Новости о новых книгах
Как "блохер" я не то чтобы умер - я просто никогда не рождался.
Но, поскольку иногда в ЖЖ я что-нибудь комментирую - читающим комменты, возможно, будет любопытно узнать, кто я такой и чем занимаюсь.
Так вот, сейчас у меня на повестке дня - помимо написания книги для крупного межавторского проекта "Вселенная "М....-20хх" (книга для которого уже написана в черновом варианте, но пока не утверждена) - публикация нового, шестого тома в моей серии "Черный день" в издательстве "Крылов".
Она будет называться "Дети августа". Это продолжение событий в мире моей постъядерной эпопеи "Черный день". Эта рукопись одобрена, заключен договор, текст уже редактируется в издательстве "Крылов". Обдумываем обложку. В общем-то, как я помню по предыдущей книге - времени на все эти работы может уйти несколько месяцев. Но это уже технические вопросы, а главный шаг уже пройден.
Ну а пока я решил выложить небольшой фрагмент из этого романа.
«Дети августа» - это книга о мире, опустошенном ядерной войной между сверхдержавами, которая разрушила цивилизацию на Земле и отбросила потомков немногих уцелевших во времена варварства. Это история про завоевательный поход большой моторизированной постапокалиптической орды, перед которой никто не может устоять. До тех пор, пока коса не находит на камень, и им не попадается на пути одно поселение на самом краю обитаемого мира.
(18+, потому что кровь и немного жести). Иллюстрация взята из интернета.
"Денщик в такой же черной форме, как привратник, налил ему что-то из графина в стакан.
- Вот так мы пришли к вам. И больше осечек на нашем пути не было. Города сдаются нам одни за другим. Армии разбегаются, а умные люди переходят на нашу сторону. Вы видите, что у нас тут дети разных народов. До войны страна наша была самая большая на Земле, в ней жили разные люди. Есть края, где живут люди с собачьими головами, есть и те, кто ходит кверху ногами. Некоторые едят сами себя - отрезают по кусочку и едят. За это их прозвали самоедами. Другие рожают детей через рот, а не как у нормальных человеков положено. А ещё есть и такие, кто рождаются мёртвыми и живут потом, молодея. Но это присказка, господа. Сказка будет дальше. Я знаю их много. Будет время… расскажу. Например, про три орды, - Генералу налили еще чего-то в стакан. - Хотя она короткая, могу и сейчас… Была кызыл-орда, но погибла, потому что бога отвергла. Была алтын-орда, но погибла, потому что злату поклонилась. И есть Орда Новая... ordo novus. Которой суждено стать могучей и вечной. А четвертой не бывать, - он хлопнул в ладоши. - Теперь давайте посмотрим фильм о нашем победоносном пути.
«Вот заливает, - подумал Окурок. - Если бы все было так гладко, вас бы сейчас было десять тысяч. Или хотите сказать, что по хатам остальных оставили?»
Петраков между тем нажал кнопку - и лампы погасли. Нажал вторую - и на стену, что была напротив выхода, упал белый светящийся прямоугольник. Окурок понял, что это кинопроектор, но не мог поверить, что они сохранили его исправным.
Появилась картинка. И из колонок, которые он сначала не заметил, потек с легким шипением звук.
Под бравурную музыку довоенного марша, поднимая пыль, по дороге едет техника. Примерно такая же, какая пришла в Калачевку, разве что машин поменьше. Но есть настоящий танк - гора бронированного металла. И один БМП. Без звериных зубов на броне. На крыше сидят бойцы с «калашами», с шайтан-трубами за спиной.
В клетках на столбах вдоль шоссе качаются трупы. Другие тела складывают тут же у дороги штабелем, а потом выкладывают из них слово из трех букв. СЧП. Еще живые враги привязаны веревками к рекламным щитам. Кого-то разрывают пополам двумя тягачами - колеса крутятся, разбрызгивая грязь.
