История звездного неба
1
Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна
И не вижу ни одной знакомой звезды.
(В. Цой «Пачка сигарет»)
Никто не мог определить, куда идет этот вагон. Он шел сам по себе, и за километры раздавались звуки ударов его металлического сердца. Один, без локомотива, он ехал во всех неизвестных пассажирам направлениях. Впрочем, пассажиров было всего двое, если не считать трех рыжих муравьев, уютно разместившихся у окна и внимательно смотревших в никуда. В вагоне не было холодно, но оба пассажира обняли себя за плечи и тупо смотрели вперед, не видя друг друга.
Я незнаком с соседом, хоть мы вместе уж год,
И мы тонем, хотя каждый знает, где брод,
И каждый с надеждой глядит в потолок
Троллейбуса, который идет на восток.
(В. Цой «Троллейбус»)
Запело радио. Помехи были столь серьезны, что невозможно было услышать даже слово. Затем они внезапно прервались, и теперь каждую минуту уверенный женский голос холодно произносил: «Времени больше нет». После того, как голос произнес это в шестидесятый раз, один из пассажиров посмотрел на часы. Циферблат без стрелок отразил его бледное лицо и бессмысленный взгляд глаз с фиолетовыми зрачками, с неприятным желтым оттенком. Это зрелище раздосадовало юношу, он быстро выхватил револьвер из нагрудного кармана рубашки, открыл рот и выстрелил туда. Другой пассажир, также юноша с бледным лицом, но с оранжевыми зрачками глаз, с тихим смехом отобрал пистолет, отбил о стол дуло и медленно проговорил: «Ты не увидишь свой рассвет, если будешь себя так вести». Голос его мягкий, но глухой, неприятно ласкал слух, распространяясь по вагону, заползая во все щели и выбивая пыль из мягких кресел плацкарта. «Я вижу закат. Все остальное - неинтересно», - отозвался фиолетовоглазый юноша. «Все слишком долго. И однообразно», - согласился оранжевоглазый.
За стенкой телевизор орет. Как быстро пролетел этот год.
Он так похож на прошлый год, я в прошлом точно так же сидел
Один.
Один.
Один.
(В. Цой «В поисках сюжета»)
Фиолетовоглазый сморщился, напряг горло и сплюнул свинцовую пулю. «Этим ты себя не убьешь», - усмехнулся оранжевоглазый, - «тут нужна сила, а не кусочек металла». «Что мне надо?», - простонал фиолетовоглазый, - «что мне надо?». Оранжевоглазый достал из заднего кармана пачку папирос, достал одну, из другого заднего кармана - коробок спичек, потряс его. Там лежало ровно три спички. Он взял в руки одну, чиркнул ею о палец, и та горела серым пламенем, разбрасывая невидимые искры. Он сделал пять затяжек и затем шумно выдохнул дым. «Что мне надо?», - подумал оранжевоглазый, не вдумываясь в суть вопроса, но всем своим естеством понимая важность его для себя.
Завидовать тем, кто знает, что хочет,
Завидовать тем, кто что-нибудь сделал.
(В. Цой «Гость»)
Я снова человек без цели.
(В. Цой «Бездельник»)
Оранжевоглазый посмотрел на папиросу, затем на свои руки. Пальцы вздрагивали под ударами пульса. Он достал билет на этот вагон, перечитал его в шестой раз вслух все тем же мягким глухим голосом: «Этот билет - не то, что вы хотите держать в своих руках, этот вагон идет не туда, куда вы хотите ехать, ваши места не там, где вы хотите сесть, на две тысячи шестьсот тридцать первом километре будет авария». «То, что надо для веселой и разнообразной жизни», - ухмыльнулся он и с горечью плюнул. Они опять обняли себя за плечи и уставились вперед. Через пару потерявшихся в бесконечном времени часов они настигли аварию. Вагон врезался в несуществующую преграду. Ударная волна подхватила пассажиров за горло, ударила их головой о стекло, выбив его, а затем с силой выбросила их в невиданную черную тьму. Кровь застыла.
Что мне надо?
Что мне надо?
2
Кто из вас вспомнит о тех, кто сбился с дороги?
Кто из вас вспомнит о тех, кто смеялся и пел?
Кто из вас вспомнит, чувствуя холод приклада,
Музыку волн, музыку ветра?
(В. Цой «Музыка волн»)
Они лежали на траве, раскинув руки в разные стороны, напоминая букву «Т». Фиолетовоглазый вдохнул новый для себя воздух и открыл глаза. Оранжевоглазый почувствовал на себе его пристальный взгляд. «Ты мыслишь?», - спросил он. «Это несложно», - ответил фиолетовоглазый, - «ТАМ у меня оков нет». «Не смотри на меня», - попросил оранжевоглазый, - «у тебя слишком сложный взгляд». Собеседник повернул голову. «Почему я лежу буквой «Т»?», - спросил он, повышая голос, - «Я не хочу так лежать. Мне не нравится эта буква. Я хочу лежать по-другому». «Лежи», - отозвался оранжевоглазый, - «Лежи, как хочешь. Здесь на тебе совсем другие цепи». Фиолетовоглазый устремил взгляд своих фиолетовых зрачков все с тем же ядовито-желтым оттенком на кончики пальцев левой руки, затем - правой, потом он подложил ладони под поясницу и приподнялся на локтях. Растормошив уже застывшие мышцы спины, он получил видимое удовольствие. Внезапно он почувствовал желание желать. Он опустился обратно на землю и положил ладони под твердый теплый затылок. «Я хочу ночь», - сказал он, будто прося, оранжевоглазому. - «Я хочу ночь. Я хочу ее всю. Я хочу ее всю с темно-синим небом, яркими звездами, таинственной лунной краской, легкими облаками». Оранжевоглазый открыл глаза, прищурился, посмотрев вверх. Он вытянул руку вверх, посмотрел на нее, опустил и сказал: «Если ты хочешь - получи ее. Здесь на тебе совсем другие цепи, я уже это говорил». Но серое небо все так же висело над травой на расстоянии нескольких метров. Оранжевоглазый резко повернул голову, приподнялся на правом локте достал из левого нагрудного кармана камень, по форме напоминающий сердце, и левой рукой метнул его в фиолетовоглазого. Камень попал в висок, потекла кровь. Фиолетовоглазый удивленно повернулся. «Ты хочешь ночь? Пусть она будет!», - сердито воскликнул его собеседник. - «Ты боишься сказать себе, ты боишься потребовать,
Теперь ты видишь солнце. Возьми. Это - твое.
