Страсти
Два культурных феномена удивительно переплелись в моей голове. С одной стороны "Доктор Живаго", часть 13. Тот самый момент романа, которого я так ждала. Невозможные, невероятные, страстные, какие-то мистические диалоги Лара-Живаго и монолог на религиозную тему Симы Тунцевой.
"Для них же - и в этом была их исключительность - мгновения, когда, подобно веянию вечности, в их обреченное человеческое существование залетало веяние страсти, были минутами откровения и узнавания все нового и нового о себе и жизни."
"Я ревную тебя к предметам твоего туалета, к каплям пота на твоей коже, к носящимся в воздухе заразным болезням, которые могут пристать к тебе и отравить твою кровь. ... Я без ума, без памяти, без конца люблю тебя."
"И мы с тобой последнее воспоминание обо всем том неисчислимо великом, что натворено на свете за многие тысячи лет между ними и нами, и в память этих исчезнувших чудес мы дышим и любим, и плачем, и держимся друг за друга и друг к другу льнем."
"Только считанные дни в нашем распоряжении. Воспользуемся же ими по-своему. Потратим их на проводы жизни, на последнее свидание перед разлукою. Простимся со всем, что нам было дорого, с нашими привычными понятиями, с тем, как мы мечтали жить и чему нам учила совесть, простимся с надеждами, простимся друг с другом. Скажем еще раз друг другу наши ночные тайные слова, великие и тихие, как название азиатского океана. ты не даром стоишь у конца моей жизни, потаенный, запретный мой ангел, под небом войн и восстаний, ты когда-то под мирным небом детства так же поднялась у ее начала."
"Страсть по-славянски, как вы прекрасно знаете, значит прежде всего страдание, страсти Господни... Кроме того, это слово употребляется в позднейшем русском значении пороков и вожделений. ... Наверное, я очень испорченная, но я не люблю предпасхальных чтений этого направления, посвященных обузданию чувственности и умерщвлению плоти. Мне всегда кажется, что эти грубые, плоские моления, без присущей другим духовным текстам поэзии, сочиняли толстопузые, лоснящиеся монахи."
Здесь же хочется перейти ко второму феномену, поразившему меня сегодня.
"Страсти Жанны д'Арк" Карла Теодора Дрейера. Большой зал "Родины", аккомпанемент Суротдинова.
Белый, слепящий фон, полные слез глаза Жанны, суета "толстых, лоснящихся" монахов-судей, профессоров теологии.
И в тех глазах за пеленой слез гамма, целая палитра чувств. Актриса проносит практически одно и то же выражениелица и ракурс сквозь весь фильм, но ее глаза... Скорбь, тоска, возмущение, страдания, просветление, надежда, страх, уверенность, божественность. И страсть. Они всегда обращены куда-то в сторону "наверх и направо". А толстые и лоснящиеся монахи все продолжают задавать свои нелепые вопросы, раз за разом повторяющиеся, страются запутать, увести с пути истины, принудить, хитростью заставить отречься. Отречься то ли от Бога, то ли от Дьявола - а на самом деле от себя.
И финальная агония борьбы между воинами-стражниками и простыми людьми - апофеоз всего действия, пафосного, величественного, божественно страшного и прекрасного одновременно.
Меня на протяжении всего фильма от его художественной составляющей отвлекали постоянные мысленные вопросы к самой себе на религиозную тему. Служители Бога, церковники - кто они такие, почему воображают себя властителями мира, почему берут на себя право судить? Они еще более неверующие, чем Жанна, которую обвиняли в поклонении Дьяволу.
Черррт, столько гневных мыслей. Если там, наверху, что-то есть, то как это Что-то может столь беспристрастно наблюдать подобные случаи? Весело ему, наверное.
"Язык - это вирус, религия - операционная система, а молитвы - дешевый спам." (с) Н. Гейман
"Для них же - и в этом была их исключительность - мгновения, когда, подобно веянию вечности, в их обреченное человеческое существование залетало веяние страсти, были минутами откровения и узнавания все нового и нового о себе и жизни."
"Я ревную тебя к предметам твоего туалета, к каплям пота на твоей коже, к носящимся в воздухе заразным болезням, которые могут пристать к тебе и отравить твою кровь. ... Я без ума, без памяти, без конца люблю тебя."
"И мы с тобой последнее воспоминание обо всем том неисчислимо великом, что натворено на свете за многие тысячи лет между ними и нами, и в память этих исчезнувших чудес мы дышим и любим, и плачем, и держимся друг за друга и друг к другу льнем."
"Только считанные дни в нашем распоряжении. Воспользуемся же ими по-своему. Потратим их на проводы жизни, на последнее свидание перед разлукою. Простимся со всем, что нам было дорого, с нашими привычными понятиями, с тем, как мы мечтали жить и чему нам учила совесть, простимся с надеждами, простимся друг с другом. Скажем еще раз друг другу наши ночные тайные слова, великие и тихие, как название азиатского океана. ты не даром стоишь у конца моей жизни, потаенный, запретный мой ангел, под небом войн и восстаний, ты когда-то под мирным небом детства так же поднялась у ее начала."
"Страсть по-славянски, как вы прекрасно знаете, значит прежде всего страдание, страсти Господни... Кроме того, это слово употребляется в позднейшем русском значении пороков и вожделений. ... Наверное, я очень испорченная, но я не люблю предпасхальных чтений этого направления, посвященных обузданию чувственности и умерщвлению плоти. Мне всегда кажется, что эти грубые, плоские моления, без присущей другим духовным текстам поэзии, сочиняли толстопузые, лоснящиеся монахи."
Здесь же хочется перейти ко второму феномену, поразившему меня сегодня.
"Страсти Жанны д'Арк" Карла Теодора Дрейера. Большой зал "Родины", аккомпанемент Суротдинова.
Белый, слепящий фон, полные слез глаза Жанны, суета "толстых, лоснящихся" монахов-судей, профессоров теологии.
И в тех глазах за пеленой слез гамма, целая палитра чувств. Актриса проносит практически одно и то же выражениелица и ракурс сквозь весь фильм, но ее глаза... Скорбь, тоска, возмущение, страдания, просветление, надежда, страх, уверенность, божественность. И страсть. Они всегда обращены куда-то в сторону "наверх и направо". А толстые и лоснящиеся монахи все продолжают задавать свои нелепые вопросы, раз за разом повторяющиеся, страются запутать, увести с пути истины, принудить, хитростью заставить отречься. Отречься то ли от Бога, то ли от Дьявола - а на самом деле от себя.
И финальная агония борьбы между воинами-стражниками и простыми людьми - апофеоз всего действия, пафосного, величественного, божественно страшного и прекрасного одновременно.
Меня на протяжении всего фильма от его художественной составляющей отвлекали постоянные мысленные вопросы к самой себе на религиозную тему. Служители Бога, церковники - кто они такие, почему воображают себя властителями мира, почему берут на себя право судить? Они еще более неверующие, чем Жанна, которую обвиняли в поклонении Дьяволу.
Черррт, столько гневных мыслей. Если там, наверху, что-то есть, то как это Что-то может столь беспристрастно наблюдать подобные случаи? Весело ему, наверное.
"Язык - это вирус, религия - операционная система, а молитвы - дешевый спам." (с) Н. Гейман