Стреляет БМП. Бухает большая пушка - видно, как горячая гильза падает на мокрую землю. Рушится какой-то убогий дом. Сносится невысокая ограда и прямо по чьим-то огородам прет вперед танк - пулемет на башне вращается почти по кругу, стреляя во все стороны. Горит облезлый грузовик. Горит домишко. Кого-то в спортивных штанах и с ружьем давят гусеницы, он успевает крикнуть только: «Вяк!», будто кошка мяукнула, а дальше уже вылезает кровавой кашей из-под траков.
Пулеметные пикапы с «Утесами» на турелях - судя по всему вражеские - покрываются дырами от крупнокалиберных пуль, и тут же переворачиваются и загораются. Кем бы ни был оператор, а кадры он выбирать умел.
Армия СЧП входит в поселок. Станица Рощинская - гласит табличка. Окурок никогда не слышал о такой. Народ приветствует захватчиков стоя, так же как в Калачевке. Машет руками.
Картинка меняется. Дело теперь происходит на стадионе.
На таком большом поле с травкой должны были когда-то играть в футбол. Эту довоенную игру в Калачевке, да и во всех городках, где он бывал, не забыли, поэтому правила Окурок примерно знал. В детстве он и сам любил погонять мяч, представляя, что он Роналду, но на стадионы там, куда их с матерью заносило, было опасно ходить даже взрослым. Оставались пустыри и промзоны. Конечно, правила по сравнению с довоенными упростились. Можно было бортоваться, как в хоккее. Нельзя было бить руками по мячу. А по соперникам - можно…
В этот момент звуковой ряд изменился.
«Футбол, футбол! Кричат болельщики: гол!» - льется из колонок.
А на экране на жухлой траве среди луж и грязи выстроились друг против друга две команды мужиков в застиранных майках и шортах цвета хаки, в тяжелых армейских ботинках. Половина из них бородатые, некоторые даже не сняли кобуру, подсумки или ножны.
Камера «наезжает» на мяч, который сейчас введут в игру. У него человеческие вытаращенные глаза, в которых застыл нечеловеческий ужас, и кровоточащий срез горла. Слипшиеся волосы. Смятые ушные раковины. Расплющенный нос. Понятно, почему они не в кедах, а в ботинках с твердыми носами.
«Такой люблю я футбол!» - орет за кадром невидимый исполнитель, сам давно сгнивший, если не сгоревший. И голова, словно выпущенная из пушки, влетает в сетку ворот.
На раздолбанных трибунах собрались человек пятьсот, почти у половины оружие - радуются, смеются, палят в воздух.
Сеня-Мэр закрутил башкой, зажал рот рукой. Похоже, даже ему подурнело.
- А вы как хотели? - спросил Генерал, щурясь. - Это был вовсе не паинька, а упырь, каких мало. Если враг не хочет сдаваться, его надо убивать. И желательно так, чтоб другим было неповадно. Тот, кто не хочет кормить наше войско, несущее порядок и мир, должен кормить червей.
Дальше уже пошли кадры менее кровавые - про походный быт, уход за техникой, лошадьми, оружием. Было и про города и села, куда заходили «сахалинцы». И про находки, которые они делали в пустошах и крупных городах, таких же, как Сталинград. И про группы добровольцев, часто похожие на банды, которые к ним присоединялись. Ничего не было утаено.
Записи обрывались весной, видимо за полгода до прихода орды в Калачевку. Если это не была одна из прошлых весен. Видимо, с тем, кто делал записи или с его техникой что-то случилось.
Потом еще были кадры хроники, сделанные на другую камеру. Трофейные, захваченные у чужих? На одной ─ какая-то зубчатая стена из красного кирпича, разрушенная почти до основания, на другой ─ дворцы с колоннами, стоящие в воде вдоль улиц, ставших реками. Но эти пейзажи Окурку ничего не говорили, и он уже было заскучал, когда проектор выключили.
- Перекусим, - Генерал Петраков указал на появившиеся на столах миски и на горку лепешек на блестящем серебряном блюде.
Димона не надо было просить дважды. Используя собственную реликвию: вилку-ложку с перламутровой ручкой, он вмиг опустошил тарелку и отставил прочь, вытер губы рукавом.
Сидевший рядом Мустафа-хаджи тихонько проронил:
- Разве это настоящий пилав? Это рисовая каша с мясом. Где кинза, где шафран? Вот мы в Мосуле готовили настоящий пилав.