(В. Цой «Я объявляю свой дом»)
но иногда это нужно делать. Ты слаб, ты не увидишь свой рассвет!»
За окнами солнце, за окнами свет - это день,
Ну а я всегда любил ночь.
И это мое дело - любить ночь,
И это мое право - уйти в тень.
(В. Цой «Ночь»)
Фиолетовоглазый задумался, повернулся на спину, протянул руки к этому синему небу, которое стремительно теряло остатки серого колора, и беззвучно рассмеялся: «Да, я хочу ночь», - прошептал он, а затем внезапно в заряженном воздухе раздался и растаял его крик отчаяния: «Я хочу тебя, ночь! Накрой меня, накрой мои мысли, накрой меня, накрой мои мысли…», - повторял он, затихая. Ночь развернула над ним огни звезд. Она обняла лежащих на траве юношей, смотрела в их пустые глаза, ловила их бессмысленные ненаправленные взгляды, целовала их в холодные губы, поражающие своей сухостью, ласкала напряженные скулы, смотрела на нечетко очерченные скулы, губы, глаза, силуэты, и, удивленная, отпустила их и распростерлась над ними. Фиолетовоглазый напряженно смотрел в небо. «Где мой рассвет?» - шептал он. Внезапно какая-то острая мысль резко прошила его застывший мозг, прошибла голову и ушла в ночь. На лице его отобразилась тоска, в глазах - испуг. Оранжевоглазый почувствовал это изменение в его настроении, закрыл глаза и сильно плюнул вверх. Комок слюны описал дугу в воздухе и закончил свое путешествие на нижней губе оранжевоглазого. Тот слизал ее и посмотрел на фиолетовоглазого. «Это придется покинуть», - сказал он. Фиолетовоглазый посмотрел на него и медленно помотал головой. «Это придется покинуть», - как эхо повторил оранжевоглазый. Взгляд его устремился вверх, теряясь в небе. «Я не хочу», - сказал фиолетовоглазый.
Ты должен быть сильным, иначе, зачем тебе быть?
(В. Цой «Мама, мы все тяжело больны»)
«Я сам не хочу», - ответил ему оранжевоглазый. Фиолетовоглазый посмотрел на луч взгляда оранжевоглазого, следя за ним, и, наконец, нашел, где он заканчивался. Оранжевоглазый смотрел на небольшую, но очень яркую звезду.
Это придется покинуть?
Это придется покинуть?
Я не хочу.
3
В небе над нами горит звезда,
Некому, кроме нее, нам помочь.
В темную, темную, темную
Ночь.
(В. Цой «Вера - Надежда - Любовь»)
Оранжевоглазый первым открыл эту звезду, следовательно, приоритет принадлежал ему, но для него это не было важно. Они оба смотрели на нее. Смотрели внимательно, потому что… Никто из них не мог объяснить, почему. Да, пожалуй, это и не нужно было. Каждый чувствовал что-то свое, каждого притягивало к ней, но она была высоко. Очень высоко. Каждый хотел протянуть руку, взять ее посмотреть вблизи. Они стояли так очень долго, хотя никто из них не мог ответить, сколько точно времени прошло с того важного момента, когда оранжевоглазый поднял глаза к небу и остановил их на этой яркой искре. Им казалось, они смотрят на нее уже вечность, жизнь, несколько жизней, тем более, циферблат без стрелок никак не опровергал это предположение, в общем-то, идиотское, как и все другие мысли, роем проносившиеся в холодном мозге юношей. Они могли бы смотреть на нее еще черт знает сколько времени, если бы фиолетовоглазому не пришла в голову, не промелькнула, единственно точная мысль из миллиардов предложений, слов, осколков слов «где…» «зачем…» «все это…» «хочу…» «времени больше нет». Фиолетовоглазый впервые оторвал глаза от сияющего огонька, посмотрел на оранжевоглазого, и впервые в его глазах зажглась идея. Тот прочувствовал это и также опустил глаза. Он удивленно посмотрел на фиолетовоглазого, взял его одной рукой за нижнюю челюсть, а другой достал глаза. Теперь, когда они лежали у него на ладони, он совершенно точно видел: в них вспыхивал огонек идеи. Недоумевая, он вернул глаза владельцу.
Ты смотришь мне в глаза, ты смотришь мне в глаза,
Но темные стекла хранят мою душу.
(В. Цой «Фильм»)
Да, здесь на нем были совсем другие цепи, и это давало ему шанс на некоторые безрассудные поступки, например, сделать недосягаемое вдруг досягаемым. Он не мог взлететь вверх, потому что цепи, когда-то надетые на него, упрямо тянули его вниз. И он захотел спустить звезду сюда, где стояли они. И теперь они наблюдали, как она приближалась к ним, постепенно увеличиваясь в размерах, но по-прежнему излучая тот свет, который впервые привлек их.
