НИХОНСКАЯ БАСНЯ ПРО СОБЫТИЯ В НЕКОЕМ СООБЩЕСТВЕ
Я постиг то, что безудержная жажда внимания со стороны людей - это срам.
В ситуации "пиши-не пиши" без колебаний избирай последнее, исполнись решимости и не преумножай беспорядка. Большеносые южные варвары говорят в своих странных трактатах, что сим деянием преумножается разрушение всего сущего - энотуропия.
Усатая рыба
Резвится в бадье
У харчевни. Вечер.
Случилось так, что в те благодатные времена, когда рикся Дзиэторогу уже выстроил харчевню "Ба, онигири и диковинные товары из северных краёв" и наслаждался обществом тамошних завсегдатаев, среди которых весьма выделялся смешной хоокан Коритэру, в упомянутое заведение принялся наведываться некий детолюбец Сутэрэбо Дзёинэту. Этот большеносый северный варвар, истинное имя которого было Игорю Фабуритиусо, имел обыкновение встревать в беседы благородных мужей, дабы иметь возможность показать последним образцы песнопений мастеров сямисэна и сякухати из его родных краёв. Изначально завсегдатаи не находили в этой дерзновенной выходке ничего постыдного, ибо знали, что большеносый варвар не ведает нихонских обычаев. Некоторые из почтенных самураев, купцов и ремесленников даже принимали участие в обсуждениях, вызывая в харчевне оживление и суету.
Однако со временем, Сутэрэбо утратил чувство меры и принялся встревать в беседы непозволительно часто. Тогда прекрасная Гонэфу-тян, которая в то время следила за благопристойностью в харчевне, посовещавшись с прочими видными людьми, приняла решение ограничить музыкальные беседы пятничным днём. Большеносый варвар, ничуть не унывая, принялся исполнять распоряжение со всем присущим ему рвением.
Бывало и так, что Сутэрэбо указывали на дверь в силу тех или иных обстоятельств. С не меньшим рвением и дьявольской хитростью тот умудрялся пролезать в любимое заведение, обильно нанося на своё безобразное варварское лицо кумадори и стягивая черты оного тугими париками. Все эти ухищрения, впрочем, замечались довольно быстро, но наказания, как правило, не следовало.
Течение неторопливого времени приносило в харчевню новых людей, которые, глядя на ужимки Сутэрэбо, ошибочно стали полагать, что пятничные беседы о заморских песнопениях являются традиционным развлечением этого почтенного заведения. Этому способствовало и то, что некоторые почтенные завсегдатаи "Ба, онигири и диковинные товары из северных краёв", такие, как Эрэкуторомухомору, Курабоарута или Дзюргэнумо (а так же самый старый и почтенный завсегдатай - Акадзэмико Нидзю-ити) охотно поддерживали северного варвара в его начинаниях. Однако на 23 лунный день месяца десятой луны года синей деревянной лошади случилось следующее.
В харчевне уже случалось так, что некоторым из числа завсегдатаев не доставляло удовольствия видеть каждую пятницу радостно сияющего большеносого варвара, похваляющегося очередными песнопениями. На их укоры последний всегда отвечал преувеличенно вежливо, укрывая свой чужеземный лик за улыбающимися масками. Да и сделать эти почтенные мужи не могли ничего, ибо всеобщим голосованием было решено оставить гайдзина в заведении и закрепить за его беседами пятничный день. Среди недовольных выделялся некий прямодушный самурай, звавшийся Потатофану, который сквернословными речениями заставлял Сутэрэбо прятаться за маской чаще обычного. А случалось и так, что Потатофану просто расстилал по харчевне огромные листы дешёвых тканей, чем вызывал в едальне сумятицу и переполох. То же самое случилось и в вышеозначенный день.
Самурай по своему обыкновению принялся нарушать течение беседы своим бесхитростным делом, но Сутэрэбо, продолжая прятаться за улыбающейся маской, взмахом ножа рассёк мешающую ткань. Он повторил это деяние ещё несколько раз и, как ни в чём не бывало, продолжил беседу о любезных его сердцу напевах. Надо сказать, что в харчевне строго-настрого воспрещалось применение какого то ни было оружия. Этой привилегии удостаивались лишь те, кто следил в заведении за порядком. К несчастию для Сутэрэбо, в тот день прекрасная Гонэфу-тян и самурай Попофу Сэругэ не присутствовали в харчевне. Их бремя нёс молодой сёкунин Бэритютэ, который, к слову, не любил бесед большеносого варвара. Помня о свидетельстве священника Гёдзаку, Бэритютэ рассёк лицо заморского детосластца вдоль, помочился на него и потоптался по нему ногами, дабы с того лица сошла кожа. Кожа, к огорчению молодого сёкунина не сошла, ибо хитроумный гайдзин был облачён в любимую улыбающуюся маску, но Сутэрэбо был посрамлён достаточно, чтобы путь в едальню был оному заказан.
Многие из завсегдатаев возмутились столь бесцеремонному вмешательству, а пуще всего воспламенило их гнев то, что молодой сёкунин не покарал зачинщика беспорядка, самурая Потатофану. В тот день Бэритютэ услышал множество проклятий на свою главу, но выдержал это испытание со смирением и достоинством.
Позже явилась прекрасная Гонэфу-тян, упоённо разрубила какого-то крестьянина нагинатой и сурово наказала самурая-зачинщика. Бэритютэ получил словесное взыскание от Гонэфу-тян, чем был весьма доволен, ибо [оная] славилась по всей Империи, как великая мастерица хлыста и пытки. А неугомонный гайдзин Сутэрэбо Дзёинэту всё так же продолжает проникать в харчевню под чужими личинами.
