Памяти Ильи Абрамовича Гильденблата
Когда-то, теперь довольно давно, в редакции «Менделеевца», мы заговорили о некрологах, и Илья Абрамович кивнул мне, как делал, чуть наискось, мы сидели рядом: «Обо мне напиши ты!»
Я обещал. Жизнь казалась длинной. И вот пишу.
Мы познакомились на майской демонстрации 1967 года. Вернее, не познакомились, а я его впервые увидел. Майских демонстраций он не пропускал, брал с собой дочь и ходил всегда в студенческой колонне. Мы были веселы настоящей весенней радостью, никто не знал еще, что Оттепель закончилась. Мне кто-то сказал, что вон тот дядька - доцент с кафедры, и я первокурсник, орал с упоением: «Да здравствует кафедра Процессов и Аппаратов!!!» Он блеснул сквозь очки - все, кто знает его, помнит этот веселый блеск - «Давай зачетку!»
Потом уже, через два года, были лекции, и я бегал со своего потока к неорганикам, которым везло, которым читал Сам Гильденблат!
А потом мы служили на одной кафедре и какое-то время были очень дружны.
Главное, что сделал Илья Абрамович в своей жизни, то, что он сам считал главным, чему посвятил всю страсть недюжинной натуры, был курс «Процессы и аппараты химической технологии». Не наука даже, а именно учебный курс, преподавание, лекции.
Он читал курс около 50-ти лет, и его лекции были одним из ярчайших впечатлений в Менделеевке для тысяч студентов. Он годами шлифовал не только содержание лекций, но способ изложения, добиваясь логической безупречности, обличенной в совершенную форму! Примеры, цитаты, афоризмы, выписанные на библиотечные карточки, (причем надо знать Гильденблата - карточки были специальными, удобного размера, твердого картона, с перфорированным кантом!...) заключали в себе истинные сокровища знаний. Карточки эти помнят все, кто с ним сталкивался! Его лекционный и семинарский курсы были столь точны по форме, что молодые преподаватели кафедры часто начинали свою деятельность на кафедре с того, что просто копировали их. И потом уже через годы, изменяли «под себя», то, что Илья Абрамович называл «пропускали через кишки». (На самом деле он выражался более прямолинейно, но оставлю для дам - «кишки».)
Говорят, что профессор должен создать свою научную школу. Илья Абрамович как будто не имел научной школы… Но у него были ученики. И какие ученики! Заведующие кафедр Менделеевского университета, деканы, профессора и доценты, да и сам нынешний ректор слушали его лекции и учились по ним не только конкретной дисциплине, но профессии преподавателя.
Когда Гильденблату говорили, что ему следовало бы написать учебник, он отвечал обычно в том смысле, что он скорее последователь Сократа, а не Платона, Сократа, который не оставил письменных трудов, а жизнь положил на совершенствование методов устного убеждения.
Разговор вообще был его стихией. Столкнувшись с человеком на любом пространстве: лестничном пролете, переходе, коридоре, Илья Абрамович, как правило, заводил беседу, не важно длительную или короткую, но всегда существенную, по волнующему обоих вопросу. И даже пустячные в других устах байки, он передавал, как существенное, любуясь красотой формы.
Казалось, он знал в институте всех. И интересовался людьми искренне, помнил очень многих, десяткам людей дарил подарки ко Дню рождения. Сотню женщин поздравлял с 8-м марта лично, дорогой конфетой, которые в этот день оттопыривали карманы. На Новый год посылал тяжелую стопку открыток, и в каждой писал довольно длинное послание со вставками и фигурными скобками очень характерным лекторским четким почерком, уменьшая к концу послания «кегль» шрифта, как бы торопясь досказать...
Когда у нас с ним поздним вечером заканчивались лаборатории, а в те времена лабораторный практикум длился шесть часов, он вел меня в кулинарию на Горького и покупал "диагональный торт". То есть квадратный торт, который резали по диагонали, поскольку ось симметрии у квадратных тортов проходит из угла в угол. И просто сжирали от голода. К торту полагался не чай, а бутерброд с селедкой. Ибо, как говорил Илья Абрамович, гору сладкого нужно обязательно заесть кусочком "г..." Торт всегда покупал он, я был тогда ассистентом, а он доцентом. Он был веселым и щедрым...
Он был очень хорошим другом тем, с кем дружил. И надежным товарищем всем коллегам. И настоящим учителем тем, кого учил, помнил по именам всех, кого выучил, и входил в подробности жизни многих и многих. Любил и умел помогать, причем помогать без просьб - знал, что нужно сделать, и делал. Например, придя в больницу к товарищу, находил заведующего и добивался того, чтобы его коллега, представляющий огромную ценность для науки и Менделеевского университета, получил наилучшие условия лечения! Кто еще на это способен, спрошу вас? Он считал долгом проводить достойно ушедших коллег и приходил ко гробу и тех, с кем дружил, и тех, с кем при жизни отношения не сложились. И нас этому учил: человека надо проводить достойно!
И вот он умер. Мы, его ученики и товарищи, и те, с кем дружил не один десяток лет, и те, которые прожили с ним недолго, знали наверное и ничего другого предположить не могли - прощание с Ильей Абрамовичем Гильденблатом пройдет в стенах института, что для него самого это было важным обстоятельством и что только отсюда, из института, которому он отдал без изъятий всю свою жизнь, тело его отправится к месту упокоения.
И этого не случилось. Я не знаю причин и знать не хочу! Я знаю одно: выдающемуся своему сыну, профессору, Менделеевский институт отказал в этом праве! Многие из тех, которые хотели попрощаться с учителем и товарищем, были лишены возможности это сделать. Прости нас, дорогой Илья Абрамович! Склоните головы: Менделеевка прощается со своим выдающимся сыном - Ильей Абрамовичем Гильденблатом!