Стоя на крыше, ты тянешь руки к звезде.
И вот оно бьется в руке, как сердце в груди.
Что теперь делать с птицей далеких небес?
Ты смотришь сквозь пальцы, но свет слишком ярок и чист.
(В. Цой «Пой свои песни…»)
Они гнили в своем аду, там же они получили свои цепи. Ради смеха все они убивали друг друга, воскрешали, убивали вновь, снова воскрешали, но это не давало желаемого результата. Все они стояли под одним фонарным столбом, чтобы хоть немного получить света, но смерть была неизбежна. Смерть от тьмы. Некоторым втайне выдавали карманные фонарики, чтобы они считали, что о них заботятся, и что они попали в рай. Но эти желтоглазые белолицые черепа были отвратны фиолетовоглазому и оранжевоглазому. Они забыли, что такое звонкий смех, забыли, что такое звонкая мысль, забыли, что такое звонкое слово. Они не чувствовали огня, везде был холод.
Ты выходишь на кухню, но вода здесь горька.
Ты не можешь здесь спать, ты не хочешь здесь жить.
(В. Цой «Последний герой»)
Группа крови на рукаве,
Мой порядковый номер на рукаве.
(В. Цой «Группа крови»)
Сейчас они почувствовали, как что-то приятно греет кончики пальцев. А звезда тем временем спустилась и оказалась в нескольких метрах от них. Она подошла к ним и спросила: «Где ваш рай?» Оба они впервые почувствовали легкое жжение в мозгу - это начинал работать когда-то уснувшая мысль. Не сговариваясь, они почти хором, с разницей в пару сотых секунды сказали: «Здесь». Она улыбнулась, куда-то махнула рукой и сказала: «А мой - там». «Кто ты?» - спросил фиолетовоглазый у нее. «Можете называть меня Она», - ответила теперь уже бывшая звезда им. - «А как зовут вас?» - неожиданно спросила Она. Юноши посмотрели друг на друга, не зная, что ответить. Они действительно не имели ни малейшего представления о своих именах. Но Она нисколько не огорчилась этим. Глядя на Ее лицо можно было подумать, что она вообще не умеет огорчаться. «Давай, Я тебя буду называть Первый», - предложила Она фиолетовоглазому. «А тебя - Второй», - продолжила Она, обращаясь к оранжевоглазому. Они, ни секунды не думая, согласились на Ее предложение. Да и какие там могут быть секунды, если упрямый циферблат все так же упрямо не хотел показывать время.
Где ваш рай?
Здесь.
4
Научи меня всему, что умеешь ты.
Я хочу это знать и уметь.
Сделай так, чтоб сбылись все мои мечты.
Мне нельзя больше ждать, я могу умереть.
(В. Цой «Это не любовь»)
С этого момента их жизнь поменяла направление так же, как меняет своё направление жизнь людей, встретившихся со звездой. Она отдавала им своё тепло, согревала их своим светом. Они смотрели Ей в глаза, но никто не мог запомнить, какого они у Нее цвета, Потому что цвет ее глаз был второстепенен по сравнению с тем, что они читали в Ее глазах. Они читали любовь. Совершенно непонятно, как они поняли, что это любовь, а не что-то другое, ведь для них сейчас все чувства только зарождались и существенного отличия между ними они не видели. Но все-таки, видимо, в Ней было что-то свое особенное, что давало возможность чувствовать Ее так же, как и Ей их.
Ах, эта братская, братская, братская, братская любовь
Горит во мне, живет во мне.
(В. Цой «Братская любовь»)
Они были в раю. Они заходили в свой рай, заходили в Ее рай, но везде им было одинаково хорошо, где бы они ни находились. Они ждали Ее каждый день с нетерпением, хотели согреться у Ее огня, и это им всегда удавалось. Они протягивали ей свои руки ладонями вверх, и Она всегда оставляла на них кусочки огня. Их мозг оттаял от огня, и теперь они могли разговаривать на более сложные темы.
Я ждал это время, и вот это время пришло.
Те, кто молчал, перестали молчать.
(В. Цой «Спокойная ночь»)
Они сидели на берегу высохшего русла реки. Она лениво кидала камни туда, и их уносило течением ветра. Первый смотрел на Ее, лежа, приподнявшись на локтях, Второй смотрел вверх, он пытался найти еще звезды, но у него не было шансов - ночное небо было беззвездным. Ему было скучно и как-то тосклива, но он ничего не мог с собой поделать, да и не хотел. Что-то было не так, они чувствовали это, но долго не могли понять, что случилось. Наконец, они внезапно догадались, в чем дело: от Нее уже не веяло теплом. Они подошли к ней, встали перед Ней на колени, Второй спросил: «Где твое солнце?». Она подняла свои чистые глаза, переливающиеся хрусталем, на них и грустно ответила: «Меня сжимают оковы». Второй изумился: «Откуда у тебя оковы, Ты должна быть звездой свободы!». Она подошла и сказала: «Я сама надела их на себя, чтобы не сбиться с пути. Теперь мне холодно».
И я попал в сеть, и мне из нее не уйти.
Твой взгляд бьет меня словно ток.
