Умберто Эко: "Нынешнее поколение славит зло"
Совершенно чудное интервью с Умберто Эко запостил сегодня
peresedov.
Интересно было прочитать; насчёт трудностей перевода - не знаю, мне кажется, что Эко мудрит, не люблю слишком "вольный" перевод, честно говоря. Если переводчик - сам талантливый писатель, тогда можно ему простить замену авторского текста похожим по значению, но в большинстве случаев - это работа ремесленника, так что лучше не надо!
А вот по поводу ТВ, отношения к книгам, словарного запаса и общей культуры современного среднестатистического человека, очень здраво, на мой взгляд, он рассуждает.
Умберто Эко: 'Нынешнее поколение славит зло'
Автор бестселлеров, издаваемых во всем мире, сам являющийся переводчиком Кено (Queneau) и Нерваля (Nerval), имеющий солидный опыт редакторской работы, итальянский писатель рассказывает о своем взгляде на переводческий труд в эссе 'Сказать почти то же самое'. Эта книга, опубликованная в Италии в 2003 году, не является теорией перевода, но скорее сборником 'опытов перевода' (таков подзаголовок книги), из которых выводятся общие принципы. С другой стороны, после 'Истории красоты' (2004 г.) автор романа 'Имя розы' недавно написал 'Историю уродства', охватывающую период от античности до наших дней. Перевод всегда представляет собой нечто большее, чем просто перевод, а говорить о уродстве, не затрагивая понятия красоты, невозможно, Умберто Эко, не без лукавства, поведал нам об Интернете, судьбе письменных текстов, быстроте, 'холодной войне', роке, телевидении, Джордже Клуни, Иерониме Босхе, зле, добре, кринолинах и, конечно же Римской Империи. Итак, интеллектуальное путешествие с одним из последних энциклопедистов.
- Вы утверждаете, что переводчик должен владеть искусством 'переговоров'.
- Абсолютно точный перевод с одного язык на другой невозможен, стопроцентной синонимии не существует. Мой труд называется 'Сказать почти то же самое', и именно вокруг этого 'почти' и происходят переговоры. Это - не единственный проблематичный термин. Что такое это 'то', которое мы переводим? Цепочка слов или нечто более глубокое? Представьте себе, что писатель, желая показать, как глуп его персонаж, вкладывает в его уста дурацкий каламбур. Нужно ли переводить каламбур, зная, что игра слов по большей части переводу не подлежит? Нет. В данном случае 'то' - это глупость персонажа. Соответственно, переводчик должен найти другой, эквивалентный каламбур. Внешне он не будет точно следовать букве оригинала. Но по сути будет. Ибо 'то' - это не изначальный каламбур, а игра слов, выявляющая глупость персонажа.
- Переговоры относятся к миру политики . . .
- Понятие переговоров обрело ключевую роль как в семантике, так и в политике. Поскольку абсолютной истины не существует, приходится все время вести переговоры. И чем чаще это будет происходить, тем лучше.
- Вы не могли бы уточнить свою мысль?
- Когда люди не ведут переговоры, они воюют. Правда, переговоры были одной из особенностей 'холодной войны'. В то время оба блока рассуждали следующим образом: 'Я не суюсь туда, а ты - убирайся отсюда'. Или: 'Я сокращаю свои ядерные вооружения, а ты давай-ка прекращай производство своих'. Это был вид молчаливых, неявных переговоров. Сегодня мы утратили искусство ведения подобных переговоров. Мы вернулись к политике силы, лобовому столкновению.
- В 1972 году Вы говорили, что те времена походят на эпоху Средневековья. А что Вы скажете сегодня?
- Я написал это после публикации книги одного инженера, в которой тот возвещал о регрессе промышленной цивилизации. Я тогда сказал, что Средние века являлись переходной эпохой, и что мы тоже живем в переходный период . . . Но я могу с такой же легкостью доказать Вам, что наша эпоха похожа на любую другую! (Смеется). Если серьезно, то я не отказываюсь от того, что написал тогда, но это было не столь важно. Наша эпоха с ее масштабными миграционными процессами скорее напоминает период падения Римской Империи, где-то 500 год н.э. Крах великих империй продолжается: после падения советской империи, начался закат империи американской. Можно также провести параллель с варварской эпохой святого Августина, сравнить пожар Рима с горящими Башнями-близнецами.
- А чем наша эпоха отличается от любой другой?
- Первый ответ, который приходит мне в голову: скоростью. Через час я уже могу оказаться в Милане. Но существует и другой вид ускорения. Кринолины носили сто лет, мини-юбки - десять. Гусиным пером пользовались в течении веков, печатной машинкой - сто пятьдесят лет, а мне приходится достаточно часто менять компьютер из-за появления новых программ. . . Другой особенностью является увеличение продолжительности жизни. Во времена Наполеона, человек, скончавшийся в сорок лет, за свою жизнь был свидетелем лишь одного значительного исторического события - Французской революции. Сегодня есть люди, которые видели и Вторую мировую войну, и распад Советского Союза, и разрушение Башен-близнецов. Наша жизнь стала продолжительнее, но и суматошнее, на нас постоянно обрушивается множество событий, которые порой трудно переварить. Мы достаточно успешно с этим справляемся, но это требует потрясающе устойчивой нервной системы.
- Перевод требует мастерского владения как родным, так и иностранным языком. Тогда как в наши дни многие и свой-то язык плохо знают . . .
