Сергей Рыбаков.Без ретуши. Штрихи к портрету Якова Свердлова ч.1
Оригинал взят у d_v_sokolov в Сергей Рыбаков.Без ретуши. Штрихи к портрету Якова Свердлова ч.1
О Свердлове жителям и гостям Екатеринбурга напоминает памятник в центре города. Мимо него ежедневно проходят сотни, если не тысячи, людей. Первые лучи солнца направляют тень от скульптурного изваяния к оперному театру, а во второй половине дня она перемещается в сторону госуниверситета. Фигура наклонившегося вперед человека с указующим перстом, отведенным назад, знакома каждому, кто бывал в центре города. Спешащие по делам или беззаботно фланирующие граждане чаще всего воспринимают эту фигуру лишь как деталь привычного городского пейзажа, не более того. А вот в советское время памятник Свердлову был одним из символов уральской столицы - ведь тогда она носила имя этого человека.
Географический казус
Советская эпоха стала достоянием истории. Прошло уже семнадцать лет с тех пор, как Свердловск был переименован в Екатеринбург. Однако наша область по-прежнему носит имя Свердлова. Налицо “несостыкованность” внутри топонимической пары. Жители области эту “несостыкованность” оценивают по-разному.
Сторонники сохранения областного названия полагают, что нет особой нужды отказываться от него: оно стало привычным для нескольких поколений людей, родившихся и выросших на Среднем Урале. По известной поговорке, привычка - “вторая натура”. Сила привычки - это реальный фактор, и аргумент сторонников “статус-кво” имеет кое-какой вес. Нельзя укорять тех, кто не собирается рвать эмоциональные связи с прошлым: в памяти людей всплывают не тексты партийно-директивных документов, а образы безоблачного детства, лирической юности или мудрой зрелости.
Некоторые из сторонников нынешнего названия подкрепляют свои позиции идейными соображениями. Они говорят о советском периоде (с которым и ассоциируется в их сознании личность Свердлова) как о времени крупных достижений в развитии экономики, науки, образования, кинематографа, спорта. Кто возьмется отрицать, что достижения действительно имелись и что советским людям было чем гордиться?
Другое дело, что эти достижения не связаны с именем Свердлова: советская общественная модель пережила столь своеобразное развитие, что уже в 1940-е, не говоря про более поздние, годы в ней трудно было обнаружить черты, характерные для эпохи “военного коммунизма”. Большевизм в 1917 году и партийно-государственная идеология образца 1945 года - не только не одно и то же, но по многим параметрам качественно разные явления. Эволюция советского общества была наполнена противоречивой динамикой и внутренним драматизмом, но в советских учебниках истории и динамика, и драматизм уступили место “правильным” логическим схемам, призванным доказать, что развитие СССР соответствует “железной логике истории”.
Большинство изучавших историю по тогдашней методике не забивало головы нюансами. Система представлений об историческом процессе формировалась не столько историками, сколько идеологами-пропагандистами, но, независимо от этого, выпускникам тогдашних школ она до сих пор не чужда. Что касается Свердлова, то его образ в эту систему представлений был вписан как сугубо положительный. Во многом именно поэтому те, кто хранит симпатию к советским временам, и не хотят смены названия.
Логика критиков этого названия базируется на негативном отношении либо к опыту всего советского периода, либо к “военному коммунизму”, то есть к тому варианту большевизма, выразителем которого был Свердлов. У одних “военный коммунизм” ассоциируется с террором, тоталитарной идеологией и диктатурой, у других - с забвением традиций и моральных заповедей, с авантюрными антигосударственными экспериментами. Есть и те, кто отвергает нынешнее наименование области с утилитарных позиций, считая, что если большевистский проект был снят с “повестки дня”, то незачем оставлять и связанную с ним символику.
Раз у нынешнего названия области есть и сторонники, и противники, значит, имеется и тема для разговора. Почему область носит имя Свердлова? Кем он был?
Номенклатурная топонимика
Каждый город имеет право на своеобразие, которое, помимо прочего, отражается и в названии. Имя города - не формальный знак, оно задает эмоциональную окраску входящего в сознание людей образа этого города.
Начало 1990-х годов знаменовало собой смену политических эпох. Не касаясь конкретных форм этой смены, вспомним, что для немалого числа российских городов она означала возврат прежних названий, а с ними - обновление в глазах людей исторических образов этих городов. Отмена названий, данных некоторым областным и районным центрам в честь партийных функционеров, была оправданной. Не надо особо и доказывать, что старые имена городов в свое время стирались с карты в угоду советскому политическому идолопоклонству.
Советские “игры” в политическую топонимику призваны были не только увековечить партийных вождей, но и существенно откорректировать историческую память народа. Сменой названий городов дело не обошлось - под сомнение ставилось имя самой России. В начале 1930-х годов Малая советская энциклопедия внушала: “Россия - бывшее название страны, на территории которой образовался Союз Советских Социалистических Республик. Как бытовое понятие, слово “Россия” отразилось в названии РСФСР”. Сегодня цена подобных лингвистических упражнений ясна: Советский Союз, изрезанный искусственными границами союзных республик, в конце концов, распался, а Россия лишилась многих веками принадлежавших ей территорий.
