ХХ век. Ярославское направление. Электрички
фото из интернета
А помните, какая книжка - любимая у Шерлока Холмса? Конечно же, расписание поездов. Возьмем в руки книжечку. За её цифрами - грохочущие мосты, встревоженные придорожные рощицы, уносящиеся куда-то дачные платформы, станционные светофоры, сыплющиеся багровым песком или сине-зелеными градинами, которые отмеряют назначенный кому-то путь. Есть особая группа людей - фанаты железных дорог. Среди них - фанаты архивных расписаний - те, в чьем сознании оживают колонки цифр, обрамляясь рельсовыми колеями, линующими страницы. И совсем конкретно - те, что живут по Ярославскому направлению. Возможно, каждый день спешат на электричку. Или ждут воскресенья, чтобы, вооружившись фотокамерой, шагать по перегонам, подсказанным теми самыми колонками цифр… Вот это как раз для них.
1929 - год пуска первой на Московском узле электрички. Не в Люберцы, как предполагалось поначалу. В Мытищи, исходя из огромного уже по тем временам пассажиропотока. Меньше 18 километров. Но - начало совершенно новой эпохи пригородного движения, когда, стремительно разгоняясь и так же резво тормозя, пригородная секция смогла доставлять пассажиров к месту назначения куда быстрее, чем прежний дачный паровичок. Не помешала и малая скорость: до появления «эрок» (а это конец 50-х) скорость электричек составляла всего-то 85 километров в час. Неуклюжие? Пузатые? Подобие угловатых чемоданов? Неторопливые. Солидные. Герои ушедших в прошлое фотосессий.
Уже тогда, в предвоенные годы, скорость воспринималась как главное преимущество пассажирских железнодорожных перевозок. Германия еще в начале ХХ века перешагнула рубеж в 200 км/час. Не далеко было до французского рекорда 1945 года - почти 250 км/час. В СССР предвоенный рекорд скорости - 170 км/час; возле Северянина испытывались монорельсовые пути и трасса шаропоезда. На фоне дальних поездов, чья средняя скорость еле достигала отметки в 50 км/час, число «85» казалось невероятным. То, что число это вполне реально для того времени, показывает расписание 1937 года. 1937… Какие ассоциации вызывает этот год? Какие бы ни вызывал, все они померкнут в сравнении с островами архипелага, торчащего скалистыми зубцами над грозно ревущей пучиной. Электрички, отправляющиеся от Северного вокзала (отправляющиеся восьмой год уже!), оказываются в тени марширующих колонн и лагерных вышек. За пределами циркового манежа и тракторной пахоты, любимых тогдашним кинематографом, - с другой стороны. К тому же Мустафа («Путевка в жизнь») построил свою дорогу еще в 1931 году, а до Болшева, где он ее строил и где фильм снимали, электрички тогда только пытались добраться. Фильм «Ошибка инженера Кочина» с Жаровым, Орловой и Раневской, где мелькнет в кадре тоннель монинского направления возле Мытищ, будет снят лишь в 1939 году. А 1937 - этапный. Электричка, совсем недавно пущенная стрелой из натянутого лука Северного вокзала, шла от Москвы до Мытищ… теперь и не представишь такое! - 16 минут. Если с остановками, то 26. Сколько времени понадобится сегодня, чтобы добраться, скажем, от Москвы до Строителя? 40 минут? 35? Та эпоха дает категоричный ответ: девятнадцать - конечно, если Строитель - первая остановка от Москвы, что бывало часто. Есть и другие цифры того времени, которые сегодня кажутся невероятными. От Лосиноостровской до Москвы без остановок (а это каждая третья) - 9 минут. Не образцово-показательный рейс, не «особое назначение», нет. Так шла любая. «Без остановок» - наследие эпохи дачных поездов с паровозом во главе, когда старались одолеть сразу как можно больший участок, ведь ускоряться и замедляться они могли только с нерасторопностью бывалых. Та эпоха оставалась в рейсах специального поезда Щелково - Монино, в указаниях «Паровой поезд», который от Москвы до Правды (электрифицированный участок) шел без остановок, 42 минуты. И все равно - до Загорска уже не два часа, как прежде. Кстати, одна из «странностей» того расписания - или везде (но таких было совсем мало) - или без остановок до Лосиноостровской, а то и до Мытищ. Приученные к модели «Везде, кроме…» вполне оценят наследие той поры.
