Джеффри Евгенидис "Средний пол"
Дочитал “Средний пол” Джеффри Евгенидиса. Замечательные впечатления. Это роман взросления, эмигрантский эпос, лирическое повествование о сексе и философский роман о поле и гендере, о суеверии и страхе за то, что дети отвечают за грехи родителей. История греческой семьи Стефанидисов, начинающаяся с Малоазиатской катастрофы 1922 года и разворачивающаяся в Детройте, который вместе со Стефанидисами переживает расцвет и крах. И история Каллиопы Стефанидис, которая родилась гермафродитом и в подростковом возрасте из девочки начинает постепенно превращаться в мужчину.
Правило хорошей книги: пиши о том, что знаешь. Евгенидис и следует, и не следует этому правилу. В значительной степени книга автобиографична. Я не знаю, насколько точно, но в ней множество непридуманных деталей (как запонки отца героя - одна изображающая Трагедию, другая - Комедию). Атмосферу греческой семьи совершенно ни с чем не спутаешь, она аутентична, как и описание детства в Детройте в 60-е годы. Но Евгенидис не гермафродит. Эту главную черту для своего героя он синтезировал за те девять лет, что потребовало написание романа.
Композиция очень сложная. Основная тема повествования неоднократно меняется по мере того, как внимание автора перемещается с поколения дедов на родителей и затем уже на главного героя - последний выступает на сцену только во второй половине книги. Мне это даже нравится. Это такое путешествие на Итаку, когда, по слову Кавафиса, само путешествие становится важнее цели. Тем не менее, тут есть кое-какие проблемы. Повествование ведется от лица 40-летнего Кэла - бывшей Каллиопы. Его нынешняя жизнь описана исключительно скупо, иногда это буквально пара абзацев, перебивающая сплошные флэшбеки на 80, 60, 40 лет назад. И вообще, нынешний Кэл как-то ни о чем, в его жизни ничего не происходит, и эти экспозиции становятся все скучнее. Так же невообразимо затянуты развязки некоторых сюжетных линий, когда буквально за секунду до кульминации автор останавливается и начинает заниматься резонерством, перемешанным с юмористическими замечаниями. Юмор в «Среднем поле» очень важен, но он на мой вкус чересчур головной, сухой, не искрометный. Кое-где он не очень-то и уместен. В сцене на мосту в конце книги от этой многословной претенциозной трескотни мне хотелось пролистнуть одним махом сразу несколько страниц. That said, посмеяться и насладиться авторской иронией можно все же много где.
Я не берусь однозначно судить о стиле, поскольку читал роман по-английски. Но кое-что скажу. Лучше всего даны истории любви - во всех трех поколениях. Это чувственная, плотная проза, которая точно останется в истории американской литературы. Очень сильные любовные сцены. Секс описать так, чтобы не было пошло, вообще невероятно трудно, да еще Евгенидис легких путей не ищет - у него секс связан с инцестом, подростковыми опытами, эдиповым комплексом и прочим. Но, повторюсь, совершенно не пошло и не порнографически написано.
Гендерная часть книги меня не захватила особенно, хотя надо признать, что кое-какие сюжетные ходы найдены очень точно (эпизоды в Нью-Йорке и Сан-Франциско, например). Евгенидис также пытался синтезировать речь и мысли героя, чтобы в ней сочетались мужские и женские черты личности и стиля. Наверное, ему все же это не слишком удалось, хотя я опять же не могу судить о стиле англоязычного писателя.
Роман стоит прочитать еще и ради его описания исторических фактов. Помимо Малоазиатской катастрофы, выписанной порой в чересчур шокирующих подробностях, здесь излагается история Детройта. Безудержная индустриализация 20-х, эра Сухого закона, Великая депрессия, рождение автомобильной столицы США, «Нация ислама», бунт 1967 года и «бегство белых». Повествование доходит только до середины 70-х, так что дальнейший упадок города не описан. Но все равно очень и очень интересно.
В общем, история захватывающая, книгу очень трудно отложить. Все трагические истории любви настоящие и живые. Обязательно читайте. Для затравки вот маленький фрагмент русского перевода - о том, как герои первой части романа оказались заперты на переполненном причале во время пожара Смирны в 1922 году, ожидая неминуемой гибели.
===
Пламени предшествует жар. Не погруженные и сваленные вдоль причала смоквы начинают поджариваться, шипеть и выпускать сок. Их сладкий аромат смешивается с запахом гари. Дездемона и Левти вместе с остальными отступают как можно ближе к воде. Бежать некуда. На баррикадах турецкие солдаты. Люди молятся, вздымают руки к небу и протягивают их к кораблям, стоящим в порту. Лучи прожекторов, мечущиеся по воде, высвечивают плывущих и тонущих.
- Мы умрем, Левти.
- Нет. Мы выберемся. - Но он и сам не верит в это. Он смотрит на огонь и тоже начинает ощущать внутреннюю уверенность в неизбежной гибели. И эта уверенность заставляет его сказать то, на что в других обстоятельствах он никогда бы не решился, о чем даже не подумал бы. - Мы выберемся. И ты выйдешь за меня замуж.
