Хрущев
Как-то на собрании она слушала гостью из обкома. Та, в ореоле непреклонности, объявила:
- Сталин - знамя наших побед! Слава Сталину!
Все вскочили и принялись хлопать. Тамара, кажется, делала это с тем самозабвенным восторгом, с каким и он. И все в зале. Еще бы: они его дети. Дети великого отца.
А теперь… Нет, Тамара ни к чему такому не готовилась - просто позвала мать с собой в Москву: у той как раз выходные. Сделала крюк - построили такой подземный переход, на который грех не посмотреть. А главное - нужно показать матери: вот чего мы достигли! Там, в переходе, они и увидели… если бы господа бога, мать не была бы так ошарашена.
- Неужели - сам?! - когда оторопь прошла, огромные, по чайнику, глаза смотрели за столбики, где виднелась группа людей. Разве она могла представить, что он, вот так, запросто, среди них! Разве могла…
Тамара не отвечала, сама потрясенная ничуть не меньше.
- Да мы за ним - на край света! - зашептала мать, вовремя убрав руку, поднявшуюся было в крестном знамении. Всё еще не до конца верила, что это Хрущев. - Думала ли увидеть его? И где? Здесь, где столько народу…
Идущие рядом налетали друг на друга, а потом не решались двинуться, ощущая ноги подобием деревянных чурбаков.
- Отец родной, - оглядываясь, молитвенно зашептала мать, когда стала приходить в себя. Никого и ничего не видела вокруг, утирая слёзы и повторяя одними губами: - Отец… Да если бы не он…
Продолжения не знала. Понимала только: тот человек в подземном переходе - вся её надежда. Их всех надежда. Если бы взглянула на Тамару, по-прежнему не увидела бы ничего и никого. Может, оно и к лучшему.
Он шагал по недавно построенному подземному переходу, который ему показывали. Шел, сосредоточенно, глазами рачительного хозяина, разглядывая кафельную плитку на стенах. Оценивая ребра потолка, замедлил шаг. Идущие сзади - в таких же темно-серых плащах и светлых шляпах, как у него, - замялись, не решаясь заговорить или спросить о чём-то. В толпе с другой стороны люди, идущие навстречу, обалдело замирали, никак не ожидая увидеть самого: переход-то был открыт! Пялились, не веря, что он, Хрущев, - здесь же, где и они. Почти улыбались, но испуганно прятали улыбки, как прячут в карман мятые десятки. Проходили - а отойдя, снова оглядывались: видели его только на портретах, в газетах, в кинохронике; впрочем, было и немало таких, у кого совсем недавно появились телевизоры с пузатыми экранами. Кажется, давно ли счастливые обладатели первых «Рекордов» ставили линзу к экрану размером со спичечный коробок? Он, Хрущев, дал им и фестиваль, и «Рекорды», и подземный переход тоже. Он позволил им улыбаться. Дышать. Видеть его не только на портретах. Но, случись что, они, именно они, примутся, повизгивая от послушного урчания, кидать ему вслед камни… Нет, о таком не думалось.
Свита поднималась из-под земли по гранитным ступенькам, а некоторые топтались уже рядом.
- Будем строить! - обернулся в сторону голов, торчащих и под, и над мраморным парапетом.
Хрущев не то чтобы завидовал Сталину - просто понимал: Сталин знает, как и куда идти. И нужно следовать ему, не отступая ни на шаг. «Давил контру», требовал расстрела для предателей, подписывая один приговор за другим, находя, что все, которые не были расстрельными, - слишком мягкие. Хотел взглянуть на вещи сталинскими глазами, чтобы не втягивать голову. «Да угомонись, дурак!» - вырвалось у Сталина, когда требовал повысить «разнарядки» на пойманных и обезвреженных врагов. «Не поймешь его», - подумал тогда о капризном характере хозяина.