У него в руке была пресная лепешка, которую он использовал как вторую ложку. Окурок понял по цвету, что мука была не ржаная, а пшеничная. Очень редкая и ценная. Он с удовольствием взял такую же лепешку и с хрустом откусил. Не каждый день попробуешь.
Налаживается жизнь-то. Еще недавно и вороне был рад.
Рядом мэр Павловский уписывал плов и лепешки за обе щеки, чавкая и запивая с хлюпаньем. Может, рядовые бойцы и пили травяной чай и брагу, но здесь в штабной машине действительно был подан сладкий компот из сухофруктов, и даже налили по кружке плодового вина.
На улице продолжали стрелять и бесноваться «сахалинцы». Сквозь плотно закрытые ставни до Окурка долетали куплеты песни про чьи-то черные глаза, которой подпевал нестройный хор. «Вспоминаю - умираю: черные глаза-а-а-а!».
- Рыжий, а скажи нам, что такое орда? - внезапно спросил у командира «Цербера» Генерал.
Вопрос явно застал того врасплох.
- Ну… это самое… орава.
- Нет, сынок. Это у тебя пока орава. А орда - это армия. Орда - это «порядок» на древнем языке Евразии. Орден. Ordnung. Ordum. По-ряд-ок. Сечешь?
Брови Мэра приподнялись с недоверием. Он слышал треск выстрелов и пьяные крики отрывающихся по полной бойцов, да тоненький женский визг.
- Смотришь да не видишь корня, Сеня, - покачал головой Петраков. - Порядок… это не когда все время строем ходят. Это когда у каждого человека - свое место, а у каждого дела - свое время. На этом и стоит орда. И в ней нет ни русского, ни «чурека». Если ты делишь с нами хлеб и проливаешь свою кровь - ты свой независимо от разреза глаз и языка, на котором говоришь. Так вот, мы иногда разрешаем им снимать напряжение. И сами не прочь. Сейчас мы отпустили вожжи. Но в походе у нас «сухой закон» и сто ударов кнутом по жопе за мелкий проступок. И расстрел ─ за серьезный. (конец отрывка)
Но, поскольку иногда в ЖЖ я что-нибудь комментирую - читающим комменты, возможно, будет любопытно узнать, кто я такой и чем занимаюсь.
Так вот, сейчас у меня на повестке дня - помимо написания книги для крупного межавторского проекта "Вселенная "М....-20хх" (книга для которого уже написана в черновом варианте, но пока не утверждена) - публикация нового, шестого тома в моей серии "Черный день" в издательстве "Крылов".
Она будет называться "Дети августа". Это продолжение событий в мире моей постъядерной эпопеи "Черный день". Эта рукопись одобрена, заключен договор, текст уже редактируется в издательстве "Крылов". Обдумываем обложку. В общем-то, как я помню по предыдущей книге - времени на все эти работы может уйти несколько месяцев. Но это уже технические вопросы, а главный шаг уже пройден.
Ну а пока я решил выложить небольшой фрагмент из этого романа.
«Дети августа» - это книга о мире, опустошенном ядерной войной между сверхдержавами, которая разрушила цивилизацию на Земле и отбросила потомков немногих уцелевших во времена варварства. Это история про завоевательный поход большой моторизированной постапокалиптической орды, перед которой никто не может устоять. До тех пор, пока коса не находит на камень, и им не попадается на пути одно поселение на самом краю обитаемого мира.
(18+, потому что кровь и немного жести). Иллюстрация взята из интернета.
"Денщик в такой же черной форме, как привратник, налил ему что-то из графина в стакан.