Воистину, тщедушен [тот], кто гонясь за признанием толпы, забывает об умеренности.
В ситуации "пиши-не пиши" без колебаний избирай последнее, исполнись решимости и не преумножай беспорядка. Большеносые южные варвары говорят в своих странных трактатах, что сим деянием преумножается разрушение всего сущего - энотуропия.
Усатая рыба
Резвится в бадье
У харчевни. Вечер.
Случилось так, что в те благодатные времена, когда рикся Дзиэторогу уже выстроил харчевню "Ба, онигири и диковинные товары из северных краёв" и наслаждался обществом тамошних завсегдатаев, среди которых весьма выделялся смешной хоокан Коритэру, в упомянутое заведение принялся наведываться некий детолюбец Сутэрэбо Дзёинэту. Этот большеносый северный варвар, истинное имя которого было Игорю Фабуритиусо, имел обыкновение встревать в беседы благородных мужей, дабы иметь возможность показать последним образцы песнопений мастеров сямисэна и сякухати из его родных краёв. Изначально завсегдатаи не находили в этой дерзновенной выходке ничего постыдного, ибо знали, что большеносый варвар не ведает нихонских обычаев. Некоторые из почтенных самураев, купцов и ремесленников даже принимали участие в обсуждениях, вызывая в харчевне оживление и суету.
Однако со временем, Сутэрэбо утратил чувство меры и принялся встревать в беседы непозволительно часто. Тогда прекрасная Гонэфу-тян, которая в то время следила за благопристойностью в харчевне, посовещавшись с прочими видными людьми, приняла решение ограничить музыкальные беседы пятничным днём. Большеносый варвар, ничуть не унывая, принялся исполнять распоряжение со всем присущим ему рвением.
Бывало и так, что Сутэрэбо указывали на дверь в силу тех или иных обстоятельств. С не меньшим рвением и дьявольской хитростью тот умудрялся пролезать в любимое заведение, обильно нанося на своё безобразное варварское лицо кумадори и стягивая черты оного тугими париками. Все эти ухищрения, впрочем, замечались довольно быстро, но наказания, как правило, не следовало.
Течение неторопливого времени приносило в харчевню новых людей, которые, глядя на ужимки Сутэрэбо, ошибочно стали полагать, что пятничные беседы о заморских песнопениях являются традиционным развлечением этого почтенного заведения. Этому способствовало и то, что некоторые почтенные завсегдатаи "Ба, онигири и диковинные товары из северных краёв", такие, как Эрэкуторомухомору, Курабоарута или Дзюргэнумо (а так же самый старый и почтенный завсегдатай - Акадзэмико Нидзю-ити) охотно поддерживали северного варвара в его начинаниях. Однако на 23 лунный день месяца десятой луны года синей деревянной лошади случилось следующее.
В харчевне уже случалось так, что некоторым из числа завсегдатаев не доставляло удовольствия видеть каждую пятницу радостно сияющего большеносого варвара, похваляющегося очередными песнопениями. На их укоры последний всегда отвечал преувеличенно вежливо, укрывая свой чужеземный лик за улыбающимися масками. Да и сделать эти почтенные мужи не могли ничего, ибо всеобщим голосованием было решено оставить гайдзина в заведении и закрепить за его беседами пятничный день. Среди недовольных выделялся некий прямодушный самурай, звавшийся Потатофану, который сквернословными речениями заставлял Сутэрэбо прятаться за маской чаще обычного. А случалось и так, что Потатофану просто расстилал по харчевне огромные листы дешёвых тканей, чем вызывал в едальне сумятицу и переполох. То же самое случилось и в вышеозначенный день.
Самурай по своему обыкновению принялся нарушать течение беседы своим бесхитростным делом, но Сутэрэбо, продолжая прятаться за улыбающейся маской, взмахом ножа рассёк мешающую ткань. Он повторил это деяние ещё несколько раз и, как ни в чём не бывало, продолжил беседу о любезных его сердцу напевах. Надо сказать, что в харчевне строго-настрого воспрещалось применение какого то ни было оружия. Этой привилегии удостаивались лишь те, кто следил в заведении за порядком. К несчастию для Сутэрэбо, в тот день прекрасная Гонэфу-тян и самурай Попофу Сэругэ не присутствовали в харчевне. Их бремя нёс молодой сёкунин Бэритютэ, который, к слову, не любил бесед большеносого варвара. Помня о свидетельстве священника Гёдзаку, Бэритютэ рассёк лицо заморского детосластца вдоль, помочился на него и потоптался по нему ногами, дабы с того лица сошла кожа. Кожа, к огорчению молодого сёкунина не сошла, ибо хитроумный гайдзин был облачён в любимую улыбающуюся маску, но Сутэрэбо был посрамлён достаточно, чтобы путь в едальню был оному заказан.
Многие из завсегдатаев возмутились столь бесцеремонному вмешательству, а пуще всего воспламенило их гнев то, что молодой сёкунин не покарал зачинщика беспорядка, самурая Потатофану. В тот день Бэритютэ услышал множество проклятий на свою главу, но выдержал это испытание со смирением и достоинством.
Позже явилась прекрасная Гонэфу-тян, упоённо разрубила какого-то крестьянина нагинатой и сурово наказала самурая-зачинщика. Бэритютэ получил словесное взыскание от Гонэфу-тян, чем был весьма доволен, ибо [оная] славилась по всей Империи, как великая мастерица хлыста и пытки. А неугомонный гайдзин Сутэрэбо Дзёинэту всё так же продолжает проникать в харчевню под чужими личинами.
Воистину, тщедушен [тот], кто гонясь за признанием толпы, забывает об умеренности.