Еще раз оглянулся. Да будь он Сталиным, - они бы ждали, как в дьявольской рулетке, к кому сегодня ночью придут, а кого возьмут только завтра, и пытались бы отводить глаза, понимая: в них написан ужас. А в его глазах - их судьба. Вот только они, как те, в переходе, - пялятся, словно ничего он им не сделает. Взять бы пулемет, да и… Как в песне: «Так-так-так!». Только не всех, а половину: чтобы остальные стояли и хлопали в ладоши, надеясь уцелеть.
Двинулся к машине, кивая каким-то мыслям. И почувствовал, что сопровождающие в темно-серых плащах пытаются разгадать, о чём он думает. Да не смогут, пусть не пытаются!
- Никита Сергеевич, - почти неслышно произнес кто-то. - У вас сегодня будет посол…
Он не договорил, из какой страны, а Хрущев и не дал договорить, обернувшись с досадой. Сталина им нужно, Сталина! Когда, после смерти хозяина, было решено, что во всём виноват Берия, запустили частушку:
Берия, Берия вышел из доверия.
А товарищ Маленков надавал ему пинков, -
трусливый одутловатый Маленков едва ли представлял, что может кому-то «надавать пинков». Но так простому народу понятнее. «Надавать пинков» - значит разобраться. По-пролетарски. Вспомнил поговорку: «”Ешь досыта”, - сказал Хрущев Никита». И что же? Стали сытыми. А стали благодарными? Почему-то наоборот. Пролетарии хреновы… Шляпы напялили - думают: мы - интеллигенция, мы вилку научились в руке держать, а ты мужик необразованный. Копни поглубже: один без грима пастуха может играть (Утесову в «Веселых ребятах» не снилось!), другой только ждет, чтобы его, Хрущева, из Кремля поганой метлой вымести. Крякнул со злости.
Широченная площадь.
Недавно сказал Фурцевой, что по радио не услышишь народной музыки. Через день звучали только народные хоры - она думает, он дурак? А один из этих, что в следующих машинах, молодой да шустрый, в Европу летал. Мир посмотреть. Себя показать. И показал. Когда туда прилетел, - вышагивал в шляпе задом наперед. От мысли, как все они там пытались не заржать, - почему-то полегчало. Он, сидя в своей широкой машине, на всякий случай поправил шляпу и усмехнулся. Сталина им нужно!.. Иначе они не могут. Так воспитаны.
Кремлевские ворота. Брусчатка.
Между прочим, Сталин был прав. Во всём прав. Когда буржуи, слушая про нашу страну, косились, мол, звідкі оно взялося, та на що оно здалося (сейчас его не смущало, что заставил буржуев думать по-украински), - они и представить не могли, что им всем нос утрут. А что Сталин учинил мясорубку, - так черта с два бы войну выиграли. Венгры стали кое о чём забывать - ничего, им напомнили. Теперь не забудут. Сталинские уроки! Прав он был всё-таки, что всю эту гниль, пишущую да малюющую, под дулом держал: иначе расшалятся! Под дулом. И - на поражение! Все эти Туполевы да Королевы за колючей проволокой мозгами шевелили, чтобы потом он открыл им путь в космос прямо с зоны. Расстреляй их Сталин - ни ракеты не было бы, ни атомной бомбы, ни реактивной авиации. А освободи раньше времени - так они бы ужами извиваться стали, вся эта нечисть, интеллигентская да кулацкая, - чтобы щуриться ехидно: вы, мол, чумазые, без нас всё равно ничего не сделаете.
Кажется, совсем недавно…
- Сталин был знаменем наших побед, - Тамара путалась от волнения, когда та самая обкомовская дама, казавшаяся небожительницей, приехала проводить политзанятие.
Дама строго оборвала:
- Вы что, не слышали? Он допустил ошибки, каких нельзя простить.
- Но вы же сами… - начала Тамара. И смешалась. И ничего не понимала. Слышала сзади смешки, за которыми, она знала точно, пыталась укрыться такая же растерянность, как у нее.
Получалось - если он не отец, то им пора перестать быть детьми?