Квест-поход в Эрмитаж в поисках ментального контакта с древними греками
Каникулы. Скука. Ностальгия по Смольному и ВГТ. Взялась перечитывать и слегка редактировать свои любимые письменные работы. Наткнулась на эту прелесть и решила выложить в ЖЖ-шечку как напоминание. Плюс это для меня своеобразная терапия: поднятие морального духа, самооценки, восстановление творческого начала etc.
Еще в процессе перечитки поняла, что в эссе есть множество микронамеков и отсылок: на преподавателя, на реалии смольнинской жизни, на собственные тараканы, на детство и давнишние мечты.
Короче говоря, я очень люблю эту работу, хоть она далеко не так совершенна, как бы мне хотелось. But it's a good start. И, к тому же, пора уже обновить свои Дым и Зеркала.
Признаться честно, я не большая поклонница музеев, по крайней мере, музеев, похожих на Эрмитаж, Лувр и так далее. Получив задание посетить первый из них, я пожалела, что невозможно оказаться, например, в Афинах или, на худой конец, в Херсонесе Таврическом. Мне хотелось бы не бесцельно бродить по гулким залам с множеством скульптур, амфор, бюстов и рельефов в поисках вдохновения, но буквально подышать тем же воздухом (не беря в расчет ухудшение экологии за прошедшие 20 с лишним столетий), которым дышали древние греки, потрогать камни, сквозь века проносящие память о них, восхититься громадами сохранившихся колонн и зданий в каком-никаком, а наиболее приближенном к реальности антураже. Но выбора у меня не было: я не герой вселенной госпожи Роулинг, чтобы с легкостью перемещаться в пространстве. Единственным доступным способом установить ментальную связь с древними греками и их материально-духовной культурой был поход в Государственный Эрмитаж. Вооружившись свободным временем, ясным и открытым разумом, тетрадью и ручкой, я отправилась налаживать контакты с символами эпохи Эллинизма.
Как и предполагалось, встретили меня именно гулкие коридоры с невыносимо прекрасными высокими потолками. Завороженная игрой тусклого света, я не сразу вспомнила о цели своего визита. Изначально я предполагала просто бродить вдоль стен в ожидании того, что некая вещь сама меня найдет (а так частенько бывает, например, с книгами в соответствующем магазине). Я упорно очищала сознание от лишних мыслей о потолках и делах насущных и буквально сканировала пространство невидящим и одновременно незамутненным взглядом. «Вещь» упорно не желала откликаться даже на ставшие уже чрезвычайно громкими и довольно злыми мысленные призывы. Изначально положившись на мнение о том, что каждый предмет несет с собой отпечаток души своего создателя, я как-то не подумала о том, что спиритолог из меня может не получиться. Разочарованию не было предела. Поверь, о Читатель, я действительно честно старалась.
В конце концов, я приняла решение не отчаиваться и все-таки отказаться от легкого пути. Если гора не идет… а дальше вы и сами знаете. Мозг медленно начинал работать, в голову полезли воображаемые Платоны, Сократы, Эдипы, Софоклы, Аристофаны, Аполлоны и Ахиллы и стали наперебой давать советы. Я сразу подумала, что Смольный развивает во мне не столько критического мыслителя, сколько начинающего и весьма успешно практикующего шизофреника. Итак, я принялась вспоминать все то, что я любила в Древней Греции (по крайней мере, раньше - в тот момент тема уже вогнала меня в уныние). Вспомнила, наконец, что мне всегда нравились классические греческие Герои. Те же Ахилл и Геракл. И - о чудо! - передо мной целый зал, посвященный Гераклу. Но пробежавшись взглядом по многочисленным скульптурам, я испытала разочарование. Они лишь показались мне безжизненными. Я видела только пустые глазницы и ничего не выражающие лица. Один зал со скульптурами, второй, третий… и ничего. Ни одной искорки. Самой живой из статуй мне показалось тело Афины без головы и рук. Что-то было в линии ее плеч, в положении тела, в складках ткани, покрывающей ее стан, - стремление ввысь, гордость, сила, мудрость. И это был всего лишь каркас всего тела, самые невыразительные его части. Я даже порадовалась, что у нее отсутствовала голова.