Вот оно мчится по трехпутке - тогдашнее шестивагонное чудо из двух электросекций: в Мытищах расцепят - одна секция отправится в Пушкино или Правду, другая - в Щелково. Кстати, сама тогдашняя многопутка от Москвы до Мытищ - явление уникальное, свидетельство значительного грузо- или пассажиропотока. Тогда больше двух путей было разве только на головном участке только что построенной (1934) магистрали Москва - Донбасс, до Ступина, точнее, до моста через Оку у Каширы; и на Рязанском направлении, начинавшем весь юго-восток. До войны электрички были пущены также в Балашиху, Обираловку (Железнодорожный), в Раменское и Подольск. Вот оно мчится, чудо. Темно-красное снизу, серое сверху - прямо до брезентовой (да-да!) крыши. Неуклюжее? Пузатое? Неспешное. Солидное. И всё равно - мчится, обгоняя ставшие архаично-нелепыми паровики, которые, отфыркиваясь, пялятся вслед, бессильные так же стремительно набрать скорость.
А скорость - важнейшее преимущество железнодорожного транспорта. Это осознали японцы, в начале шестидесятых построившие выделенную скоростныю трассу, поезда на которой разгонялись более чем до 200 км/час на магистрали Токио - Осака протяженностью 515 км. Токайдо Синкансэн. Открытие - 1 октября 1964 года. Тогда, в шестидесятые, о высоких скоростях вспомнили и в СССР, одолевшем послевоенную разруху. Эта разруха была ощутима и в тех 32 минутах, что отводились электричкам на путь от Москвы до Мытищ, и в снижении скоростей на всех дорогах. Поезда шли, словно извиняясь за свою былую резвость, такую беззаботную, совсем не предполагавшую, что повезут людей в эвакуацию. Но всё позади. И вот уже книжка «Наш район» (о Калининградском) с гордостью сообщала, что на дистанции Мытищи - Пушкино вполне возможна скорость 160 км/час. Это был 1961 - год гагаринского старта.
Между тем на Московско-Ярославском отделении Московской железной дороги (создана в 1959 году) стали ходить «эрки» - новые электрички, рожденные в конце пятидесятых. Если электричка «С», выпускавшаяся с 1929 года, была инженерным достижением, то «эрка» - не только инженерное, но и дизайнерское - насколько применимо это слово к тем годам. И не только достижение, но и - без преувеличения - настоящее чудо. Она появилась на свет, явно опередив свое время. Вглядитесь! Вот, рассекая воздух молниевидными стрелками и вглядываясь куда-то заинтересованным прищуром, «эрка» проносится мимо станционных сооружений, чьи бока вынуждены стыдиться дощатой угловатости, намекающей на прародителей. Вот уносится вдаль, заставляя краснеть застывший в косной неуклюжести светофор… Машина времени, рожденная вдохновенным изобретателем. Хай-тек, открывшийся эпохе «физиков и лириков». Комета, залетевшая из неведомых далей. Тишину - в клочья! - налетающим перестуком. Пространство - навылет! - мчащейся звездой. Ночную тьму - без сожаления! - выстрелами слепящих огней. Она ослепительна: и это бледная характеристика. Она бесподобно женственна, безукоризненно лаконична, безудержно стремительна. Потом, попривыкнув, её назовут «глобусом» за круглую кабину, сверкающую окошками. Совсем скоро точно так же привыкнут к автоматическим дверям; к подножкам, каких недавно электричке не полагалось; к линкрустовым, а потом и пластиковым стенам интерьера, сменившим крашеные. К четырехпутке. К исчезающему в бесстыковом онемении перестуку. К отсутствию проводницы с флажком в двери последнего вагона… Но тогда, только появившись на трассах, «эрки» воспринимались как внезапное олицетворение космического порыва - такого же точно, как рассекающая закатные волны игла телебашни, застывшие синеватыми стеклянными глыбами высотки Калининского проспекта, расширенные от удивления экраны телевизоров и явно схватившие простуду катушки магнитофонов, о каких совсем недавно не могли и думать.
