Бешеные бабки
Я, конечно, дура. Ну вот подсела на эти персики их лысые вредные, я вообще-то только наше беру, ну, там, узбекское, картошку нашу, ягоды, яблоки из сада, чеснок, там, редиску. А персики эти вдруг, раз - и пропали сразу. Расстроилась, конечно, пошла к прилавку с булками, куплю своим волосатикам немного, сколь смогу. Тут вкусные всякие есть, наши. А у прилавка тросточку кто-то оставил. Отхожу, а тут бабка:
- Вы, девушка, палку забыли? - Ухожу, торопясь, как-то не понравилась мне эта бабка, порхая, выбегаю на площадь, а там, на площади, уже другая санмарково кормит голубей:
- Гули-гули, подлетай, крымушкино, лососевое с сальцем, ау. Смертушку родну гуглим-гуглим, да не привечаем, ити вашу мать, лети куда ветер дует. Палочку не вы потеряли? Возьми, милая, все пригодится, когда авось красный передок за подол закрутит, нешто я кутью не выла за родичей малых, и вежливец тут как тут в расшитой рубахе с фофудьей нечесаной на алтарь по росе кречетом идет, извивается.
Почувствовала себя почему-то еще хуже.
Ветер дул на восток, голуби, нажравшись сала, как по трубе, пролетели весь Königsbergerstrasse и резко свернули к водонапорной башне. Штопором огибая культурно ценное сооружение, долетели до уровня третьего этажа. Там сидела дама с бородой и поставленным буквально вчера местным проктологом голосом распевала: «Где-то далеко, где-то далеко…». Дама поначалу показалась неинтересной, но оказалась внезапно писательницей, закончила вот пьесу «Девочка и чеснок» и забралась на самый верх башни. Накатив на радостях «Трофейного», затянула: «Гей, гроза, напои меня». Какой-то педераст оказался рядом и пинком столкнул её с занимаемой позиции.
А я-то всё на площади с бабкой. Мой брезгливо-сочувственно дал ей 20 рублей. Та воспела ему Kyrie Eleison, а также дай тебе бог, яхонтовый ты мой красава, живи мерседесом, ходи тёмным лесом, херов полная чаша, в меду купайся, жиром с бражкой спасайся и благодати полный овин, только не подожги, сука, свин. Мой лаконично ответил, что бога нет, удостоверился, что не имел тактильного контакта с представительницей электората, и пошел смотреть какие-то развалины, поросшие духоподъемным сорняком.
Голуби вернулись против ветра. Хотелось еще мясца, а также встретиться с воронами мужского полу, что прилетают с Куршской косы. Их умерщвляют специально обученные бабки путем укуса в череп, а потом подают в ресторанах Кёнигсберга (уверяют, что так и было при старом режиме). Эти ведь вороны, они рождаются от писательниц. Те, шалавы, сидят на Косе, пишут пакость свою, а их злоба распирает, а как разопрет, эта тварь в момент творческого озарения ректально вылетает и гадит тут, по крышам скачет, шумит. Потому их исстари и должно прокусывать в череп.
Отойдя покурить, встретила Харона, явившегося в виде другой бабки средних лет в белом балахоне, поедающей яблоко и с опухшим лицом. Видимо, они пухнут от этих яблок.
- Дядя Коля? - чавкая, промолвила она. Сумерки, понятное дело, сгущались.
Я, не поняв, переспросила.
- Далеко ли? - уточнила бабка.
- Пожалуй, да, - с внутренней надеждой ответила я и, затушив сигарету, поспешила домой.
- Куда же ты? Возьми трость, у нее интуитивно понятный интерфейс, у жидёнка вьется пейс, гули-гули, все сюда, есть копчёная елда, - возопила бабка, а я уж бежала от нее, как раненый куршский ворон.
Да, я таки подвернула ногу на этих камнях, каблук застрял, хромаю теперь, да и вообще. Вспомнила почему-то, он уж давно предлагал пойти туда, к дюнам, где никого нет, ну, только эти нудисты и прочие извращенцы с какой-то базы ФСБ. Песок кругом, ногу не подвернешь. Лучше бы уж там извращалась себе спокойно, комфортнее как-то.
Ветер надул нам эсминец, пришедший спасти раненую на голову упавшую бородатую писательницу, называется «Серафим Сваровский» (не писательница называется, а кораблик). Говорят, он был Герой Советского Союза, вместе с Лениным штурмовал Кёнигсберг, брешут небось, какой он там герой. Сергий Радонежский о нем вот хорошо сказал, я еще себе выписала в тетрадку. Мой говорил, мол, не верь ты им. А я, хоть и дура, записала, там вот еще, типа: «Меня реально вставляет звездное небо над головой». Правда, ведь, а еще и море, пляж там прекрасный. Ведь вот как сказал, а еще и закон во мне.
Экипаж «Сваровского» спас упавшую писательницу, ветер поднял свои крылья, и строптивая волна унесла корабль с ебанутой бородатой женщиной на борту куда-то на борьбу с фашизмом. Яхонтовый мой тоже на нее ушел как-то незаметно, остались только бабки, предлагают девочкам чеснок, покупай, молодка, впрок, леший сдохнет, бог простит, страх, молитва, суицид. Ну, и мясца голубям пожирнее.
Неподалеку в вышеупомянутых сумерках величественно протыкал небеса собор Св. Адальберта, хотелось, разумеется, взмыть ввысь вослед голубям и воронам. Ввыси оказался небоскреб, ну так себе небоскреб, а в нем call-центр местного отделения. Девушка, отложив Космополитан со свежим Коэльей, ответила на вызов.