- Вот так мы пришли к вам. И больше осечек на нашем пути не было. Города сдаются нам одни за другим. Армии разбегаются, а умные люди переходят на нашу сторону. Вы видите, что у нас тут дети разных народов. До войны страна наша была самая большая на Земле, в ней жили разные люди. Есть края, где живут люди с собачьими головами, есть и те, кто ходит кверху ногами. Некоторые едят сами себя - отрезают по кусочку и едят. За это их прозвали самоедами. Другие рожают детей через рот, а не как у нормальных человеков положено. А ещё есть и такие, кто рождаются мёртвыми и живут потом, молодея. Но это присказка, господа. Сказка будет дальше. Я знаю их много. Будет время… расскажу. Например, про три орды, - Генералу налили еще чего-то в стакан. - Хотя она короткая, могу и сейчас… Была кызыл-орда, но погибла, потому что бога отвергла. Была алтын-орда, но погибла, потому что злату поклонилась. И есть Орда Новая... ordo novus. Которой суждено стать могучей и вечной. А четвертой не бывать, - он хлопнул в ладоши. - Теперь давайте посмотрим фильм о нашем победоносном пути.
«Вот заливает, - подумал Окурок. - Если бы все было так гладко, вас бы сейчас было десять тысяч. Или хотите сказать, что по хатам остальных оставили?»
Петраков между тем нажал кнопку - и лампы погасли. Нажал вторую - и на стену, что была напротив выхода, упал белый светящийся прямоугольник. Окурок понял, что это кинопроектор, но не мог поверить, что они сохранили его исправным.
Появилась картинка. И из колонок, которые он сначала не заметил, потек с легким шипением звук.
Под бравурную музыку довоенного марша, поднимая пыль, по дороге едет техника. Примерно такая же, какая пришла в Калачевку, разве что машин поменьше. Но есть настоящий танк - гора бронированного металла. И один БМП. Без звериных зубов на броне. На крыше сидят бойцы с «калашами», с шайтан-трубами за спиной.
В клетках на столбах вдоль шоссе качаются трупы. Другие тела складывают тут же у дороги штабелем, а потом выкладывают из них слово из трех букв. СЧП. Еще живые враги привязаны веревками к рекламным щитам. Кого-то разрывают пополам двумя тягачами - колеса крутятся, разбрызгивая грязь.
Стреляет БМП. Бухает большая пушка - видно, как горячая гильза падает на мокрую землю. Рушится какой-то убогий дом. Сносится невысокая ограда и прямо по чьим-то огородам прет вперед танк - пулемет на башне вращается почти по кругу, стреляя во все стороны. Горит облезлый грузовик. Горит домишко. Кого-то в спортивных штанах и с ружьем давят гусеницы, он успевает крикнуть только: «Вяк!», будто кошка мяукнула, а дальше уже вылезает кровавой кашей из-под траков.
Пулеметные пикапы с «Утесами» на турелях - судя по всему вражеские - покрываются дырами от крупнокалиберных пуль, и тут же переворачиваются и загораются. Кем бы ни был оператор, а кадры он выбирать умел.
Армия СЧП входит в поселок. Станица Рощинская - гласит табличка. Окурок никогда не слышал о такой. Народ приветствует захватчиков стоя, так же как в Калачевке. Машет руками.
Картинка меняется. Дело теперь происходит на стадионе.
На таком большом поле с травкой должны были когда-то играть в футбол. Эту довоенную игру в Калачевке, да и во всех городках, где он бывал, не забыли, поэтому правила Окурок примерно знал. В детстве он и сам любил погонять мяч, представляя, что он Роналду, но на стадионы там, куда их с матерью заносило, было опасно ходить даже взрослым. Оставались пустыри и промзоны. Конечно, правила по сравнению с довоенными упростились. Можно было бортоваться, как в хоккее. Нельзя было бить руками по мячу. А по соперникам - можно…
В этот момент звуковой ряд изменился.
«Футбол, футбол! Кричат болельщики: гол!» - льется из колонок.
А на экране на жухлой траве среди луж и грязи выстроились друг против друга две команды мужиков в застиранных майках и шортах цвета хаки, в тяжелых армейских ботинках. Половина из них бородатые, некоторые даже не сняли кобуру, подсумки или ножны.
Камера «наезжает» на мяч, который сейчас введут в игру. У него человеческие вытаращенные глаза, в которых застыл нечеловеческий ужас, и кровоточащий срез горла. Слипшиеся волосы. Смятые ушные раковины. Расплющенный нос. Понятно, почему они не в кедах, а в ботинках с твердыми носами.
«Такой люблю я футбол!» - орет за кадром невидимый исполнитель, сам давно сгнивший, если не сгоревший. И голова, словно выпущенная из пушки, влетает в сетку ворот.