- Нам не надо было уходить. Надо было оставаться в Вифинии.
Когда огонь приближается совсем вплотную, распахиваются двери французского консульства, и военно-морской гарнизон выстраивается в две шеренги от причала к порту. Трехцветный флаг опускается вниз. Из консульства появляются мужчины в кремовых костюмах и женщины в соломенных шляпках, которые под руку шествуют к ожидающему их судну. Сквозь скрещенные винтовки морских пехотинцев Левти различает свежую пудру на лицах женщин и зажженные сигары в зубах мужчин. Одна дама держит под мышкой маленького пуделя. Другая спотыкается, ломает каблук и находит утешение в объятиях мужа. После отбытия судна к толпе обращается французский чиновник:
- Будут эвакуированы только граждане Франции. Оформление виз начнется немедленно.
Когда раздается стук, все подпрыгивают от неожиданности. Степан подходит к окну и выглядывает.
- Наверное, это папа.
- Впусти его! Скорей! - говорит Туки. Гарегин бросается вниз, перепрыгивая через две ступени. У двери он останавливается, переводит дух и открывает ее. Сначала ему ничего не удается разглядеть. Затем раздается слабое шипение и оглушительный гром. Ему кажется, что этот звук не имеет к нему никакого отношения, но потом замечает, что на пол вдруг падает оторвавшаяся от его рубашки пуговица. Гарегин наклоняется, и тут же его рот заполняется теплой жидкостью. Он чувствует, что его отрывают от пола, и это ощущение вызывает у него детские воспоминания, когда отец подбрасывал его в воздух, поэтому он говорит: «Папа, пуговица», но затем его поднимают еще выше, и он успевает заметить стальной штык, когда тот входит в его грудь. Отблески огня играют на дуле винтовки и освещают восторженное лицо солдата.
Огонь подбирается к толпе на причале. Загорается крыша американского консульства.
Языки пламени карабкаются по кинотеатру, пожирая его шатер. Толпа отступает от распространяющегося жара. Но Левти, ощутивший предоставившуюся возможность, непоколебим.
- Никто не узнает, - повторяет он. - Кто может узнать? Кроме нас никого не осталось.
- Это неправильно.
Крыши обваливаются, люди кричат, но Левти упорно приникает к уху сестры.
- Ты обещала мне подыскать хорошенькую гречанку. Ну так это ты и есть.
Слева от них человек бросается в воду, пытаясь утопиться, справа рожает женщина, которую муж прикрывает своим пиджаком. Повсюду раздаются крики «Горим! Горим!». Дездемона указывает на огонь.
- Слишком поздно, Левти. Теперь уже ничто не имеет значения.
- Но если мы выживем? Тогда ты выйдешь за меня?
Она кивает. И это решает все. Левти бегом бросается в сторону огня.
Правило хорошей книги: пиши о том, что знаешь. Евгенидис и следует, и не следует этому правилу. В значительной степени книга автобиографична. Я не знаю, насколько точно, но в ней множество непридуманных деталей (как запонки отца героя - одна изображающая Трагедию, другая - Комедию). Атмосферу греческой семьи совершенно ни с чем не спутаешь, она аутентична, как и описание детства в Детройте в 60-е годы. Но Евгенидис не гермафродит. Эту главную черту для своего героя он синтезировал за те девять лет, что потребовало написание романа.
Композиция очень сложная. Основная тема повествования неоднократно меняется по мере того, как внимание автора перемещается с поколения дедов на родителей и затем уже на главного героя - последний выступает на сцену только во второй половине книги. Мне это даже нравится. Это такое путешествие на Итаку, когда, по слову Кавафиса, само путешествие становится важнее цели. Тем не менее, тут есть кое-какие проблемы. Повествование ведется от лица 40-летнего Кэла - бывшей Каллиопы. Его нынешняя жизнь описана исключительно скупо, иногда это буквально пара абзацев, перебивающая сплошные флэшбеки на 80, 60, 40 лет назад. И вообще, нынешний Кэл как-то ни о чем, в его жизни ничего не происходит, и эти экспозиции становятся все скучнее. Так же невообразимо затянуты развязки некоторых сюжетных линий, когда буквально за секунду до кульминации автор останавливается и начинает заниматься резонерством, перемешанным с юмористическими замечаниями. Юмор в «Среднем поле» очень важен, но он на мой вкус чересчур головной, сухой, не искрометный. Кое-где он не очень-то и уместен. В сцене на мосту в конце книги от этой многословной претенциозной трескотни мне хотелось пролистнуть одним махом сразу несколько страниц. That said, посмеяться и насладиться авторской иронией можно все же много где.
Я не берусь однозначно судить о стиле, поскольку читал роман по-английски. Но кое-что скажу. Лучше всего даны истории любви - во всех трех поколениях. Это чувственная, плотная проза, которая точно останется в истории американской литературы. Очень сильные любовные сцены. Секс описать так, чтобы не было пошло, вообще невероятно трудно, да еще Евгенидис легких путей не ищет - у него секс связан с инцестом, подростковыми опытами, эдиповым комплексом и прочим. Но, повторюсь, совершенно не пошло и не порнографически написано.