Со временем все-таки выяснилось, что Россия, вопреки пропагандистским штампам, оказалась не только “бытовым понятием”. Историческую память у народа полностью выветрить не удалось. Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Самара, Тверь, Ижевск, Рыбинск, Набережные Челны вернули себе прежние имена, освободившись от административных псевдонимов.
Перечень городов, вернувших себе “природные” имена, был бы неполным без Екатеринбурга. В этом перечне он вместе с Санкт-Петербургом занимает специфическую позицию. С XVIII века названия этих двух городов связаны с конкретными историческими личностями - царем-преобразователем Петром I и его женой Екатериной I. Петр назвал Санкт-Петербург в свою честь, но уместно ли упрекать его в недостатке скромности? Он ведь не был самозванцем, случайным человеком на русском престоле. Петр, по словам незабвенного Пушкина, - “и академик, и герой, и мореплаватель, и плотник” - был достоин, чтобы его именем был назван город, основанный им самим и построенный по его плану. Называть города именами венценосцев стали еще в древности. На карте России есть города Ярославль и Владимир, и разве не замечательно, что своими названиями они напоминают нам об их основателях - почитаемых в Киевской Руси князьях Ярославе Мудром и Владимире Мономахе?
Петра I историки оценивают по-разному. Но нам, уральцам, не стоит забывать: развернутое освоение Урала началось именно при Петре, по указам которого здесь появились десятки заводов. Именно тогда Урал стал превращаться в промышленную опору страны.
Можно по-разному относиться и к Екатерине, которая, как свидетельствуют некоторые исторические источники, порой не умела побороть в себе женское легкомыслие. Но из истории не вычеркнуть и того, что Екатерина I занимала императорский престол, была матерью Елизаветы Петровны, пребывавшей на этом престоле целых двадцать лет, и, главное, была женой Петра. Когда основатели Екатеринбурга Василий Татищев и Вильям де Геннин выбрали это имя, они тем самым удостоверили почтительное отношение к своему патрону Петру I, командировавшему их на Урал. Короче говоря, именно Екатеринбург стал законным, “природным” именем нашего города, образовав символическую смысловую пару с названием Санкт-Петербурга.
В 1924 году Петербург-Петроград потерял свое имя - умер Ленин, и его сподвижники решили увековечить партийный псевдоним своего вождя. На фоне Ленинграда имя Екатеринбурга стало выглядеть логическим нонсенсом, замена названия была предопределена. Топонимическую задачу нужно было решить с учетом тонких политических нюансов. Встал вопрос: разбивать символический тандем между прежними названиями двух городов или и новому названию Екатеринбурга предписать смысловую связь теперь уже с Ленинградом?
Кто годился в “смысловую пару” к Ленину? При буквальной аналогии - Крупская, но при переименовании города вариант, связанный с Надеждой Константиновной, являл бы собой откровенную пародию. Значит - кто-то из соратников Ильича. Ближайшими из них были Лев Троцкий и Григорий Зиновьев. Но в тот момент на карте СССР уже были два Троцка (бывшие Гатчина и Иващенково) и один Зиновьевск (бывший Елисаветград). Кроме того, в 1924 году и Троцкий, и Зиновьев числились внутрипартийными оппозиционерами и сталинское большинство смотрело на них косо.
Кто же мог стать претендентом на право “подарить” свое имя городу? Внутрипартийная борьба сопровождалась переходами партийцев из одной фракции в другую, потому выбор в пользу кого-то “активно здравствующего” становился рискованным. В этих условиях наибольшие шансы получал тот из ленинских товарищей, кто уже ушел из жизни, а если он успел как-то “отметиться” в Екатеринбурге, то при переименовании города его фамилия оказывалась “вне конкуренции”.
Никто из партийной верхушки, кроме Свердлова и “проштрафившихся” Троцкого и Преображенского, в Екатеринбурге не был. Свердлов получал преимущество перед другими. Да и руководящая должность - председатель ВЦИК - у него была весьма заметной. Эти тактические расклады и привели к тому, что олицетворять новое имя города “назначили” Якова Свердлова.
Свердлов в Екатеринбурге
Насколько обоснованным было такое “назначение”? С логикой партийных функционеров мы разобрались. Интересней другое. Как сам Яков Михайлович мог бы отнестись к переименованию города в его честь и как был связан Свердлов с Екатеринбургом в реальности?
На первый вопрос косвенный ответ дал сам Яков Михайлович. В 1909 году в письме к своему товарищу по партии Сергею Чуцкаеву он назвал Екатеринбург “скверной дырой”. Пожалуй, Свердлов был бы озадачен, если бы узнал, что эта “дыра” удостоится его имени. Скорее всего, он предпочел бы “увековечиться” в родном для него Нижнем Новгороде.
В Екатеринбурге Свердлов побывал пять раз. Впервые сюда он приехал по партийной разнарядке в конце сентября 1905 года и пробыл здесь два месяца - меньше, чем в Костроме (три месяца), в Казани (пять месяцев с перерывом), в Перми (полгода), где он также выполнял партийные поручения. Нижний Новгород в этом ряду - вообще “вне конкуренции”, ибо здесь Свердлов родился и долго жил в кругу семьи.