На раздолбанных трибунах собрались человек пятьсот, почти у половины оружие - радуются, смеются, палят в воздух.
Сеня-Мэр закрутил башкой, зажал рот рукой. Похоже, даже ему подурнело.
- А вы как хотели? - спросил Генерал, щурясь. - Это был вовсе не паинька, а упырь, каких мало. Если враг не хочет сдаваться, его надо убивать. И желательно так, чтоб другим было неповадно. Тот, кто не хочет кормить наше войско, несущее порядок и мир, должен кормить червей.
Дальше уже пошли кадры менее кровавые - про походный быт, уход за техникой, лошадьми, оружием. Было и про города и села, куда заходили «сахалинцы». И про находки, которые они делали в пустошах и крупных городах, таких же, как Сталинград. И про группы добровольцев, часто похожие на банды, которые к ним присоединялись. Ничего не было утаено.
Записи обрывались весной, видимо за полгода до прихода орды в Калачевку. Если это не была одна из прошлых весен. Видимо, с тем, кто делал записи или с его техникой что-то случилось.
Потом еще были кадры хроники, сделанные на другую камеру. Трофейные, захваченные у чужих? На одной ─ какая-то зубчатая стена из красного кирпича, разрушенная почти до основания, на другой ─ дворцы с колоннами, стоящие в воде вдоль улиц, ставших реками. Но эти пейзажи Окурку ничего не говорили, и он уже было заскучал, когда проектор выключили.
- Перекусим, - Генерал Петраков указал на появившиеся на столах миски и на горку лепешек на блестящем серебряном блюде.
Димона не надо было просить дважды. Используя собственную реликвию: вилку-ложку с перламутровой ручкой, он вмиг опустошил тарелку и отставил прочь, вытер губы рукавом.
Сидевший рядом Мустафа-хаджи тихонько проронил:
- Разве это настоящий пилав? Это рисовая каша с мясом. Где кинза, где шафран? Вот мы в Мосуле готовили настоящий пилав.
У него в руке была пресная лепешка, которую он использовал как вторую ложку. Окурок понял по цвету, что мука была не ржаная, а пшеничная. Очень редкая и ценная. Он с удовольствием взял такую же лепешку и с хрустом откусил. Не каждый день попробуешь.
Налаживается жизнь-то. Еще недавно и вороне был рад.
Рядом мэр Павловский уписывал плов и лепешки за обе щеки, чавкая и запивая с хлюпаньем. Может, рядовые бойцы и пили травяной чай и брагу, но здесь в штабной машине действительно был подан сладкий компот из сухофруктов, и даже налили по кружке плодового вина.
На улице продолжали стрелять и бесноваться «сахалинцы». Сквозь плотно закрытые ставни до Окурка долетали куплеты песни про чьи-то черные глаза, которой подпевал нестройный хор. «Вспоминаю - умираю: черные глаза-а-а-а!».
- Рыжий, а скажи нам, что такое орда? - внезапно спросил у командира «Цербера» Генерал.
Вопрос явно застал того врасплох.
- Ну… это самое… орава.
- Нет, сынок. Это у тебя пока орава. А орда - это армия. Орда - это «порядок» на древнем языке Евразии. Орден. Ordnung. Ordum. По-ряд-ок. Сечешь?
Брови Мэра приподнялись с недоверием. Он слышал треск выстрелов и пьяные крики отрывающихся по полной бойцов, да тоненький женский визг.
- Смотришь да не видишь корня, Сеня, - покачал головой Петраков. - Порядок… это не когда все время строем ходят. Это когда у каждого человека - свое место, а у каждого дела - свое время. На этом и стоит орда. И в ней нет ни русского, ни «чурека». Если ты делишь с нами хлеб и проливаешь свою кровь - ты свой независимо от разреза глаз и языка, на котором говоришь. Так вот, мы иногда разрешаем им снимать напряжение. И сами не прочь. Сейчас мы отпустили вожжи. Но в походе у нас «сухой закон» и сто ударов кнутом по жопе за мелкий проступок. И расстрел ─ за серьезный. (конец отрывка)