- Э-э-эта, девушка, что такое, я буду жаловаться, так нельзя, я клиент, вообще-то с...
- Преставьтесь, пожалуйста.
- М-м-м... Сысоев Андрей Вла...
- Вы не поняли. Я попросила вас умереть.
- Вы, девушка, палку забыли? - Ухожу, торопясь, как-то не понравилась мне эта бабка, порхая, выбегаю на площадь, а там, на площади, уже другая санмарково кормит голубей:
- Гули-гули, подлетай, крымушкино, лососевое с сальцем, ау. Смертушку родну гуглим-гуглим, да не привечаем, ити вашу мать, лети куда ветер дует. Палочку не вы потеряли? Возьми, милая, все пригодится, когда авось красный передок за подол закрутит, нешто я кутью не выла за родичей малых, и вежливец тут как тут в расшитой рубахе с фофудьей нечесаной на алтарь по росе кречетом идет, извивается.
Почувствовала себя почему-то еще хуже.
Ветер дул на восток, голуби, нажравшись сала, как по трубе, пролетели весь Königsbergerstrasse и резко свернули к водонапорной башне. Штопором огибая культурно ценное сооружение, долетели до уровня третьего этажа. Там сидела дама с бородой и поставленным буквально вчера местным проктологом голосом распевала: «Где-то далеко, где-то далеко…». Дама поначалу показалась неинтересной, но оказалась внезапно писательницей, закончила вот пьесу «Девочка и чеснок» и забралась на самый верх башни. Накатив на радостях «Трофейного», затянула: «Гей, гроза, напои меня». Какой-то педераст оказался рядом и пинком столкнул её с занимаемой позиции.
А я-то всё на площади с бабкой. Мой брезгливо-сочувственно дал ей 20 рублей. Та воспела ему Kyrie Eleison, а также дай тебе бог, яхонтовый ты мой красава, живи мерседесом, ходи тёмным лесом, херов полная чаша, в меду купайся, жиром с бражкой спасайся и благодати полный овин, только не подожги, сука, свин. Мой лаконично ответил, что бога нет, удостоверился, что не имел тактильного контакта с представительницей электората, и пошел смотреть какие-то развалины, поросшие духоподъемным сорняком.
Голуби вернулись против ветра. Хотелось еще мясца, а также встретиться с воронами мужского полу, что прилетают с Куршской косы. Их умерщвляют специально обученные бабки путем укуса в череп, а потом подают в ресторанах Кёнигсберга (уверяют, что так и было при старом режиме). Эти ведь вороны, они рождаются от писательниц. Те, шалавы, сидят на Косе, пишут пакость свою, а их злоба распирает, а как разопрет, эта тварь в момент творческого озарения ректально вылетает и гадит тут, по крышам скачет, шумит. Потому их исстари и должно прокусывать в череп.
Отойдя покурить, встретила Харона, явившегося в виде другой бабки средних лет в белом балахоне, поедающей яблоко и с опухшим лицом. Видимо, они пухнут от этих яблок.
- Дядя Коля? - чавкая, промолвила она. Сумерки, понятное дело, сгущались.
Я, не поняв, переспросила.
- Далеко ли? - уточнила бабка.
- Пожалуй, да, - с внутренней надеждой ответила я и, затушив сигарету, поспешила домой.
- Куда же ты? Возьми трость, у нее интуитивно понятный интерфейс, у жидёнка вьется пейс, гули-гули, все сюда, есть копчёная елда, - возопила бабка, а я уж бежала от нее, как раненый куршский ворон.
Да, я таки подвернула ногу на этих камнях, каблук застрял, хромаю теперь, да и вообще. Вспомнила почему-то, он уж давно предлагал пойти туда, к дюнам, где никого нет, ну, только эти нудисты и прочие извращенцы с какой-то базы ФСБ. Песок кругом, ногу не подвернешь. Лучше бы уж там извращалась себе спокойно, комфортнее как-то.
Ветер надул нам эсминец, пришедший спасти раненую на голову упавшую бородатую писательницу, называется «Серафим Сваровский» (не писательница называется, а кораблик). Говорят, он был Герой Советского Союза, вместе с Лениным штурмовал Кёнигсберг, брешут небось, какой он там герой. Сергий Радонежский о нем вот хорошо сказал, я еще себе выписала в тетрадку. Мой говорил, мол, не верь ты им. А я, хоть и дура, записала, там вот еще, типа: «Меня реально вставляет звездное небо над головой». Правда, ведь, а еще и море, пляж там прекрасный. Ведь вот как сказал, а еще и закон во мне.
Экипаж «Сваровского» спас упавшую писательницу, ветер поднял свои крылья, и строптивая волна унесла корабль с ебанутой бородатой женщиной на борту куда-то на борьбу с фашизмом. Яхонтовый мой тоже на нее ушел как-то незаметно, остались только бабки, предлагают девочкам чеснок, покупай, молодка, впрок, леший сдохнет, бог простит, страх, молитва, суицид. Ну, и мясца голубям пожирнее.
Неподалеку в вышеупомянутых сумерках величественно протыкал небеса собор Св. Адальберта, хотелось, разумеется, взмыть ввысь вослед голубям и воронам. Ввыси оказался небоскреб, ну так себе небоскреб, а в нем call-центр местного отделения. Девушка, отложив Космополитан со свежим Коэльей, ответила на вызов.
- Э-э-эта, девушка, что такое, я буду жаловаться, так нельзя, я клиент, вообще-то с...
- Преставьтесь, пожалуйста.
- М-м-м... Сысоев Андрей Вла...
- Вы не поняли. Я попросила вас умереть.