(В. Цой «Звезды останутся здесь»)
Первый с отчаянием посмотрел на Второго: «Мы не сможем согреть Ее, в нас нет тепла». Второй посмотрел на Первого отстраненным взглядом и поднялся с колен. Первый послушно последовал за ним. Они сели рядом с Ней и взяли Ее за руки и плечи. Первый выжидательно смотрел на Второго. И вдруг нервная дрожь прошила его тело, Второй испытывал то же самое. Они почувствовали, как согрелись их пальцы; тепло шло все дальше, охватывая кисти, локти, плечи, грудь, шею, пояс, голову. Им удалось согреть Ее. Она подняла свои глаза, посмотрела вверх и затем опустила свой благодарный взгляд на них. Их глаза встретились, и внезапно резкая боль ударила, словно стараясь разбить их зеркала вновь образованной души. Тепло охватило их душу.
И упасть опаленным звездой
(В. Цой «Звезда по имени Солнце»)
Они открыли глаза. Непривычно яркий свет ночи ударил по ним. Они с необычайной легкостью поднялись на ноги, с видимым удовольствием ощупывая свое теплое тело, и посмотрели друг на друга. Второй с удивлением смотрел в глаза Первому. Он впервые увидел в его глазах зрачки синего цвета, переливающиеся изумрудом. Первый также любовался темно-красным цветом зрачков Второго, напоминавших рубины. Она стояла неподалеку. Все трое посмотрели друг на друга и засмеялись, сначала тихо, потом громче и громче, громче и громче, громче и громче… Их веселые, мелодичные голоса достигали неба, и эхо смеялось вместе с ними.
Посмотри на часы, посмотри на портрет на стене,
Прислушайся, там за окном ты услышишь наш смех.
(В. Цой «Закрой за мной дверь, я ухожу»)
Она протянула к ним руки и поманила ладонями. Второй печально веселыми глазами посмотрел на Нее и ударил ладонью по затылку Первому: «Иди сейчас, иначе время увидит закат». Первый робкими шагами подошел к Ней. Она взглянула на Первого, и увидела что-то непонятное для себя. Она посмотрела еще внимательнее и все-таки решилась спросить прямо: «У тебя есть сердце?». Он с удивлением посмотрел на Нее и неуверенно ответил: «Да, и оно будет жить вечно». Он раздвинул грудную клетку. Там ритмично стучало механическое сердце. «Это не то, что тебе надо»,- вздохнула Она. - «Хочешь, я подарю тебе настоящее сердце?». Первый молча кивнул. Он не знал, что такое настоящее сердце, но он чувствовал, что звезда не может обмануть, и очень хотел довериться ей. Второй достал из заднего кармана папиросу, из коробка - спичку и закурил. «Да, а что ему еще нужно? Закат миновал. Пусть он увидит солнце».
Я подарю тебе настоящее сердце.
А что ему еще нужно?
5
Может быть, завтра с утра будет солнце
И тот ключ в связке ключей.
(В. Цой «Генерал»)
Она взялась руками за его голову и очень медленно, внимательно смотря ему в глаза, стала приближать ее к себе. Раздался холодный женский голос: «Времени больше нет». Второй посмотрел на небо, и в глубоких глазах его отразилась тоска: «Это придется покинуть…». Он поднял голову вверх и уверенно крикнул: «Нет, он должен увидеть!» Их головы были очень близко, но Она смотрела ему в глаза все так же прямо, заманчиво. Их губы соприкоснулись. Первый хотел закрыть глаза, но что-то мешало ему это сделать. Он уже не видел Ее, что-то поглотило его, окутало, и в этом мраке и шуме он услышал стук. Звук своего сердца. Живого, настоящего сердца. Первый смотрел на Нее, но видел сквозь Ее. Он увидел, как ночь рассекают ало-желтые лучи. За Ее спиной вставало его солнце. Второй лениво сплюнул папиросу и удовлетворенно подумал: «Он увидел свой рассвет». Первый никогда не испытывал еще столь сладостных ощущений. Он не хотел отрывать своих губ от Нее, хотел дальше видеть это солнце.
Пора открывать дверь. Пора зажигать свет.
Пора уходить прочь. Пора.
(В. Цой «Пора»)
Холодный женский голос прокричал: «Вам же было сказано, времени больше нет!» Внезапная ледяная сила схватила Первого и Второго за горло и уносила куда-то вдаль. Первый протянул руки к Ее удаляющемуся силуэту. Он успел заметить, что Она тоже тянула к нему руки. Он увидел боль на Ее лице. «Это придется покинуть», - слышали они.
Мама, я узнал свое утро.
Мама, я узнал свое утро.
(В. Цой «Растопите снег»)
Они угрюмо сидели в вагоне. «Я не хочу уходить», - тихо сказал Первый. «Извини, так надо», - посмотрел на него Второй. - «Цепи давят».
Говорят, так должно быть здесь.
Говорят, это как всегда.
(В. Цой «Каждую ночь»)
Они смотрели друг на друга внимательно, вдумчиво. Их глаза видели, их голоса звенели, их головы работали, их сердца стучали. Они были благодарны Звезде, так внезапно встретившейся на их пути. Они надеялись, что никогда Ее не забудут. Колеса стучали. Вагон, которого не было, увозил их обратно. Второй посмотрел на билет, повертел его в руках. Он достал коробок, посмотрел на последнюю спичку; с каким-то ожесточением он чиркнул ее о коробок и поджег билет. Тот загорелся серым пламенем, разбрасывая невидимые искры. Второй с невыносимой тоской посмотрел на это и сильно ударил кулаком по столу. Каждый из них обхватил руками голову, дрожавшую под ударами пульса. Вагон вез их туда, где боролись за свет уличного фонаря. Они знали, что ТАМ они будут биться головой о непробиваемую кирпичную стену. В их душах лил сентиментальный дождь.
Я ходил по всем дорогам и туда и сюда,
Обернулся и не смог разглядеть следы.
(В. Цой «Пачка сигарет»)
Весна 2001г.