Чем знаменательно двухмесячное пребывание Якова Михайловича в Екатеринбурге в 1905 году? В партийных изданиях, посвященных деятельности Свердлова (к примеру, в книге “Яков Михайлович Свердлов: сборник воспоминаний и статей”, выпущенной в 1926 году в Москве, или в книге “Наш товарищ Андрей: воспоминания уральцев о Я.М. Свердлове”, изданной в 1985 году в Свердловске), конкретной информации о его командировке в Екатеринбург осенью 1905 года содержится немного. В текстах этих изданий Свердлов больше похож на плакат, чем на живого человека.
Авторы представили его “авторитетным вождем уральских рабочих”, несмотря на молодой возраст - тогда ему было двадцать лет. В обоснование авторитета “товарища Андрея” говорилось следующее: “Он весь горел ярким огнем неутомимого борца и организатора. С железной энергией принялся он за работу по объединению вокруг Уральского Бюро крупнейших партийных организаций Урала. Рабочие екатеринбургских заводов отлично знали “Андрея” - он поспевал везде: на митинги, кружки, заседания, товарищеские беседы с рабочими, где он пропагандировал идеи вооруженного восстания”. Из этого текста нельзя понять, насколько результативно молодой Свердлов “горел ярким огнем” и привела ли его “работа по объединению” к каким-то реальным итогам. Понятно лишь, что целью его командировки была подготовка вооруженного восстания и что он “поспевал везде”. Вообще-то в 1905 году Екатеринбург был не столь велик, чтобы Яков Михайлович не мог поспеть туда, куда хотел.
После издания Манифеста от 17 октября в городе, как и по всей стране, установилась атмосфера упоения свободой. Митинги шли нескончаемой чередой, и Свердлов выступал на них, среди других ораторов выделяясь сильным и зычным басом. Преображенский, его товарищ по той поездке на Урал, писал: “Голос у Якова Михайловича был, как настоящая труба”. Понятно, что значило обладание мощным голосом в условиях митинговой стихии: Свердлов был узнаваем на собраниях и митингах.
Но говорить громко не значит говорить логично и дельно, а сочный бас - еще не гарантия непререкаемого авторитета у рабочих. Яков приехал на Урал молодым парнем, ни часу не работавшим на заводе, и голосовые связки не могли восполнить ему недостаток жизненного опыта. Преображенский, не называя фамилии Свердлова, но, давая понять, что речь идет о нем, поведал, как на одном из митингов, уверенный в том, что рабочих жестоко эксплуатируют, тот “красноречиво распинался о необходимости для них восьмичасового рабочего дня”. В результате “его пропаганда встретила живейшее одобрение со стороны присутствовавших”. Они согласились: “Да, нужен восьмичасовой рабочий день, а то мы работаем сейчас по шесть часов, а при шестичасовом много ли заработаешь?”
В 1905 году у Свердлова не могло быть монополии на авторитет у рабочих по той простой причине, что большевики не были самой влиятельной силой. На Урале, как и в большинстве других регионов, общественные настроения определялись активностью кадетов и эсеров. Вслед за ними популярные демократические лозунги охотно повторяли и большевики. Так, на митинге 14 ноября 1905 года Свердлов предложил собравшимся принять резолюцию со словами: “Считаем необходимым заявить, что лишь Учредительное собрание, основанное на всеобщей, равной, прямой и тайной подаче голосов, является действительным выразителем интересов всего народа”. Вся соль здесь в том, что через двенадцать лет Свердлов явился распорядителем при разгоне того самого Учредительного собрания, которое горячо отстаивал на екатеринбургских митингах в 1905 году.
Впрочем, и тогда основной заботой Свердлова был отнюдь не созыв Учредительного собрания. Отдельные мемуаристы проливают свет на то, чем Яков был озабочен после обнародования царского манифеста: “В те дни - дни “свобод” (октябрь, ноябрь 1905 года) - по призыву Я.М. Свердлова быстро создавались боевые дружины, на заводах спешно ковали и гнули короткие железные палки-трости, один конец которых был загнут, а другой откован на острие. Это оружие было страшным - им можно было и бить, и колоть. Было, конечно, и огнестрельное оружие - револьверы, винтовки”. Оружие применили 19 октября 1905 года на центральной площади в Екатеринбурге, когда боевые дружины сошлись в рукопашной схватке с полицией и казаками.
Инициируя создание боевых групп, Свердлов искоренял в них “все признаки нерешительности и слабости”. В мемуарах о нем приведен такой пример: “С ядовитым сарказмом обрушился Яков Михайлович на одного из боевиков, потрясенного тем, что своим выстрелом он ранил черносотенца. “Ты что же, - говорил Яков Михайлович, - революцию в белых перчатках хочешь делать? Без крови, без выстрелов? Тогда, голубчик, ступай к либералам, с рабочими тебе не по пути!”
Итак, за два месяца своего первого пребывания в Екатеринбурге Свердлов оставил здесь след, активно выступая на митингах, занимаясь созданием боевой группы, предназначенной для вооруженного выступления.
Во второй раз Свердлов приезжал в Екатеринбург на пару дней в феврале 1906 года для проведения партконференции большевиков Урала. В третий раз он задержался здесь на более ощутимый срок - с сентября 1907 по октябрь 1909 года, когда за свою склонность к “крови и выстрелам” отбывал заключение в екатеринбургской тюрьме. В четвертый раз Яков Михайлович побывал в городе в 1910 году проездом после побега из нарымской ссылки. В последний раз он посетил Екатеринбург в апреле 1917 года для проведения партконференции, пробыв здесь три дня.
