И в Летний сад
Всегда пробегала мимо - а тут лето, все зазеленело, так и поманил. Няня водила сюда Пушкина-мальчика гулять - вот и все, что я знаю об этом месте.
Наверху чириканье, двое мужиков бреют лужайки, вход свободный. Неспешно по ровным дорожкам - инакоговорящие (прислушиваюсь - французы) с путеводителем в руках, немолодые парочки, девочки и мальчики, а еще целый выводок тех, кого в отчетах благотворительных фондов осторожно именуют «наши подопечные». Или - «проживающие в ПНИ». Смотрят добро и бессмысленно, улыбаются открытыми ртами, проплывают в инвалидных креслах, припрыгивают, догоняя своих. Фотографируются - рядом с Талией, у фонтанов, под сенью Крылова. У черного Крылова - паутина на лице. А он не замечает - все читает книгу. Флора смотрит сквозь прозрачный воздух - на щеке громадный паук. И не мешает ведь.
Отойти в сторону, к дорожкам поуже, там почти никого. У греческих философов лица перекошены - будто нет никакой радости в том, чтобы знать. Ведать. Понимать. Мимо наперегонки пробегают девчонки - одинаковые бейсболки, хвостики волос стянуты розовыми резинками.
На главной аллее - выставка фотографий. Какие-то небеса, откуда-то горы, застывшие в кадре лисы и олени. Прогуливающиеся от нечего делать останавливаются, вслух читают подписи, идут дальше. «Владимир Алексеевич, а где Алтай?» «Три с половиной тысячи километров отсюда». А девчонка-хромоножка уже не слышит - убежала к фотографии ящерицы, показывает ей язык, кривляется, смеется.
У Демокрита такой вид, будто жизнь опостылела ему еще в колыбели. Смотрит вбок, рот уныл, что ему эти детки в колясках и шаркающие старухи с потрепанными сумками? Все умрут, всё равно умрут. И эта девочка в белых колготках с заляпанными землей коленками, и этот торопливый с одышкой, и эта рыжая, которая всё это пишет.
У ног Юности - обезьянка с каким-то фруктом в руках. Обхожу - а она в цепях. Сидит спокойно, не пытается никуда сбежать - да и куда тут сбежишь. А Юность смотрит вперед и вверх, приоткрыв рот от ошеломляющей радости существования, и видит жизнь, бесконечную жизнь, лежащую перед ней. На ее мраморной голове сидит мелкая птичка и пронзительно щебечет: «Мы живы, живы, живы!»
Наверху чириканье, двое мужиков бреют лужайки, вход свободный. Неспешно по ровным дорожкам - инакоговорящие (прислушиваюсь - французы) с путеводителем в руках, немолодые парочки, девочки и мальчики, а еще целый выводок тех, кого в отчетах благотворительных фондов осторожно именуют «наши подопечные». Или - «проживающие в ПНИ». Смотрят добро и бессмысленно, улыбаются открытыми ртами, проплывают в инвалидных креслах, припрыгивают, догоняя своих. Фотографируются - рядом с Талией, у фонтанов, под сенью Крылова. У черного Крылова - паутина на лице. А он не замечает - все читает книгу. Флора смотрит сквозь прозрачный воздух - на щеке громадный паук. И не мешает ведь.
Отойти в сторону, к дорожкам поуже, там почти никого. У греческих философов лица перекошены - будто нет никакой радости в том, чтобы знать. Ведать. Понимать. Мимо наперегонки пробегают девчонки - одинаковые бейсболки, хвостики волос стянуты розовыми резинками.
На главной аллее - выставка фотографий. Какие-то небеса, откуда-то горы, застывшие в кадре лисы и олени. Прогуливающиеся от нечего делать останавливаются, вслух читают подписи, идут дальше. «Владимир Алексеевич, а где Алтай?» «Три с половиной тысячи километров отсюда». А девчонка-хромоножка уже не слышит - убежала к фотографии ящерицы, показывает ей язык, кривляется, смеется.
У Демокрита такой вид, будто жизнь опостылела ему еще в колыбели. Смотрит вбок, рот уныл, что ему эти детки в колясках и шаркающие старухи с потрепанными сумками? Все умрут, всё равно умрут. И эта девочка в белых колготках с заляпанными землей коленками, и этот торопливый с одышкой, и эта рыжая, которая всё это пишет.
У ног Юности - обезьянка с каким-то фруктом в руках. Обхожу - а она в цепях. Сидит спокойно, не пытается никуда сбежать - да и куда тут сбежишь. А Юность смотрит вперед и вверх, приоткрыв рот от ошеломляющей радости существования, и видит жизнь, бесконечную жизнь, лежащую перед ней. На ее мраморной голове сидит мелкая птичка и пронзительно щебечет: «Мы живы, живы, живы!»