Я сижу и смотрю в чужое небо из чужого окна
И не вижу ни одной знакомой звезды.
(В. Цой «Пачка сигарет»)
Никто не мог определить, куда идет этот вагон. Он шел сам по себе, и за километры раздавались звуки ударов его металлического сердца. Один, без локомотива, он ехал во всех неизвестных пассажирам направлениях. Впрочем, пассажиров было всего двое, если не считать трех рыжих муравьев, уютно разместившихся у окна и внимательно смотревших в никуда. В вагоне не было холодно, но оба пассажира обняли себя за плечи и тупо смотрели вперед, не видя друг друга.
Я незнаком с соседом, хоть мы вместе уж год,
И мы тонем, хотя каждый знает, где брод,
И каждый с надеждой глядит в потолок
Троллейбуса, который идет на восток.
(В. Цой «Троллейбус»)
Запело радио. Помехи были столь серьезны, что невозможно было услышать даже слово. Затем они внезапно прервались, и теперь каждую минуту уверенный женский голос холодно произносил: «Времени больше нет». После того, как голос произнес это в шестидесятый раз, один из пассажиров посмотрел на часы. Циферблат без стрелок отразил его бледное лицо и бессмысленный взгляд глаз с фиолетовыми зрачками, с неприятным желтым оттенком. Это зрелище раздосадовало юношу, он быстро выхватил револьвер из нагрудного кармана рубашки, открыл рот и выстрелил туда. Другой пассажир, также юноша с бледным лицом, но с оранжевыми зрачками глаз, с тихим смехом отобрал пистолет, отбил о стол дуло и медленно проговорил: «Ты не увидишь свой рассвет, если будешь себя так вести». Голос его мягкий, но глухой, неприятно ласкал слух, распространяясь по вагону, заползая во все щели и выбивая пыль из мягких кресел плацкарта. «Я вижу закат. Все остальное - неинтересно», - отозвался фиолетовоглазый юноша. «Все слишком долго. И однообразно», - согласился оранжевоглазый.
За стенкой телевизор орет. Как быстро пролетел этот год.
Он так похож на прошлый год, я в прошлом точно так же сидел
Один.
Один.
Один.
(В. Цой «В поисках сюжета»)
Фиолетовоглазый сморщился, напряг горло и сплюнул свинцовую пулю. «Этим ты себя не убьешь», - усмехнулся оранжевоглазый, - «тут нужна сила, а не кусочек металла». «Что мне надо?», - простонал фиолетовоглазый, - «что мне надо?». Оранжевоглазый достал из заднего кармана пачку папирос, достал одну, из другого заднего кармана - коробок спичек, потряс его. Там лежало ровно три спички. Он взял в руки одну, чиркнул ею о палец, и та горела серым пламенем, разбрасывая невидимые искры. Он сделал пять затяжек и затем шумно выдохнул дым. «Что мне надо?», - подумал оранжевоглазый, не вдумываясь в суть вопроса, но всем своим естеством понимая важность его для себя.
Завидовать тем, кто знает, что хочет,
Завидовать тем, кто что-нибудь сделал.
(В. Цой «Гость»)
Я снова человек без цели.
(В. Цой «Бездельник»)
Оранжевоглазый посмотрел на папиросу, затем на свои руки. Пальцы вздрагивали под ударами пульса. Он достал билет на этот вагон, перечитал его в шестой раз вслух все тем же мягким глухим голосом: «Этот билет - не то, что вы хотите держать в своих руках, этот вагон идет не туда, куда вы хотите ехать, ваши места не там, где вы хотите сесть, на две тысячи шестьсот тридцать первом километре будет авария». «То, что надо для веселой и разнообразной жизни», - ухмыльнулся он и с горечью плюнул. Они опять обняли себя за плечи и уставились вперед. Через пару потерявшихся в бесконечном времени часов они настигли аварию. Вагон врезался в несуществующую преграду. Ударная волна подхватила пассажиров за горло, ударила их головой о стекло, выбив его, а затем с силой выбросила их в невиданную черную тьму. Кровь застыла.
Что мне надо?
Что мне надо?
2
Кто из вас вспомнит о тех, кто сбился с дороги?
Кто из вас вспомнит о тех, кто смеялся и пел?
Кто из вас вспомнит, чувствуя холод приклада,
Музыку волн, музыку ветра?
(В. Цой «Музыка волн»)
Они лежали на траве, раскинув руки в разные стороны, напоминая букву «Т». Фиолетовоглазый вдохнул новый для себя воздух и открыл глаза. Оранжевоглазый почувствовал на себе его пристальный взгляд. «Ты мыслишь?», - спросил он. «Это несложно», - ответил фиолетовоглазый, - «ТАМ у меня оков нет». «Не смотри на меня», - попросил оранжевоглазый, - «у тебя слишком сложный взгляд». Собеседник повернул голову. «Почему я лежу буквой «Т»?», - спросил он, повышая голос, - «Я не хочу так лежать. Мне не нравится эта буква. Я хочу лежать по-другому». «Лежи», - отозвался оранжевоглазый, - «Лежи, как хочешь. Здесь на тебе совсем другие цепи». Фиолетовоглазый устремил взгляд своих фиолетовых зрачков все с тем же ядовито-желтым оттенком на кончики пальцев левой руки, затем - правой, потом он подложил ладони под поясницу и приподнялся на локтях. Растормошив уже застывшие мышцы спины, он получил видимое удовольствие. Внезапно он почувствовал желание желать. Он опустился обратно на землю и положил ладони под твердый теплый затылок. «Я хочу ночь», - сказал он, будто прося, оранжевоглазому. - «Я хочу ночь. Я хочу ее всю. Я хочу ее всю с темно-синим небом, яркими звездами, таинственной лунной краской, легкими облаками». Оранжевоглазый открыл глаза, прищурился, посмотрев вверх. Он вытянул руку вверх, посмотрел на нее, опустил и сказал: «Если ты хочешь - получи ее. Здесь на тебе совсем другие цепи, я уже это говорил». Но серое небо все так же висело над травой на расстоянии нескольких метров. Оранжевоглазый резко повернул голову, приподнялся на правом локте достал из левого нагрудного кармана камень, по форме напоминающий сердце, и левой рукой метнул его в фиолетовоглазого. Камень попал в висок, потекла кровь. Фиолетовоглазый удивленно повернулся. «Ты хочешь ночь? Пусть она будет!», - сердито воскликнул его собеседник. - «Ты боишься сказать себе, ты боишься потребовать,
Теперь ты видишь солнце. Возьми. Это - твое.