Очевидно, что второй, четвертый и пятый визиты в Екатеринбург были слишком мимолетными событиями в жизни Якова Михайловича, чтобы послужить аргументом при переименовании города в его честь. Если встать на позицию строгой логики, то получается, что имя Свердлова досталось городу главным образом потому, что он два года провел в стенах местной тюрьмы.
В тюрьме и ссылке
Не сломили ли царские узы революционный дух Свердлова, не подорвали ли его здоровье? Нет, не сломили и не подорвали. Один из сокамерников Свердлова вспоминал: “Меня направили в общую камеру. Какова была моя радость, когда с порога камеры среди многих обитателей этого просторного узилища я увидел Андрея! Мне улыбнулось счастье, я должен был сидеть в одной камере с Я.М. Свердловым!” Если не принимать во внимание неестественную экзальтацию, содержащуюся в этом рассказе, можно найти в нем и конкретную информацию: мы узнаем, что автор мемуаров оказался в “просторном узилище”. Это не придуманные, реальные сведения, попавшие в мемуары, скорее всего, по недосмотру цензоров.
Как ни странно, тюремный быт в воспоминаниях описан так, будто ставилась задача показать, насколько гуманными были условия в “царском застенке”: “В камерах политических заключенных была своя “конституция” - распорядок дня, принятый администрацией по предложению заключенных. Целый день камеры нашего коридора были открыты, и заключенные могли свободно ходить из камеры в камеру, заниматься играми, петь песни, слушать доклады, вести диспуты. ...В первый же вечер нам пришлось принять участие в игре в чехарду”.
Другой мемуарист писал: “В Екатеринбурге Свердлов отбыл наказание при сравнительно благоприятных условиях, использовав в максимальной степени свой отдых. Сидение в тюрьме он использовал для дальнейшего пополнения своих знаний и для занятий французским и немецким языками”. Ему вторил еще один: “В тюрьму доставлялось много нужной нам литературы, и все мы, не теряя времени, с жадностью поглощали ее... Андрей отдохнул в царском застенке, ...он, как птица, выпущенная из клетки, на другой же день летел в передовые ряды партии”. Прочитав эти свидетельства, трудно не задаться вопросом: что же здесь описано - тюрьма или дом отдыха? А может быть, авторы, вспомнив царское время, стали тайными монархистами?
Профессиональному революционеру Якову Свердлову пришлось отбывать и ссылку. В 1916 году он написал работу под названием “Массовая ссылка”, выполненную в жанре исследования, где подробно описал, как выглядели тогдашние условия жизни ссыльных. Из его описания следует, во-первых, что “ссыльные свободно передвигались в районе ссылки, свободно занимались охотой, имея при себе и ружья”; во-вторых, что царская администрация селила их так, чтобы они могли беспрепятственно общаться с однопартийцами; в-третьих, что ссыльными “с целью сплочения на почве материальных и интеллектуальных интересов был создан ряд организаций”, которые “совершенно беспрепятственно функционировали и в самую тяжелую пору реакции”.
Эти организации устраивали “кооперативные лавки, пекарни, библиотеки, клубы, школы, свою медицинскую помощь, даже зубоврачебный кабинет”. Сюда же Свердлов добавил “суд и расправу, производимые самими ссыльными”. Понятно, что “этими учреждениями все ссыльные связывались крепкой нитью”, причем - не только на местном уровне: “Ежегодно проходили съезды представителей различных колоний края. Все созданные ссыльными учреждения были объединены в одно целое съездами и их органом - центральным бюро”.
Если к описаниям Свердлова добавить сведения о пребывании в царской ссылке других революционеров, например - Ленина, то перед нами откроется весьма необычная картина. Из текстов, помещенных в сборнике под названием “Документы и материалы, относящиеся к периоду ссылки Ленина. 1897-1900 гг.”, изданном в 1928 году Институтом Ленина в Москве, следует, что ссыльным трудно было жаловаться на свою жизнь. Они селились в хороших домах, получали от казны каждый месяц по одному барану и сумму денег, на которую можно было жить безбедно, занимались самообразованием, читали, получали письма и посылки, а иногда даже имели прислугу. Вероятно, вести борьбу против правительства, обеспечившего ссыльных столь замечательными условиями, было делом достаточно комфортным. Похоже на то, что “царские сатрапы”, с трогательной заботой обустраивавшие ссыльных революционеров, собственными руками готовили свою погибель.
В период “красного террора” Свердлов отрекся от своего исследования о ссылке, и попытался “нагнать страху”: “Когда царские палачи хотели без суда казнить рабочих вождей России, они приказывали инсценировать расстрелы при попытке бежать или мнимый суд Линча толпой наемников”. Привести примеры Яков Михайлович посчитал излишним: жанр “исследования” был для него уже не актуален. В период “военного коммунизма” Свердлов и его коллеги, сгонявшие в тюрьмы людей “неправильного” социального происхождения (их брали в заложники), не предусматривали для заключенных “занятий французским и немецким языками”. Когда Николай II с семейством попал в руки большевиков, ссылкой в Сибирь он, как известно, не отделался.