- Так было всегда, и я не считаю это серьезной проблемой. С одной стороны, можно говорить о сокращении активного словаря. С другой, благодаря телевидению каждый гражданин может овладеть средним лексическим запасом, причем достаточно неплохим. В Италии я слышал от шофера такси слова, которые его отец вряд ли употреблял, он узнал их, смотря телевизор. Так что происходит компенсация.
- Вас как писателя не беспокоит, что люди пополняют свой словарный запас, не читая книги, а смотря телепередачи?
- Послушайте, я все время слышу жалобы на то, что люди перестали читать. На самом деле читателей в нашем веке больше, чем в предыдущем. В книжных магазинах 'Fnac' можно увидеть множество молодых людей, листающих книги. Во времена моей молодости книжные магазины были замкнутым пространством. Когда туда заходил молодой человек, к нему устремлялся продавец со словами: 'Что Вам угодно?'. Это сразу отбивало всякое желание.
- Да, но раньше пищу для воображения давали только книги и больше ничего. Сегодня мы окружены картинками . . .
- Картинки были всегда. Что такое готический собор, как не изобилующее картинками телевидение для бедняков, тех, кто не умел читать?
- Ваша 'История уродства' более тематический, чем хронологический труд. Породила ли наша эпоха особый тип уродства?
- В XX-ом веке, даже немного ранее, авангардное искусство было провокацией. В ангажированном искусстве мы видим некую полемическую переоценку понятия уродства. Немецкие экспрессионисты рисовали безобразных людей, чтобы обличить буржуазное общество, и, конечно же, создавали прекрасные картины, чтобы показать уродство. Постепенно в нашей жизни появился другой феномен: стало сложно отличить красоту от уродства. Сегодня молодежь восхищается не только Джорджем Клуни или Николь Кидман, красота которых достойна полотен эпохи Возрождения, но и рокером-сатанистом Мэрилином Мэнсоном, которого лично я нахожу просто отвратительным. Для иллюстрации этой же идеи я в своей книге расположил рядом репродукцию картины Иеронима Босха, где художник, чтобы обезобразить преследователей Христа, изобразил их с дырками на лице, и фотографию панка, гордо демонстрирующего свой пирсинг . . . Как молодежь воспринимает Мэрилина Мэнсона и пирсинг? Это уже не вопрос красоты или уродства. Одно от другого отличить стало очень сложно. Понятия стали равны.
- Не приводит ли это равенство к утрате различия между добром и злом в нравственном плане?
- Это один из самых сложных вопросов моей книги. Идентификация красота-добро и уродство-зло, наверное, существует повсеместно. Во времена классической античности уже вели охоту на ведьм, и представляли их уродливыми, потому что они были злыми. Но в то же время классическая античность могла считать Сократа безобразным и исполненным добродетели. В более позднюю эпоху все произведения романтизма повествуют о людях, страшных на вид, но имеющих золотое сердце - у одного только Виктора Гюго мы находим 'Человека, который смеется' и Квазимодо.
Идентификация уродство-зло сохранилась до наших дней. Расизм исходит именно из этого равенства: чужак всегда воспринимается как урод. Уже древние греки и римляне изображали варваров некрасивыми. Зато сегодня равенство уродство-злоба решительно отвергается, происходит восхваление зла. Рокеры представляют себя в позитивном свете, хотя являются поборниками наркотиков и сатанизма. Это новый и интересный феномен. Восхваление зла существовало всегда (Жиль де Рэ (Gilles de Rais), черные мессы . . . ), но до сего времени это происходило тайно. Сегодня это показывают по телевидению, и дети смотрят на это за ужином. Можно ли считать то реакцией на повсеместную злобу, или скорее одной из ее причин? Вызывает ли чествование уродства войны и бойни? Или войны и бойни побуждают новые поколения прославлять извращенное уродство? Я не знаю, и не хочу высказываться по этому поводу. Как бы то ни было, в обществе наблюдается склонность к извращенности.
- Добро уходит в подполье, а зло приобретает популярность?
- Да, происходит прямо противоположное тому, что было раньше. Возможно, я сделал такое пессимистическое заключение из-за своего возраста. Молодежь находит это абсолютно нормальным. Лично я не хотел бы заводить роман с молодой женщиной, которая ходит с проколотым оголенным пупком, я нахожу это отталкивающим. Но если ее приятели находят это привлекательным, не мне их судить. Если Вы захотите услышать мою нравственную оценку терроризма или войны, я Вам ее скажу. Но давать нравственную оценку вкусам - не мое дело. Я создавал не теорию уродства, а историю уродства, именно для того, чтобы показать, что это понятие может меняться.
- Что могут изменить письменные произведения?
- Письменные произведения никогда не изменяют настоящее, они могут лишь изменить будущее. Вы читаете книгу, она может произвести на Вас глубокое впечатление; понемногу начинает меняться Ваш образ мыслей, Ваша личность, и завтра или послезавтра Вы ведете себя совершенно иначе. Те, кто обращаются к интеллектуалам с просьбой решить мировые проблемы, совершают ошибку.
- Вы интересуетесь французской политикой?
- Конечно. С одной стороны, Франция - моя вторая родина. С другой стороны, то, что происходит во Франции неизбежно влияет на события в Италии, и наоборот, так было в течение многих столетий. Сейчас мы все видим, что во Франции происходит что-то новое. Мне кажется, что Николя Саркози тасует карты. Вот только я не знаю, во что он играет: в покер или вист.