(В. Цой «Я объявляю свой дом»)
но иногда это нужно делать. Ты слаб, ты не увидишь свой рассвет!»
За окнами солнце, за окнами свет - это день,
Ну а я всегда любил ночь.
И это мое дело - любить ночь,
И это мое право - уйти в тень.
(В. Цой «Ночь»)
Фиолетовоглазый задумался, повернулся на спину, протянул руки к этому синему небу, которое стремительно теряло остатки серого колора, и беззвучно рассмеялся: «Да, я хочу ночь», - прошептал он, а затем внезапно в заряженном воздухе раздался и растаял его крик отчаяния: «Я хочу тебя, ночь! Накрой меня, накрой мои мысли, накрой меня, накрой мои мысли…», - повторял он, затихая. Ночь развернула над ним огни звезд. Она обняла лежащих на траве юношей, смотрела в их пустые глаза, ловила их бессмысленные ненаправленные взгляды, целовала их в холодные губы, поражающие своей сухостью, ласкала напряженные скулы, смотрела на нечетко очерченные скулы, губы, глаза, силуэты, и, удивленная, отпустила их и распростерлась над ними. Фиолетовоглазый напряженно смотрел в небо. «Где мой рассвет?» - шептал он. Внезапно какая-то острая мысль резко прошила его застывший мозг, прошибла голову и ушла в ночь. На лице его отобразилась тоска, в глазах - испуг. Оранжевоглазый почувствовал это изменение в его настроении, закрыл глаза и сильно плюнул вверх. Комок слюны описал дугу в воздухе и закончил свое путешествие на нижней губе оранжевоглазого. Тот слизал ее и посмотрел на фиолетовоглазого. «Это придется покинуть», - сказал он. Фиолетовоглазый посмотрел на него и медленно помотал головой. «Это придется покинуть», - как эхо повторил оранжевоглазый. Взгляд его устремился вверх, теряясь в небе. «Я не хочу», - сказал фиолетовоглазый.
Ты должен быть сильным, иначе, зачем тебе быть?
(В. Цой «Мама, мы все тяжело больны»)
«Я сам не хочу», - ответил ему оранжевоглазый. Фиолетовоглазый посмотрел на луч взгляда оранжевоглазого, следя за ним, и, наконец, нашел, где он заканчивался. Оранжевоглазый смотрел на небольшую, но очень яркую звезду.
Это придется покинуть?
Это придется покинуть?
Я не хочу.
3
В небе над нами горит звезда,
Некому, кроме нее, нам помочь.
В темную, темную, темную
Ночь.
(В. Цой «Вера - Надежда - Любовь»)
Оранжевоглазый первым открыл эту звезду, следовательно, приоритет принадлежал ему, но для него это не было важно. Они оба смотрели на нее. Смотрели внимательно, потому что… Никто из них не мог объяснить, почему. Да, пожалуй, это и не нужно было. Каждый чувствовал что-то свое, каждого притягивало к ней, но она была высоко. Очень высоко. Каждый хотел протянуть руку, взять ее посмотреть вблизи. Они стояли так очень долго, хотя никто из них не мог ответить, сколько точно времени прошло с того важного момента, когда оранжевоглазый поднял глаза к небу и остановил их на этой яркой искре. Им казалось, они смотрят на нее уже вечность, жизнь, несколько жизней, тем более, циферблат без стрелок никак не опровергал это предположение, в общем-то, идиотское, как и все другие мысли, роем проносившиеся в холодном мозге юношей. Они могли бы смотреть на нее еще черт знает сколько времени, если бы фиолетовоглазому не пришла в голову, не промелькнула, единственно точная мысль из миллиардов предложений, слов, осколков слов «где…» «зачем…» «все это…» «хочу…» «времени больше нет». Фиолетовоглазый впервые оторвал глаза от сияющего огонька, посмотрел на оранжевоглазого, и впервые в его глазах зажглась идея. Тот прочувствовал это и также опустил глаза. Он удивленно посмотрел на фиолетовоглазого, взял его одной рукой за нижнюю челюсть, а другой достал глаза. Теперь, когда они лежали у него на ладони, он совершенно точно видел: в них вспыхивал огонек идеи. Недоумевая, он вернул глаза владельцу.
Ты смотришь мне в глаза, ты смотришь мне в глаза,
Но темные стекла хранят мою душу.
(В. Цой «Фильм»)
Да, здесь на нем были совсем другие цепи, и это давало ему шанс на некоторые безрассудные поступки, например, сделать недосягаемое вдруг досягаемым. Он не мог взлететь вверх, потому что цепи, когда-то надетые на него, упрямо тянули его вниз. И он захотел спустить звезду сюда, где стояли они. И теперь они наблюдали, как она приближалась к ним, постепенно увеличиваясь в размерах, но по-прежнему излучая тот свет, который впервые привлек их.