О Свердлове жителям и гостям Екатеринбурга напоминает памятник в центре города. Мимо него ежедневно проходят сотни, если не тысячи, людей. Первые лучи солнца направляют тень от скульптурного изваяния к оперному театру, а во второй половине дня она перемещается в сторону госуниверситета. Фигура наклонившегося вперед человека с указующим перстом, отведенным назад, знакома каждому, кто бывал в центре города. Спешащие по делам или беззаботно фланирующие граждане чаще всего воспринимают эту фигуру лишь как деталь привычного городского пейзажа, не более того. А вот в советское время памятник Свердлову был одним из символов уральской столицы - ведь тогда она носила имя этого человека.
Географический казус
Советская эпоха стала достоянием истории. Прошло уже семнадцать лет с тех пор, как Свердловск был переименован в Екатеринбург. Однако наша область по-прежнему носит имя Свердлова. Налицо “несостыкованность” внутри топонимической пары. Жители области эту “несостыкованность” оценивают по-разному.
Сторонники сохранения областного названия полагают, что нет особой нужды отказываться от него: оно стало привычным для нескольких поколений людей, родившихся и выросших на Среднем Урале. По известной поговорке, привычка - “вторая натура”. Сила привычки - это реальный фактор, и аргумент сторонников “статус-кво” имеет кое-какой вес. Нельзя укорять тех, кто не собирается рвать эмоциональные связи с прошлым: в памяти людей всплывают не тексты партийно-директивных документов, а образы безоблачного детства, лирической юности или мудрой зрелости.
Некоторые из сторонников нынешнего названия подкрепляют свои позиции идейными соображениями. Они говорят о советском периоде (с которым и ассоциируется в их сознании личность Свердлова) как о времени крупных достижений в развитии экономики, науки, образования, кинематографа, спорта. Кто возьмется отрицать, что достижения действительно имелись и что советским людям было чем гордиться?
Другое дело, что эти достижения не связаны с именем Свердлова: советская общественная модель пережила столь своеобразное развитие, что уже в 1940-е, не говоря про более поздние, годы в ней трудно было обнаружить черты, характерные для эпохи “военного коммунизма”. Большевизм в 1917 году и партийно-государственная идеология образца 1945 года - не только не одно и то же, но по многим параметрам качественно разные явления. Эволюция советского общества была наполнена противоречивой динамикой и внутренним драматизмом, но в советских учебниках истории и динамика, и драматизм уступили место “правильным” логическим схемам, призванным доказать, что развитие СССР соответствует “железной логике истории”.
Большинство изучавших историю по тогдашней методике не забивало головы нюансами. Система представлений об историческом процессе формировалась не столько историками, сколько идеологами-пропагандистами, но, независимо от этого, выпускникам тогдашних школ она до сих пор не чужда. Что касается Свердлова, то его образ в эту систему представлений был вписан как сугубо положительный. Во многом именно поэтому те, кто хранит симпатию к советским временам, и не хотят смены названия.
Логика критиков этого названия базируется на негативном отношении либо к опыту всего советского периода, либо к “военному коммунизму”, то есть к тому варианту большевизма, выразителем которого был Свердлов. У одних “военный коммунизм” ассоциируется с террором, тоталитарной идеологией и диктатурой, у других - с забвением традиций и моральных заповедей, с авантюрными антигосударственными экспериментами. Есть и те, кто отвергает нынешнее наименование области с утилитарных позиций, считая, что если большевистский проект был снят с “повестки дня”, то незачем оставлять и связанную с ним символику.
Раз у нынешнего названия области есть и сторонники, и противники, значит, имеется и тема для разговора. Почему область носит имя Свердлова? Кем он был?
Номенклатурная топонимика
Каждый город имеет право на своеобразие, которое, помимо прочего, отражается и в названии. Имя города - не формальный знак, оно задает эмоциональную окраску входящего в сознание людей образа этого города.
Начало 1990-х годов знаменовало собой смену политических эпох. Не касаясь конкретных форм этой смены, вспомним, что для немалого числа российских городов она означала возврат прежних названий, а с ними - обновление в глазах людей исторических образов этих городов. Отмена названий, данных некоторым областным и районным центрам в честь партийных функционеров, была оправданной. Не надо особо и доказывать, что старые имена городов в свое время стирались с карты в угоду советскому политическому идолопоклонству.
Советские “игры” в политическую топонимику призваны были не только увековечить партийных вождей, но и существенно откорректировать историческую память народа. Сменой названий городов дело не обошлось - под сомнение ставилось имя самой России. В начале 1930-х годов Малая советская энциклопедия внушала: “Россия - бывшее название страны, на территории которой образовался Союз Советских Социалистических Республик. Как бытовое понятие, слово “Россия” отразилось в названии РСФСР”. Сегодня цена подобных лингвистических упражнений ясна: Советский Союз, изрезанный искусственными границами союзных республик, в конце концов, распался, а Россия лишилась многих веками принадлежавших ей территорий.
Со временем все-таки выяснилось, что Россия, вопреки пропагандистским штампам, оказалась не только “бытовым понятием”. Историческую память у народа полностью выветрить не удалось. Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Самара, Тверь, Ижевск, Рыбинск, Набережные Челны вернули себе прежние имена, освободившись от административных псевдонимов.