Люди учились быть свободными. Учились думать и заглядывать в будущее. Учились шагать вне строя, спать вне шконки, жить вне зоны…
Это были шестидесятые. Сиявшие огнями новых академгородков - и поскрипывавшие затворами хрущевских назиданий. Еще не знавшие колбасных электричек - и еще не почитывавшие брежневских откровений. С новоселами у пятиэтажки: им дали новую квартиру. С ревущей старухой у крыльца: у нее увели последнюю корову. Твердившие: «Добро пожаловать!» и тут же привычно добавлявшие: «Посторонним вход воспрещен!» Задыхаясь от смелости, говорившие о сталинских лагерях - и, оглядевшись: «Танки идут по Праге». Напевавшие за Великановой, вслед поезду: «Вот и дым уже растаял без следа…» А он и впрямь растаял. Неясными контурами, что остались от привычных когда-то паровозов…
То ли, в очередной раз поменяв портреты, стали проверять, крепко ли прилажены новые, то ли за 20 лет после войны приучились наконец к мирной жизни… Да только шестидесятые, в самой середине, - еще один прорыв на Ярославском направлении. Вы когда-нибудь добирались на самой обыкновенной электричке от Москвы до Болшево за 27 минут (полчаса - если пролетит пару остановок), а до Пушкино - за 29? Стандартная, укаждостолбная, электричка, шла тогда 26 минут от Москвы до Мытищ, 25 - в обратную сторону. Но таких, со всеми остановками, по-прежнему немного. Сегодня в такое верится с трудом. Расписание 1965 года приучило, что по монинской ветке (еще не вполне двухпутной) до Болшево поезда могут летать - не чета довоенным. Что 11 минут между Мытищами и Пушкино - реальность, о которой прежде и не заговаривали. Появилась одна электричка до Александрова, которая без остановок шла от Софрино до Хотьково: теперь вещь обычная, но для тех времен - самое-самое начало. Те годы вообще многое изменили на Московском узле. На Киевском направлении электрички учились пробегать 15 км (Лесной городок - Апрелевка) за 11 минут; 28 км (Апрелевка - Нара) - за 20, т.е. со средней скоростью - соответственно 82 и 84 км/час. На Белорусском - 20 км (Одинцово - Голицыно, Голицыно - Кубинка) - за 15 минут (80 км/час). Поезд из Дубны в Москву (еще локомотив с вагонами) шел 51 минуту из Дмитрова, это 65 км (76 км/час, но длина-то!). От Москвы, с хитросплетениями станционных путей и напряженным трафиком, электрички долетали до Голицыно, Подольска, Апрелевки за 40 минут - это против нынешних 50-57.
А на Ярославке?
Шестидесятые - это реконструкция Фрязинской ветки. Еще немного - и по ней поезда пойдут прямо из Москвы, причем не 6-вагонные, к которым там привыкли, карабкаясь в Болшеве на дощатую п-образную платформу, а самые что ни на есть 10-вагонные! И без долгой смены направления в Ивантеевке, то есть всего через десять километров. (Кстати, вместо деревянных мостов через реки там уже в сороковые построили железные, а поворот у моста через Клязьму сделали более крупнорадиусным, безобидным для скорости - следы той реконструкции хранит оказавшаяся широкой насыпь возле мостового перехода.) Правда, крутой поворот болшевской выемки (полагаю, именно оттуда в «Путевке в жизнь» выехал Мустафа на своей дрезине) так и останется в полном соответствии с узкоколейными лекалами, по которым в свое время был скроен. Но - путь от Москвы до Фрязино теперь всего на три или четыре минуты больше часа, если со всеми остановками. А если какие-то остановки пропускает, - и того меньше! От Болшево до Фрязино с 1967 года - 25 минут вместо сорока. Тогда утверждали: совсем скоро и весь путь Москва-Фрязино будет занимать точно не больше пятидесяти минут. (Для справки: сегодня электричка проходит его за 1 час 13-25 минут.) От Болшево до Зеленого Бора (тогда «6-й км») 6-вагонная электричка шла 9 минут. С тяжелым урчанием, словно один за другим вытаскивая грохочущие мешки, она одолевала переезд у Лесных Полян: там её ждала с флажком дежурная, дородная тетя Маня или сухощавая тетя Валя, изрядно устав накручивать шестеренки, которыми закрывался и открывался шлагбаум. После реконструкции - никаких шестеренок; автоматика. И - только 8 минут; для 5-километрового перегона, согласимся, существенно.