Стоя на крыше, ты тянешь руки к звезде.
И вот оно бьется в руке, как сердце в груди.
Что теперь делать с птицей далеких небес?
Ты смотришь сквозь пальцы, но свет слишком ярок и чист.
(В. Цой «Пой свои песни…»)
Они гнили в своем аду, там же они получили свои цепи. Ради смеха все они убивали друг друга, воскрешали, убивали вновь, снова воскрешали, но это не давало желаемого результата. Все они стояли под одним фонарным столбом, чтобы хоть немного получить света, но смерть была неизбежна. Смерть от тьмы. Некоторым втайне выдавали карманные фонарики, чтобы они считали, что о них заботятся, и что они попали в рай. Но эти желтоглазые белолицые черепа были отвратны фиолетовоглазому и оранжевоглазому. Они забыли, что такое звонкий смех, забыли, что такое звонкая мысль, забыли, что такое звонкое слово. Они не чувствовали огня, везде был холод.
Ты выходишь на кухню, но вода здесь горька.
Ты не можешь здесь спать, ты не хочешь здесь жить.
(В. Цой «Последний герой»)
Группа крови на рукаве,
Мой порядковый номер на рукаве.
(В. Цой «Группа крови»)
Сейчас они почувствовали, как что-то приятно греет кончики пальцев. А звезда тем временем спустилась и оказалась в нескольких метрах от них. Она подошла к ним и спросила: «Где ваш рай?» Оба они впервые почувствовали легкое жжение в мозгу - это начинал работать когда-то уснувшая мысль. Не сговариваясь, они почти хором, с разницей в пару сотых секунды сказали: «Здесь». Она улыбнулась, куда-то махнула рукой и сказала: «А мой - там». «Кто ты?» - спросил фиолетовоглазый у нее. «Можете называть меня Она», - ответила теперь уже бывшая звезда им. - «А как зовут вас?» - неожиданно спросила Она. Юноши посмотрели друг на друга, не зная, что ответить. Они действительно не имели ни малейшего представления о своих именах. Но Она нисколько не огорчилась этим. Глядя на Ее лицо можно было подумать, что она вообще не умеет огорчаться. «Давай, Я тебя буду называть Первый», - предложила Она фиолетовоглазому. «А тебя - Второй», - продолжила Она, обращаясь к оранжевоглазому. Они, ни секунды не думая, согласились на Ее предложение. Да и какие там могут быть секунды, если упрямый циферблат все так же упрямо не хотел показывать время.
Где ваш рай?
Здесь.
4
Научи меня всему, что умеешь ты.
Я хочу это знать и уметь.
Сделай так, чтоб сбылись все мои мечты.
Мне нельзя больше ждать, я могу умереть.
(В. Цой «Это не любовь»)
С этого момента их жизнь поменяла направление так же, как меняет своё направление жизнь людей, встретившихся со звездой. Она отдавала им своё тепло, согревала их своим светом. Они смотрели Ей в глаза, но никто не мог запомнить, какого они у Нее цвета, Потому что цвет ее глаз был второстепенен по сравнению с тем, что они читали в Ее глазах. Они читали любовь. Совершенно непонятно, как они поняли, что это любовь, а не что-то другое, ведь для них сейчас все чувства только зарождались и существенного отличия между ними они не видели. Но все-таки, видимо, в Ней было что-то свое особенное, что давало возможность чувствовать Ее так же, как и Ей их.
Ах, эта братская, братская, братская, братская любовь
Горит во мне, живет во мне.
(В. Цой «Братская любовь»)
Они были в раю. Они заходили в свой рай, заходили в Ее рай, но везде им было одинаково хорошо, где бы они ни находились. Они ждали Ее каждый день с нетерпением, хотели согреться у Ее огня, и это им всегда удавалось. Они протягивали ей свои руки ладонями вверх, и Она всегда оставляла на них кусочки огня. Их мозг оттаял от огня, и теперь они могли разговаривать на более сложные темы.
Я ждал это время, и вот это время пришло.
Те, кто молчал, перестали молчать.
(В. Цой «Спокойная ночь»)
Они сидели на берегу высохшего русла реки. Она лениво кидала камни туда, и их уносило течением ветра. Первый смотрел на Ее, лежа, приподнявшись на локтях, Второй смотрел вверх, он пытался найти еще звезды, но у него не было шансов - ночное небо было беззвездным. Ему было скучно и как-то тосклива, но он ничего не мог с собой поделать, да и не хотел. Что-то было не так, они чувствовали это, но долго не могли понять, что случилось. Наконец, они внезапно догадались, в чем дело: от Нее уже не веяло теплом. Они подошли к ней, встали перед Ней на колени, Второй спросил: «Где твое солнце?». Она подняла свои чистые глаза, переливающиеся хрусталем, на них и грустно ответила: «Меня сжимают оковы». Второй изумился: «Откуда у тебя оковы, Ты должна быть звездой свободы!». Она подошла и сказала: «Я сама надела их на себя, чтобы не сбиться с пути. Теперь мне холодно».
И я попал в сеть, и мне из нее не уйти.
Твой взгляд бьет меня словно ток.