Перечень городов, вернувших себе “природные” имена, был бы неполным без Екатеринбурга. В этом перечне он вместе с Санкт-Петербургом занимает специфическую позицию. С XVIII века названия этих двух городов связаны с конкретными историческими личностями - царем-преобразователем Петром I и его женой Екатериной I. Петр назвал Санкт-Петербург в свою честь, но уместно ли упрекать его в недостатке скромности? Он ведь не был самозванцем, случайным человеком на русском престоле. Петр, по словам незабвенного Пушкина, - “и академик, и герой, и мореплаватель, и плотник” - был достоин, чтобы его именем был назван город, основанный им самим и построенный по его плану. Называть города именами венценосцев стали еще в древности. На карте России есть города Ярославль и Владимир, и разве не замечательно, что своими названиями они напоминают нам об их основателях - почитаемых в Киевской Руси князьях Ярославе Мудром и Владимире Мономахе?
Петра I историки оценивают по-разному. Но нам, уральцам, не стоит забывать: развернутое освоение Урала началось именно при Петре, по указам которого здесь появились десятки заводов. Именно тогда Урал стал превращаться в промышленную опору страны.
Можно по-разному относиться и к Екатерине, которая, как свидетельствуют некоторые исторические источники, порой не умела побороть в себе женское легкомыслие. Но из истории не вычеркнуть и того, что Екатерина I занимала императорский престол, была матерью Елизаветы Петровны, пребывавшей на этом престоле целых двадцать лет, и, главное, была женой Петра. Когда основатели Екатеринбурга Василий Татищев и Вильям де Геннин выбрали это имя, они тем самым удостоверили почтительное отношение к своему патрону Петру I, командировавшему их на Урал. Короче говоря, именно Екатеринбург стал законным, “природным” именем нашего города, образовав символическую смысловую пару с названием Санкт-Петербурга.
В 1924 году Петербург-Петроград потерял свое имя - умер Ленин, и его сподвижники решили увековечить партийный псевдоним своего вождя. На фоне Ленинграда имя Екатеринбурга стало выглядеть логическим нонсенсом, замена названия была предопределена. Топонимическую задачу нужно было решить с учетом тонких политических нюансов. Встал вопрос: разбивать символический тандем между прежними названиями двух городов или и новому названию Екатеринбурга предписать смысловую связь теперь уже с Ленинградом?
Кто годился в “смысловую пару” к Ленину? При буквальной аналогии - Крупская, но при переименовании города вариант, связанный с Надеждой Константиновной, являл бы собой откровенную пародию. Значит - кто-то из соратников Ильича. Ближайшими из них были Лев Троцкий и Григорий Зиновьев. Но в тот момент на карте СССР уже были два Троцка (бывшие Гатчина и Иващенково) и один Зиновьевск (бывший Елисаветград). Кроме того, в 1924 году и Троцкий, и Зиновьев числились внутрипартийными оппозиционерами и сталинское большинство смотрело на них косо.
Кто же мог стать претендентом на право “подарить” свое имя городу? Внутрипартийная борьба сопровождалась переходами партийцев из одной фракции в другую, потому выбор в пользу кого-то “активно здравствующего” становился рискованным. В этих условиях наибольшие шансы получал тот из ленинских товарищей, кто уже ушел из жизни, а если он успел как-то “отметиться” в Екатеринбурге, то при переименовании города его фамилия оказывалась “вне конкуренции”.
Никто из партийной верхушки, кроме Свердлова и “проштрафившихся” Троцкого и Преображенского, в Екатеринбурге не был. Свердлов получал преимущество перед другими. Да и руководящая должность - председатель ВЦИК - у него была весьма заметной. Эти тактические расклады и привели к тому, что олицетворять новое имя города “назначили” Якова Свердлова.
Свердлов в Екатеринбурге
Насколько обоснованным было такое “назначение”? С логикой партийных функционеров мы разобрались. Интересней другое. Как сам Яков Михайлович мог бы отнестись к переименованию города в его честь и как был связан Свердлов с Екатеринбургом в реальности?
На первый вопрос косвенный ответ дал сам Яков Михайлович. В 1909 году в письме к своему товарищу по партии Сергею Чуцкаеву он назвал Екатеринбург “скверной дырой”. Пожалуй, Свердлов был бы озадачен, если бы узнал, что эта “дыра” удостоится его имени. Скорее всего, он предпочел бы “увековечиться” в родном для него Нижнем Новгороде.
В Екатеринбурге Свердлов побывал пять раз. Впервые сюда он приехал по партийной разнарядке в конце сентября 1905 года и пробыл здесь два месяца - меньше, чем в Костроме (три месяца), в Казани (пять месяцев с перерывом), в Перми (полгода), где он также выполнял партийные поручения. Нижний Новгород в этом ряду - вообще “вне конкуренции”, ибо здесь Свердлов родился и долго жил в кругу семьи.