Шестидесятые - это подземный переход в Подлипках (за десяток лет до него построили на Маленковской, а в конце семидесятых, после обрушения пушкинского переходного моста, принялись делать такие переходы от Строителя до Пушкино). Переход в Подлипках - чудо для своего времени. Пристанционные ларьки принимались нервно одергивать кепарики своих крыш, глядя на технику, собравшуюся вокруг невиданного строительства и явно угрожавшую их дощатой жизни.
Шестидесятые - четвертый путь между Москвой и Мытищами. Второй - до Монино. А видели бы вы испуганное смятение, клубившееся пыльными вихрями на платформе, когда монинская электричка, набрав максимально возможную скорость, проносилась мимо Болшево - без остановок аж от Подлипок до Воронка! Это уже начало семидесятых. Стало привычным дикторское: «Поезд до Монино (с 1971 - до Фрязево; Монино уже не на краю ойкумены, а за целых 24 километра от него!)… Остановки - Лосиноостровская, Мытищи, Подлипки, Болшево, Воронок…» А то и - без Болшево. Или Лосиноостровской. Без Болшево в расписании-1972 - 18.17. Без Лосиноостровской - 18.56. А еще электрички, пропускавшие остановки после Болшево (чего никогда не было прежде), - 17.48 и 19.07. Пассажиры, высыпавшие на патриархальные Соколовскую, Загорянскую или Валентиновку, обалдело смотрели на проносящуюся московскую электричку, вовсе не думавшую тормозить: чтобы к такому привыкнуть, понадобился не день, не месяц даже. Остальные монинские ограничивались тем, что пропускали по пять-семь остановок между Москвой и Мытищами, но уж - всегда! «Укаждостолбными» могли быть болшевские, щелковские и чкаловские; а монинские - дальние, им - респект и уважуха.
А что это, над сиреневой зыбью одноэтажной Тарасовки, точно «Комета», опирающаяся на свои подводные крылья, летит, заставляя светофоры удивленно округлять зеленые глаза? Это - загорская. Или александровская. И тоже - с самого края обитаемой вселенной, откуда-то, где не ступала нога здешних жителей, почти москвичей. Разве было мыслимо, чтобы от Загорска до Москвы на александровской электричке (пусть в ней - предусмотрительно только 6 вагонов) - без остановок? Или чтобы другая, уже самая обычная, с остановками, проходила это расстояние за 1 час 3 минуты? Вот первая, шестивагонная. С аристократической близорукостью нащупывает путь возле пушкинской платформы. И - мимо, с достоинством кивая на стыках. На утренней платформе, помимо завсегдатаев, всегда отыщутся люди неискушенные - несколько человек, привычно шагающих к вагону. Но что такое? Проплыл (неужели так бывает?) и красный огонь сзади. Росчерком гула (можно автограф?) обозначился уже мост где-то у Мамонтовки. А они, эти несколько, всё не возьмут в толк: разве может быть, чтобы электричка - и мимо Пушкино?!
Это было праздником. И повседневной реальностью. Как скачущие по степи «неуловимые». Как хоккейная победа над канадцами. Как «Иван Васильевич», который к тому времени почти поменял профессию.