(В. Цой «Звезды останутся здесь»)
Первый с отчаянием посмотрел на Второго: «Мы не сможем согреть Ее, в нас нет тепла». Второй посмотрел на Первого отстраненным взглядом и поднялся с колен. Первый послушно последовал за ним. Они сели рядом с Ней и взяли Ее за руки и плечи. Первый выжидательно смотрел на Второго. И вдруг нервная дрожь прошила его тело, Второй испытывал то же самое. Они почувствовали, как согрелись их пальцы; тепло шло все дальше, охватывая кисти, локти, плечи, грудь, шею, пояс, голову. Им удалось согреть Ее. Она подняла свои глаза, посмотрела вверх и затем опустила свой благодарный взгляд на них. Их глаза встретились, и внезапно резкая боль ударила, словно стараясь разбить их зеркала вновь образованной души. Тепло охватило их душу.
И упасть опаленным звездой
(В. Цой «Звезда по имени Солнце»)
Они открыли глаза. Непривычно яркий свет ночи ударил по ним. Они с необычайной легкостью поднялись на ноги, с видимым удовольствием ощупывая свое теплое тело, и посмотрели друг на друга. Второй с удивлением смотрел в глаза Первому. Он впервые увидел в его глазах зрачки синего цвета, переливающиеся изумрудом. Первый также любовался темно-красным цветом зрачков Второго, напоминавших рубины. Она стояла неподалеку. Все трое посмотрели друг на друга и засмеялись, сначала тихо, потом громче и громче, громче и громче, громче и громче… Их веселые, мелодичные голоса достигали неба, и эхо смеялось вместе с ними.
Посмотри на часы, посмотри на портрет на стене,
Прислушайся, там за окном ты услышишь наш смех.
(В. Цой «Закрой за мной дверь, я ухожу»)
Она протянула к ним руки и поманила ладонями. Второй печально веселыми глазами посмотрел на Нее и ударил ладонью по затылку Первому: «Иди сейчас, иначе время увидит закат». Первый робкими шагами подошел к Ней. Она взглянула на Первого, и увидела что-то непонятное для себя. Она посмотрела еще внимательнее и все-таки решилась спросить прямо: «У тебя есть сердце?». Он с удивлением посмотрел на Нее и неуверенно ответил: «Да, и оно будет жить вечно». Он раздвинул грудную клетку. Там ритмично стучало механическое сердце. «Это не то, что тебе надо»,- вздохнула Она. - «Хочешь, я подарю тебе настоящее сердце?». Первый молча кивнул. Он не знал, что такое настоящее сердце, но он чувствовал, что звезда не может обмануть, и очень хотел довериться ей. Второй достал из заднего кармана папиросу, из коробка - спичку и закурил. «Да, а что ему еще нужно? Закат миновал. Пусть он увидит солнце».
Я подарю тебе настоящее сердце.
А что ему еще нужно?
5
Может быть, завтра с утра будет солнце
И тот ключ в связке ключей.
(В. Цой «Генерал»)
Она взялась руками за его голову и очень медленно, внимательно смотря ему в глаза, стала приближать ее к себе. Раздался холодный женский голос: «Времени больше нет». Второй посмотрел на небо, и в глубоких глазах его отразилась тоска: «Это придется покинуть…». Он поднял голову вверх и уверенно крикнул: «Нет, он должен увидеть!» Их головы были очень близко, но Она смотрела ему в глаза все так же прямо, заманчиво. Их губы соприкоснулись. Первый хотел закрыть глаза, но что-то мешало ему это сделать. Он уже не видел Ее, что-то поглотило его, окутало, и в этом мраке и шуме он услышал стук. Звук своего сердца. Живого, настоящего сердца. Первый смотрел на Нее, но видел сквозь Ее. Он увидел, как ночь рассекают ало-желтые лучи. За Ее спиной вставало его солнце. Второй лениво сплюнул папиросу и удовлетворенно подумал: «Он увидел свой рассвет». Первый никогда не испытывал еще столь сладостных ощущений. Он не хотел отрывать своих губ от Нее, хотел дальше видеть это солнце.
Пора открывать дверь. Пора зажигать свет.
Пора уходить прочь. Пора.
(В. Цой «Пора»)
Холодный женский голос прокричал: «Вам же было сказано, времени больше нет!» Внезапная ледяная сила схватила Первого и Второго за горло и уносила куда-то вдаль. Первый протянул руки к Ее удаляющемуся силуэту. Он успел заметить, что Она тоже тянула к нему руки. Он увидел боль на Ее лице. «Это придется покинуть», - слышали они.
Мама, я узнал свое утро.
Мама, я узнал свое утро.
(В. Цой «Растопите снег»)
Они угрюмо сидели в вагоне. «Я не хочу уходить», - тихо сказал Первый. «Извини, так надо», - посмотрел на него Второй. - «Цепи давят».
Говорят, так должно быть здесь.
Говорят, это как всегда.
(В. Цой «Каждую ночь»)
Они смотрели друг на друга внимательно, вдумчиво. Их глаза видели, их голоса звенели, их головы работали, их сердца стучали. Они были благодарны Звезде, так внезапно встретившейся на их пути. Они надеялись, что никогда Ее не забудут. Колеса стучали. Вагон, которого не было, увозил их обратно. Второй посмотрел на билет, повертел его в руках. Он достал коробок, посмотрел на последнюю спичку; с каким-то ожесточением он чиркнул ее о коробок и поджег билет. Тот загорелся серым пламенем, разбрасывая невидимые искры. Второй с невыносимой тоской посмотрел на это и сильно ударил кулаком по столу. Каждый из них обхватил руками голову, дрожавшую под ударами пульса. Вагон вез их туда, где боролись за свет уличного фонаря. Они знали, что ТАМ они будут биться головой о непробиваемую кирпичную стену. В их душах лил сентиментальный дождь.
Я ходил по всем дорогам и туда и сюда,
Обернулся и не смог разглядеть следы.
(В. Цой «Пачка сигарет»)
Весна 2001г.