Испытав жестокое разочарование в Аполлоне, который показался мне невзрачным, и лишь слегка восхитившись внушительным торсом Геракла (снова безголового), я решила оставить бесполезную затею и второй из легчайших, как мне казалось, путей. Я вернулась в начало, в один из первых залов, где заприметила большое количество черно- и краснофигурных аттических ваз. Мне всегда импонировала лаконичность их цветовой гаммы и вместе с тем яркие сюжеты; я удивлялась, как древние мастера могли вложить столько экспрессии и уместить такой исторический background в такой маленький и статичный рисунок. Витрина, привлекшая меня в наибольшей степени (по-видимому, разум в этот момент каким-то чудесным образом очистился, и я уловила таки ментальный сигнал), была посвящена Троянской войне и греческим героям (я не оставляла надежды вдохновиться Ахиллом, раз уж с Гераклом не вышло). Ваза, которая сразу обратила на себя внимание стояла ровно по центру - удивительно, не правда ли! - и отображала очень интересный сюжет под названием «Приам у Ахилла». Ахилл возлежит на некоем греческом подобии кушетки, его поза выражает власть и силу; подле него на коленях стоит Приам с протянутыми руками и молит отдать тело Гектора - он олицетворение скорби, смирения и отцовской любви к своему сыну. Кроме того, между ними находится девушка - она протягивает цветок Ахиллу. Я не знаю, кто эта девушка. Возможно, одна из дочерей Приама, возможно, она есть некая совесть Ахилла, возможно, ее связующее между фигурами мужчин положение свидетельствует об очень сложных отношениях между Ахиллом и Приамом. Эта сцена серьезно зацепила меня эмоционально. Сначала я даже забыла, кто такой Приам и почему он в таком положении молящего, но затем картинка сложилась воедино и заиграла новыми оттенками. Эта работа древнего мастера стала для меня откровением, и взгляд был прикован только к ней. Остальные два десятка ваз были забыты и упущены из поля зрения.
Однако разум не хотел сдавать своих позиций в борьбе с греческими скульптурами. Он упорно гнал меня в те залы снова, ссылаясь на полученное у ваз вдохновение и вроде бы открывшийся ментальный канал. С тяжким вздохом упрямца-страдальца я вернулась в злополучный зал Геракла и продолжила свое поистине сизифовское искание. В глазах рябило от торсов, тог, недостающих частей тела и пустых глазниц. И вот в каком-то из переходных залов с амфорами глаз зацепился за нечто уникальное в череде мраморных людей. Это был довольно большой рельеф с девятью человеческими фигурами на нем. И снова я могла только восхищенно наблюдать обилие эмоций, выраженных исключительно телами - лица остаются спокойными. Эти небольшие выступающие из камня фигуры почему-то напомнили мне танец, полный скорби, отчаяния и раскаяния. Танец жизни. Глаза заметались в поиске поясняющей таблички. Рельеф «Гибель детей Ниобы», Древний Рим, 1 в. Беда. Еще раз - Древний Рим. Античная страна - но не Греция. Читатель, да простят меня боги домашнего задания, предельно конкретного на этот раз, но я ничего не могу с собой поделать. Я хочу написать именно об этом рельефе. Глаза опускаются ниже - и я с облегчением выдыхаю. Во-первых, сюжет исключительно из древнегреческой мифологии. Во-вторых, рельеф передо мной - копия работы великого древнегреческого скульптора Фидия, украшавшей когда-то трон Зевса. Наконец, данный рельеф выполнен все же греческими мастерами неоаттической школы. Можно продолжать. Я не хочу углубляться в мифологию и историю Ниобы. Это произведение рук человеческих все же зацепило меня не названием и background’ом, а только своей чистой сутью. Люди на нем страдают, но принимают удар судьбы (точнее, Богов) со стойкостью и силой.
Успехом моего похода в Эрмитаж можно смело признать избавление от стереотипа о том, что древнегреческое искусство - это исключительно скульптура и еще «какие-то невразумительные вазы». Вместо божественно прекрасных героев я получила в качестве вдохновения стойких страдальцев. И уже в третьем по счету зале я почти не обращала внимания на потолки. Тем не менее, в Афины захотелось еще сильнее, чем в пятом классе, когда я «болела» легендами и мифами прекрасной и далекой Эллады.
