренебрежение социальным измерением языка: такое внимание к форме, и такое пренебрежение языком! Впрочем, все это имеет отношение к Кундере-эссеисту и никак не связано с Кундерой-романистом, единственным, о котором, вероятно, и стоило бы говорить.