Вологда. Вологодская обл. Тотьма. Заколдованная тьма
Согласно одной из версий, "Тотьма" переводится как "город, колдующий воду". Город, колдующий пространство, распростерся возле отдающей свинцовым холодом реки Сухоны.
Избушки с зелеными крышами, деревянные заборы, сосны в снегу, ажурная вязь времен. Грубо вытканная холстина, схваченная суровой ниткой, чтобы все это не разлетелось от дуновения ветра по сторонам света.
Очутиться в Тотьме, слово в книге. В старой книге с потертым фаянсовым корешком. Страшно и странно.
А вдруг не пустит? Вдруг все это - сон, мираж и от одного неосторожного движения, шороха шагов, рассыплется, растает, испарится, словно пар со стекла, в которое надышали.
Но - нет! Дорога стелется под ногами, выгибая спину. Тут все так округло, без острых углов и прямых линий, как будто художник, не дорисовав свою акварель, ушел и запил.
Я пробую войти в Тотьму, как пробуют войти в сугроб, поеживаясь.
И вот это пространство начинает разворачиваться, как старинная скатерть, которую достают из старого, пропахшего лавандой платяного шкапа, со скрипучими ящиками, поддающимися туго и нехотя.
Жизнь, спрессованная веками. Скатерть, шитая белыми нитками.
А город околдовывает пространство и время.
Еще не темно, лишь облака темнеют, но будто сумерки, то - тьма, и картинка уже неотчетливая, как будто выдуманная, приснившаяся тому, кто остался на мосту, зачарованный этой блеклой акварелью, этим серо-фисташковым сфумато, очарованный прибрежной заводью, его наваждением.
Может быть оно и лучше - и ненужно приближаться к предметам, дабы не запутаться, словно мушка в паутине деталей.
Где-то чуть выше дороги, словно отражение в Сухоне - светлая Входо-Иерусалимская.
Погрузиться в Тотьму, словно войти в Иерусалим. Почти, как первые христиане, с оглядкой и опаской: а не рассеется ли все это, не провалится земля под ногами?
Все это было, есть, но будет ли еще?
Светлый призрак, он будто парит над серой гладью асфальта, окантованный печалью. Гирлянды, многогранники башен, ромбы и треугольники, словно вышивка на кружевной скатерти. Такую вот празднично накрахмаленную скатерть домохозяйки, поди, вынимают на торжества или поминки. И узор вроде бы незамысловатый, не вычурный, немногословный, словно устыдившаяся собственной красоты молодка с пунцовым румянцем.
wikimedia.org
Заплаканные фонари, остывающий день, серое, выметенное ветрами и промытое зимними вьюгами полотно, словно пол в избе. И - никого. Никто не нарушает это зыбкое и зябкое состояние грусти, тщеты и счастья.
Но счастья ли? Не будет больше счастья, если эта сотканная добрыми руками скатерть русского простора за спиной не повторится. И все исчезнет, если я вдруг отвернусь. Как будто эта широкоскулая молодка предпочла не тебя, а парня местного и простого, но моложе и лучше, честнее. А тебе дали от ворот поворот.
Начинает потихоньку, словно нехотя, смеркаться. Тотьма блестит еще в своем отражении, присутствует в нем, как будто старинную вазу мейсенского фарфора разбили вдребезги, и ты стараешься по частям собрать ее хотя бы в памяти, и не умеешь, не можешь: тонкий, полупрозрачный грифель, напоминающий графин, церковь Рождества Христова, разноцветные избушки с белыми наличниками, кот, который прямо из сказки, сидит и смотрит, кто тут ходит и зачем, оранжевый, словно после обжига, кирпичный особняк, бронзовый поэт на берегу и знак, запрещающий машинам сигать с берега в реку, в белое парное молоко остывающего вечера…
wikimedia.org
Но как же тут ни сигануть? Жизнь такая. И нет уже бела света, ни Вологды нет. Смеркается, словно смежили веки и разомкнуть уже нет сил. Все разбито вдребезги истлевающим, словно ненадежная память, вечером. Истекающим временем.
Тени глотают большими голодными кусками последние остатки этих воздушных, паутинных, парящих в небе, пауз и интервалов.
Фонари тускло мерцают, словно подбитый глаз. Пьяная машина сиганула с набережной в реку. И река поглотила город, который до наступления тьмы, как Нарцисс, любовался, не мигая, своим отражением.
Но его больше нет. А возможно, и не было. Не было холма, моста через Сохану. Утонувших в парном молоке снежного простора домишек. Художник вышел куда-то и больше не вернется.
Ничего не осталось. Тишина. Звуки и краски истлевают в ночном безмолвии.
Ни-че-го. А - все же? Что это за почерневший от времени офорт? Чье все это?
Ничье. Во всяком случае, уже и не мое.
То - тьма… Белая тьма!
http://www.superstyle.ru