Гендерная часть книги меня не захватила особенно, хотя надо признать, что кое-какие сюжетные ходы найдены очень точно (эпизоды в Нью-Йорке и Сан-Франциско, например). Евгенидис также пытался синтезировать речь и мысли героя, чтобы в ней сочетались мужские и женские черты личности и стиля. Наверное, ему все же это не слишком удалось, хотя я опять же не могу судить о стиле англоязычного писателя.
Роман стоит прочитать еще и ради его описания исторических фактов. Помимо Малоазиатской катастрофы, выписанной порой в чересчур шокирующих подробностях, здесь излагается история Детройта. Безудержная индустриализация 20-х, эра Сухого закона, Великая депрессия, рождение автомобильной столицы США, «Нация ислама», бунт 1967 года и «бегство белых». Повествование доходит только до середины 70-х, так что дальнейший упадок города не описан. Но все равно очень и очень интересно.
В общем, история захватывающая, книгу очень трудно отложить. Все трагические истории любви настоящие и живые. Обязательно читайте. Для затравки вот маленький фрагмент русского перевода - о том, как герои первой части романа оказались заперты на переполненном причале во время пожара Смирны в 1922 году, ожидая неминуемой гибели.
===
Пламени предшествует жар. Не погруженные и сваленные вдоль причала смоквы начинают поджариваться, шипеть и выпускать сок. Их сладкий аромат смешивается с запахом гари. Дездемона и Левти вместе с остальными отступают как можно ближе к воде. Бежать некуда. На баррикадах турецкие солдаты. Люди молятся, вздымают руки к небу и протягивают их к кораблям, стоящим в порту. Лучи прожекторов, мечущиеся по воде, высвечивают плывущих и тонущих.
- Мы умрем, Левти.
- Нет. Мы выберемся. - Но он и сам не верит в это. Он смотрит на огонь и тоже начинает ощущать внутреннюю уверенность в неизбежной гибели. И эта уверенность заставляет его сказать то, на что в других обстоятельствах он никогда бы не решился, о чем даже не подумал бы. - Мы выберемся. И ты выйдешь за меня замуж.
- Нам не надо было уходить. Надо было оставаться в Вифинии.
Когда огонь приближается совсем вплотную, распахиваются двери французского консульства, и военно-морской гарнизон выстраивается в две шеренги от причала к порту. Трехцветный флаг опускается вниз. Из консульства появляются мужчины в кремовых костюмах и женщины в соломенных шляпках, которые под руку шествуют к ожидающему их судну. Сквозь скрещенные винтовки морских пехотинцев Левти различает свежую пудру на лицах женщин и зажженные сигары в зубах мужчин. Одна дама держит под мышкой маленького пуделя. Другая спотыкается, ломает каблук и находит утешение в объятиях мужа. После отбытия судна к толпе обращается французский чиновник:
- Будут эвакуированы только граждане Франции. Оформление виз начнется немедленно.
Когда раздается стук, все подпрыгивают от неожиданности. Степан подходит к окну и выглядывает.
- Наверное, это папа.
- Впусти его! Скорей! - говорит Туки. Гарегин бросается вниз, перепрыгивая через две ступени. У двери он останавливается, переводит дух и открывает ее. Сначала ему ничего не удается разглядеть. Затем раздается слабое шипение и оглушительный гром. Ему кажется, что этот звук не имеет к нему никакого отношения, но потом замечает, что на пол вдруг падает оторвавшаяся от его рубашки пуговица. Гарегин наклоняется, и тут же его рот заполняется теплой жидкостью. Он чувствует, что его отрывают от пола, и это ощущение вызывает у него детские воспоминания, когда отец подбрасывал его в воздух, поэтому он говорит: «Папа, пуговица», но затем его поднимают еще выше, и он успевает заметить стальной штык, когда тот входит в его грудь. Отблески огня играют на дуле винтовки и освещают восторженное лицо солдата.
Огонь подбирается к толпе на причале. Загорается крыша американского консульства.
Языки пламени карабкаются по кинотеатру, пожирая его шатер. Толпа отступает от распространяющегося жара. Но Левти, ощутивший предоставившуюся возможность, непоколебим.
- Никто не узнает, - повторяет он. - Кто может узнать? Кроме нас никого не осталось.
- Это неправильно.
Крыши обваливаются, люди кричат, но Левти упорно приникает к уху сестры.
- Ты обещала мне подыскать хорошенькую гречанку. Ну так это ты и есть.
Слева от них человек бросается в воду, пытаясь утопиться, справа рожает женщина, которую муж прикрывает своим пиджаком. Повсюду раздаются крики «Горим! Горим!». Дездемона указывает на огонь.
- Слишком поздно, Левти. Теперь уже ничто не имеет значения.
- Но если мы выживем? Тогда ты выйдешь за меня?
Она кивает. И это решает все. Левти бегом бросается в сторону огня.