Еще в процессе перечитки поняла, что в эссе есть множество микронамеков и отсылок: на преподавателя, на реалии смольнинской жизни, на собственные тараканы, на детство и давнишние мечты.
Короче говоря, я очень люблю эту работу, хоть она далеко не так совершенна, как бы мне хотелось. But it's a good start. И, к тому же, пора уже обновить свои Дым и Зеркала.
Признаться честно, я не большая поклонница музеев, по крайней мере, музеев, похожих на Эрмитаж, Лувр и так далее. Получив задание посетить первый из них, я пожалела, что невозможно оказаться, например, в Афинах или, на худой конец, в Херсонесе Таврическом. Мне хотелось бы не бесцельно бродить по гулким залам с множеством скульптур, амфор, бюстов и рельефов в поисках вдохновения, но буквально подышать тем же воздухом (не беря в расчет ухудшение экологии за прошедшие 20 с лишним столетий), которым дышали древние греки, потрогать камни, сквозь века проносящие память о них, восхититься громадами сохранившихся колонн и зданий в каком-никаком, а наиболее приближенном к реальности антураже. Но выбора у меня не было: я не герой вселенной госпожи Роулинг, чтобы с легкостью перемещаться в пространстве. Единственным доступным способом установить ментальную связь с древними греками и их материально-духовной культурой был поход в Государственный Эрмитаж. Вооружившись свободным временем, ясным и открытым разумом, тетрадью и ручкой, я отправилась налаживать контакты с символами эпохи Эллинизма.
Как и предполагалось, встретили меня именно гулкие коридоры с невыносимо прекрасными высокими потолками. Завороженная игрой тусклого света, я не сразу вспомнила о цели своего визита. Изначально я предполагала просто бродить вдоль стен в ожидании того, что некая вещь сама меня найдет (а так частенько бывает, например, с книгами в соответствующем магазине). Я упорно очищала сознание от лишних мыслей о потолках и делах насущных и буквально сканировала пространство невидящим и одновременно незамутненным взглядом. «Вещь» упорно не желала откликаться даже на ставшие уже чрезвычайно громкими и довольно злыми мысленные призывы. Изначально положившись на мнение о том, что каждый предмет несет с собой отпечаток души своего создателя, я как-то не подумала о том, что спиритолог из меня может не получиться. Разочарованию не было предела. Поверь, о Читатель, я действительно честно старалась.
В конце концов, я приняла решение не отчаиваться и все-таки отказаться от легкого пути. Если гора не идет… а дальше вы и сами знаете. Мозг медленно начинал работать, в голову полезли воображаемые Платоны, Сократы, Эдипы, Софоклы, Аристофаны, Аполлоны и Ахиллы и стали наперебой давать советы. Я сразу подумала, что Смольный развивает во мне не столько критического мыслителя, сколько начинающего и весьма успешно практикующего шизофреника. Итак, я принялась вспоминать все то, что я любила в Древней Греции (по крайней мере, раньше - в тот момент тема уже вогнала меня в уныние). Вспомнила, наконец, что мне всегда нравились классические греческие Герои. Те же Ахилл и Геракл. И - о чудо! - передо мной целый зал, посвященный Гераклу. Но пробежавшись взглядом по многочисленным скульптурам, я испытала разочарование. Они лишь показались мне безжизненными. Я видела только пустые глазницы и ничего не выражающие лица. Один зал со скульптурами, второй, третий… и ничего. Ни одной искорки. Самой живой из статуй мне показалось тело Афины без головы и рук. Что-то было в линии ее плеч, в положении тела, в складках ткани, покрывающей ее стан, - стремление ввысь, гордость, сила, мудрость. И это был всего лишь каркас всего тела, самые невыразительные его части. Я даже порадовалась, что у нее отсутствовала голова.