Чем знаменательно двухмесячное пребывание Якова Михайловича в Екатеринбурге в 1905 году? В партийных изданиях, посвященных деятельности Свердлова (к примеру, в книге “Яков Михайлович Свердлов: сборник воспоминаний и статей”, выпущенной в 1926 году в Москве, или в книге “Наш товарищ Андрей: воспоминания уральцев о Я.М. Свердлове”, изданной в 1985 году в Свердловске), конкретной информации о его командировке в Екатеринбург осенью 1905 года содержится немного. В текстах этих изданий Свердлов больше похож на плакат, чем на живого человека.
Авторы представили его “авторитетным вождем уральских рабочих”, несмотря на молодой возраст - тогда ему было двадцать лет. В обоснование авторитета “товарища Андрея” говорилось следующее: “Он весь горел ярким огнем неутомимого борца и организатора. С железной энергией принялся он за работу по объединению вокруг Уральского Бюро крупнейших партийных организаций Урала. Рабочие екатеринбургских заводов отлично знали “Андрея” - он поспевал везде: на митинги, кружки, заседания, товарищеские беседы с рабочими, где он пропагандировал идеи вооруженного восстания”. Из этого текста нельзя понять, насколько результативно молодой Свердлов “горел ярким огнем” и привела ли его “работа по объединению” к каким-то реальным итогам. Понятно лишь, что целью его командировки была подготовка вооруженного восстания и что он “поспевал везде”. Вообще-то в 1905 году Екатеринбург был не столь велик, чтобы Яков Михайлович не мог поспеть туда, куда хотел.
После издания Манифеста от 17 октября в городе, как и по всей стране, установилась атмосфера упоения свободой. Митинги шли нескончаемой чередой, и Свердлов выступал на них, среди других ораторов выделяясь сильным и зычным басом. Преображенский, его товарищ по той поездке на Урал, писал: “Голос у Якова Михайловича был, как настоящая труба”. Понятно, что значило обладание мощным голосом в условиях митинговой стихии: Свердлов был узнаваем на собраниях и митингах.
Но говорить громко не значит говорить логично и дельно, а сочный бас - еще не гарантия непререкаемого авторитета у рабочих. Яков приехал на Урал молодым парнем, ни часу не работавшим на заводе, и голосовые связки не могли восполнить ему недостаток жизненного опыта. Преображенский, не называя фамилии Свердлова, но, давая понять, что речь идет о нем, поведал, как на одном из митингов, уверенный в том, что рабочих жестоко эксплуатируют, тот “красноречиво распинался о необходимости для них восьмичасового рабочего дня”. В результате “его пропаганда встретила живейшее одобрение со стороны присутствовавших”. Они согласились: “Да, нужен восьмичасовой рабочий день, а то мы работаем сейчас по шесть часов, а при шестичасовом много ли заработаешь?”
В 1905 году у Свердлова не могло быть монополии на авторитет у рабочих по той простой причине, что большевики не были самой влиятельной силой. На Урале, как и в большинстве других регионов, общественные настроения определялись активностью кадетов и эсеров. Вслед за ними популярные демократические лозунги охотно повторяли и большевики. Так, на митинге 14 ноября 1905 года Свердлов предложил собравшимся принять резолюцию со словами: “Считаем необходимым заявить, что лишь Учредительное собрание, основанное на всеобщей, равной, прямой и тайной подаче голосов, является действительным выразителем интересов всего народа”. Вся соль здесь в том, что через двенадцать лет Свердлов явился распорядителем при разгоне того самого Учредительного собрания, которое горячо отстаивал на екатеринбургских митингах в 1905 году.
Впрочем, и тогда основной заботой Свердлова был отнюдь не созыв Учредительного собрания. Отдельные мемуаристы проливают свет на то, чем Яков был озабочен после обнародования царского манифеста: “В те дни - дни “свобод” (октябрь, ноябрь 1905 года) - по призыву Я.М. Свердлова быстро создавались боевые дружины, на заводах спешно ковали и гнули короткие железные палки-трости, один конец которых был загнут, а другой откован на острие. Это оружие было страшным - им можно было и бить, и колоть. Было, конечно, и огнестрельное оружие - револьверы, винтовки”. Оружие применили 19 октября 1905 года на центральной площади в Екатеринбурге, когда боевые дружины сошлись в рукопашной схватке с полицией и казаками.
Инициируя создание боевых групп, Свердлов искоренял в них “все признаки нерешительности и слабости”. В мемуарах о нем приведен такой пример: “С ядовитым сарказмом обрушился Яков Михайлович на одного из боевиков, потрясенного тем, что своим выстрелом он ранил черносотенца. “Ты что же, - говорил Яков Михайлович, - революцию в белых перчатках хочешь делать? Без крови, без выстрелов? Тогда, голубчик, ступай к либералам, с рабочими тебе не по пути!”
Итак, за два месяца своего первого пребывания в Екатеринбурге Свердлов оставил здесь след, активно выступая на митингах, занимаясь созданием боевой группы, предназначенной для вооруженного выступления.
Во второй раз Свердлов приезжал в Екатеринбург на пару дней в феврале 1906 года для проведения партконференции большевиков Урала. В третий раз он задержался здесь на более ощутимый срок - с сентября 1907 по октябрь 1909 года, когда за свою склонность к “крови и выстрелам” отбывал заключение в екатеринбургской тюрьме. В четвертый раз Яков Михайлович побывал в городе в 1910 году проездом после побега из нарымской ссылки. В последний раз он посетил Екатеринбург в апреле 1917 года для проведения партконференции, пробыв здесь три дня.