Да только «Бриллиантовая рука», надо полагать, капитулировала перед Золотой. Сонькиной. А «неуловимые» - потому и неуловимые, что никому не нужны, как в известном анекдоте. Или это - результат испепеляющей жары 1972-го? А может, вмешались неведомые силы, не позволившие тогда же, в 1972-м, уйти в отставку Брежневу, еще не старому, и даже вполне осмысленно выговаривавшему звукосочетания? И вот уже поезд, традиционно следовавший по схеме «Москва, Мытищи, далее везде», - с середины семидесятых «везде, кроме Перловской и Тайнинской». Но и те 27 минут, которые теперь отводились ему теперь вместо прежних шестнадцати или семнадцати, он превращал в полчаса с гаком, проползая мимо тех самых Перловской и Тайнинской, опасаясь обогнать шествовавшую по платформе бабульку. И 7-8 минут между Лосиноостровской и Мытищами оказались так надежно занесены ворохом десятилетий, что замаячившие впереди 14 уже никого не удивили бы. Жители Болшева, привыкшие добираться из столицы за полчаса, теперь радовались, если на путь ушло всего-то сорок минут. Правда, и они, и жители Пушкино (там те же цифры) ездили теперь в Москву не поглазеть на метро, не выгулять детишек в Сокольниках. Ездили на работу. И каждый день. А еще - за колбасой; и тут могли со снисходительностью обладателей оглядывать стекла дальних поездов, обитатели которых вполне могли ехать в Первопрестольную с той же прагматической целью. Вот вам и пассажиропоток.
Конечно, разными были они, семидесятые.
Те, кто поопытней, помнят: между Лосиноостровской и Лосем со стороны Ярославского шоссе было когда-то несколько кирпичных домиков. Остальные - одноэтажный рай, еще не отвыкший от звона колонок и сплетен на лавочках. И вот… Тогдашние девятиэтажки казались морскими скалами, что усилиями циклопов громоздятся над бесконечностью станционных путей. И Лось - уже Москва. И резко возросший пассажиропоток поставил задачи: электрички, по крайней мере следующие по «монинским» путям, должны непременно останавливаться! А сверху, где нет платформы, - причудливое, но вполне объяснимое для тех времен сочетание дальних пассажирских и грузовых - в равной мере чуждых суете…
Мытищи. 1975. 13.30. К Москве отправляются сразу две электрички, без остановок до Лосиноостровской, - монинская и загорская. Мы ведем свой репортаж из первой. Лениво гавкнул мост сразу за Мытищами - и моторы обеих электричек принимаются мычать, как стадо, забившее на перепуганного пастуха и на прочие ненужные условности. Вперед вырывается наша; в окнах загорской, мчащейся по соседнему пути и вовсе не думающей сдаваться, - встревоженные лица, как у болельщиков не особо проявившей себя, но по-прежнему единственной на свете команды. И вот, снова взмычав, уже из последних сил, рвется вперед загорская (как из тогдашнего сатирического сборника: «Держись, корова из штата Айова!»). Лица невольных наших противников, уже готовых было с покорностью принять позорное поражение, на глазах светлеют, сияя гордостью, снисходительной спесью, и на каждом читается: «Что, взяли?» На безумной скорости соревнующиеся проносятся мимо Тайнинки, Перловки, а перед Лосем вынуждены тормозить: одна - с урчанием карабкаясь на насыпь, а другая, то есть наша, - словно отлетев в сторону, к зарослям лопухов и полыни, из которых торчат остатки когдатошних шпал.