Испытав жестокое разочарование в Аполлоне, который показался мне невзрачным, и лишь слегка восхитившись внушительным торсом Геракла (снова безголового), я решила оставить бесполезную затею и второй из легчайших, как мне казалось, путей. Я вернулась в начало, в один из первых залов, где заприметила большое количество черно- и краснофигурных аттических ваз. Мне всегда импонировала лаконичность их цветовой гаммы и вместе с тем яркие сюжеты; я удивлялась, как древние мастера могли вложить столько экспрессии и уместить такой исторический background в такой маленький и статичный рисунок. Витрина, привлекшая меня в наибольшей степени (по-видимому, разум в этот момент каким-то чудесным образом очистился, и я уловила таки ментальный сигнал), была посвящена Троянской войне и греческим героям (я не оставляла надежды вдохновиться Ахиллом, раз уж с Гераклом не вышло). Ваза, которая сразу обратила на себя внимание стояла ровно по центру - удивительно, не правда ли! - и отображала очень интересный сюжет под названием «Приам у Ахилла». Ахилл возлежит на некоем греческом подобии кушетки, его поза выражает власть и силу; подле него на коленях стоит Приам с протянутыми руками и молит отдать тело Гектора - он олицетворение скорби, смирения и отцовской любви к своему сыну. Кроме того, между ними находится девушка - она протягивает цветок Ахиллу. Я не знаю, кто эта девушка. Возможно, одна из дочерей Приама, возможно, она есть некая совесть Ахилла, возможно, ее связующее между фигурами мужчин положение свидетельствует об очень сложных отношениях между Ахиллом и Приамом. Эта сцена серьезно зацепила меня эмоционально. Сначала я даже забыла, кто такой Приам и почему он в таком положении молящего, но затем картинка сложилась воедино и заиграла новыми оттенками. Эта работа древнего мастера стала для меня откровением, и взгляд был прикован только к ней. Остальные два десятка ваз были забыты и упущены из поля зрения.
Однако разум не хотел сдавать своих позиций в борьбе с греческими скульптурами. Он упорно гнал меня в те залы снова, ссылаясь на полученное у ваз вдохновение и вроде бы открывшийся ментальный канал. С тяжким вздохом упрямца-страдальца я вернулась в злополучный зал Геракла и продолжила свое поистине сизифовское искание. В глазах рябило от торсов, тог, недостающих частей тела и пустых глазниц. И вот в каком-то из переходных залов с амфорами глаз зацепился за нечто уникальное в череде мраморных людей. Это был довольно большой рельеф с девятью человеческими фигурами на нем. И снова я могла только восхищенно наблюдать обилие эмоций, выраженных исключительно телами - лица остаются спокойными. Эти небольшие выступающие из камня фигуры почему-то напомнили мне танец, полный скорби, отчаяния и раскаяния. Танец жизни. Глаза заметались в поиске поясняющей таблички. Рельеф «Гибель детей Ниобы», Древний Рим, 1 в. Беда. Еще раз - Древний Рим. Античная страна - но не Греция. Читатель, да простят меня боги домашнего задания, предельно конкретного на этот раз, но я ничего не могу с собой поделать. Я хочу написать именно об этом рельефе. Глаза опускаются ниже - и я с облегчением выдыхаю. Во-первых, сюжет исключительно из древнегреческой мифологии. Во-вторых, рельеф передо мной - копия работы великого древнегреческого скульптора Фидия, украшавшей когда-то трон Зевса. Наконец, данный рельеф выполнен все же греческими мастерами неоаттической школы. Можно продолжать. Я не хочу углубляться в мифологию и историю Ниобы. Это произведение рук человеческих все же зацепило меня не названием и background’ом, а только своей чистой сутью. Люди на нем страдают, но принимают удар судьбы (точнее, Богов) со стойкостью и силой.
Успехом моего похода в Эрмитаж можно смело признать избавление от стереотипа о том, что древнегреческое искусство - это исключительно скульптура и еще «какие-то невразумительные вазы». Вместо божественно прекрасных героев я получила в качестве вдохновения стойких страдальцев. И уже в третьем по счету зале я почти не обращала внимания на потолки. Тем не менее, в Афины захотелось еще сильнее, чем в пятом классе, когда я «болела» легендами и мифами прекрасной и далекой Эллады.