Очевидно, что второй, четвертый и пятый визиты в Екатеринбург были слишком мимолетными событиями в жизни Якова Михайловича, чтобы послужить аргументом при переименовании города в его честь. Если встать на позицию строгой логики, то получается, что имя Свердлова досталось городу главным образом потому, что он два года провел в стенах местной тюрьмы.
В тюрьме и ссылке
Не сломили ли царские узы революционный дух Свердлова, не подорвали ли его здоровье? Нет, не сломили и не подорвали. Один из сокамерников Свердлова вспоминал: “Меня направили в общую камеру. Какова была моя радость, когда с порога камеры среди многих обитателей этого просторного узилища я увидел Андрея! Мне улыбнулось счастье, я должен был сидеть в одной камере с Я.М. Свердловым!” Если не принимать во внимание неестественную экзальтацию, содержащуюся в этом рассказе, можно найти в нем и конкретную информацию: мы узнаем, что автор мемуаров оказался в “просторном узилище”. Это не придуманные, реальные сведения, попавшие в мемуары, скорее всего, по недосмотру цензоров.
Как ни странно, тюремный быт в воспоминаниях описан так, будто ставилась задача показать, насколько гуманными были условия в “царском застенке”: “В камерах политических заключенных была своя “конституция” - распорядок дня, принятый администрацией по предложению заключенных. Целый день камеры нашего коридора были открыты, и заключенные могли свободно ходить из камеры в камеру, заниматься играми, петь песни, слушать доклады, вести диспуты. ...В первый же вечер нам пришлось принять участие в игре в чехарду”.
Другой мемуарист писал: “В Екатеринбурге Свердлов отбыл наказание при сравнительно благоприятных условиях, использовав в максимальной степени свой отдых. Сидение в тюрьме он использовал для дальнейшего пополнения своих знаний и для занятий французским и немецким языками”. Ему вторил еще один: “В тюрьму доставлялось много нужной нам литературы, и все мы, не теряя времени, с жадностью поглощали ее... Андрей отдохнул в царском застенке, ...он, как птица, выпущенная из клетки, на другой же день летел в передовые ряды партии”. Прочитав эти свидетельства, трудно не задаться вопросом: что же здесь описано - тюрьма или дом отдыха? А может быть, авторы, вспомнив царское время, стали тайными монархистами?
Профессиональному революционеру Якову Свердлову пришлось отбывать и ссылку. В 1916 году он написал работу под названием “Массовая ссылка”, выполненную в жанре исследования, где подробно описал, как выглядели тогдашние условия жизни ссыльных. Из его описания следует, во-первых, что “ссыльные свободно передвигались в районе ссылки, свободно занимались охотой, имея при себе и ружья”; во-вторых, что царская администрация селила их так, чтобы они могли беспрепятственно общаться с однопартийцами; в-третьих, что ссыльными “с целью сплочения на почве материальных и интеллектуальных интересов был создан ряд организаций”, которые “совершенно беспрепятственно функционировали и в самую тяжелую пору реакции”.
Эти организации устраивали “кооперативные лавки, пекарни, библиотеки, клубы, школы, свою медицинскую помощь, даже зубоврачебный кабинет”. Сюда же Свердлов добавил “суд и расправу, производимые самими ссыльными”. Понятно, что “этими учреждениями все ссыльные связывались крепкой нитью”, причем - не только на местном уровне: “Ежегодно проходили съезды представителей различных колоний края. Все созданные ссыльными учреждения были объединены в одно целое съездами и их органом - центральным бюро”.
Если к описаниям Свердлова добавить сведения о пребывании в царской ссылке других революционеров, например - Ленина, то перед нами откроется весьма необычная картина. Из текстов, помещенных в сборнике под названием “Документы и материалы, относящиеся к периоду ссылки Ленина. 1897-1900 гг.”, изданном в 1928 году Институтом Ленина в Москве, следует, что ссыльным трудно было жаловаться на свою жизнь. Они селились в хороших домах, получали от казны каждый месяц по одному барану и сумму денег, на которую можно было жить безбедно, занимались самообразованием, читали, получали письма и посылки, а иногда даже имели прислугу. Вероятно, вести борьбу против правительства, обеспечившего ссыльных столь замечательными условиями, было делом достаточно комфортным. Похоже на то, что “царские сатрапы”, с трогательной заботой обустраивавшие ссыльных революционеров, собственными руками готовили свою погибель.
В период “красного террора” Свердлов отрекся от своего исследования о ссылке, и попытался “нагнать страху”: “Когда царские палачи хотели без суда казнить рабочих вождей России, они приказывали инсценировать расстрелы при попытке бежать или мнимый суд Линча толпой наемников”. Привести примеры Яков Михайлович посчитал излишним: жанр “исследования” был для него уже не актуален. В период “военного коммунизма” Свердлов и его коллеги, сгонявшие в тюрьмы людей “неправильного” социального происхождения (их брали в заложники), не предусматривали для заключенных “занятий французским и немецким языками”. Когда Николай II с семейством попал в руки большевиков, ссылкой в Сибирь он, как известно, не отделался.