Конец семидесятых. Время, когда опоздание менее чем на 5 минут казалось дурным тоном, недостойной прихотью что-то вечно бубнящего педанта. Из той же области - темпы, превышающие солидную неторопливость городских автобусов. Именно с такой неторопливостью теперь, после пуска путепровода между Болшевом и Подлипками, взбиралась наверх монинская электричка, обалдевая от крутизны поворотов на самой макушке этой архитектурной фантазии. Однако с почти плоского и изрядно поправившегося экрана тех лет… прямо на нас… нет, не в клубах дыма… и всё равно подобием урагана… - фрязинская электричка, перегон Зеленый Бор - Девятый километр (еще не Ивантеевка-2). Да, подобием урагана. Не подозревали, что такое возможно? Но так - было, и из песни, знаете ли…
Семидесятые. Повсеместно на Ярославке сооружаются станционные «аквариумы» взамен отдававших кислым духом и вполне прокуренных отпрысков конструктивизма, побочных, а потому ссутулившихся без родительского участия. Теперь казалось дикостью, как это - парикмахерская на платформе, да не на станции, а на каком-нибудь полустанке, мимо которого, отфыркиваясь, проскакивают уважающие себя электрички? Как это - еще и буфет на платформе, и киоск - кто туда пойдет-то, раз ехать надо? Наивные! Это теперь до поезда - минут пятнадцать, не больше. А всего четверть века назад куда менее суетливые предшественники, возвращаясь, скажем, из Москвы в свой родной Красноармейск и опоздав в Софрине на фабричную «кукушку», вовсе не считали таким уж долгим время на вокзале до прихода следующей - утренней…
Семидесятые… Меняют платформы. Снимают плиты. И доски - заплатки над дырами, где эти плиты рухнули. И вот уже прежние столбики, изящно-худенькие и игриво-стройненькие, заменяются монументальными глыбами, из-за которых прежде нависавшие над скрытыми консолями платформы оказываются вроде гигантов с рисунков будущих спринтеров, с ногами вдвое толще тела. Бетонными глыбами - по антуражу умчавшихся с «неуловимыми» шестидесятых! Чиновничьим кулаком, напрочь сносящим недопустимо круглую кабину, - да прямо по улыбчивым мордахам ни в чём не виноватых электричек! Рухнувшим в Пушкино переходным мостом - да по судьбам, над которыми вместе с этим мостом исчез шатер из шагреневой кожи, казавшийся когда-то незыблемым и неизменным. А с самодовольной неспешностью - гораздо менее самодовольной, но до одурения неспешной - безостановочная электричка. Теперь ее путь, в прямо противоположную сторону, из Москвы в Загорск (1979, 19.31), - 1 час 18 минут, что еще далеко не было пределом…
Как в известном фильме - накрылись медным тазом семидесятые, пролетели фанерой над Парижем восьмидесятые, закраснелись ельцинским носом девяностые - в спортивных штанах и с рукояткой пистолета, кокетливо торчащей из кожаной куртки. Они, девяностые, научили ранее невиданному или накрепко забытому. Несколько вагонов под паровозом - александровская «электричка» (тут же, в толпе: «Скоро на лошадях будем ездить!»). Старушка в разномастных кофтах (они казались вагонами - серым, лиственно-зеленым, цвета хаки, еще каким-то) - бывшая модница, норовившая говорить с прибалтийским акцентом, наша знакомая «эрка». Москва - Мытищи: 36 минут. Мытищи - Пушкино: 24. Москва - Болшево: 50 (все три дистанции - 30 км/час). «Перронный контроль». Милиционеры, сжимающие собачий поводок. Спины, торчащие из вагонных дверей… А в самих вагонах, когда схлынет толпа, - водоворот гадалок с клофелином, торговцев с академическими значками, десантников с афганскими песнями, бомжей с трясущимися руками, девочек со скрипками, пацанков с сигаретами…
И уже нулевые позади: первые экспрессы, «опарыши», порывающиеся достичь резвости довоенных электросекций; противошумовые заборы, пытающиеся не орать матом; реконструированные платформы, устеленные плиткой и увенчанные пластиковыми козырьками. Позади - мелькнувшая электрогорская электричка (неужели понадобилась?). Никакого вам «перронного контроля»: сверкают хромом турникеты. Никаких тяжеловесных «экспрессов», что наспех сварганены из уцелевших «эрок»: теперь от вокзальных перронов отскакивают настоящие, устремляясь к подмосковным городам и городкам. Но это другая история.
И - первая в России пятипутка. И новые электрички. А расписания давних лет почему-то просятся на полки, где отведено место фантастике. Вот только для «Москвы - 2042» Войновича, с ее убийственным реализмом, среди фантастических книжек места как раз нет…