Мои сказки. 1. Лето в банке. Лето в банке, или как послушать кузнечиков зимой.
В самый разгар лета, тогда когда солнце уже жарило вовсю, мама начинала заготавливать на зиму летний горячий воздух.
Она брала большие стеклянные банки, тщательно их мыла и стерилизовала. Затем кипятила жестяные крышки. А потом на залитой солнцем лоджии закрывала в эти банки обжигающий полуденный летний воздух специальной блестящей машинкой с длинной ручкой.
Папа всегда недовольно ворчал и говорил, что мама опять занимается ерундой. А она в ответ только насмешливо фыркала, продолжая крутить длинной ручкой, как заправдашный крышкозакруточный агрегат.
Потом мама брала бумажки, наклеивала их на банки и, прикусив от старания кончик языка, аккуратными каллиграфическими буквами подписывала каждую банку. Например: «17 июля 2 часа дня. Жара» или «2 августа. Полдень. Парит перед грозой». (Про каллиграфические буквы сказала моя крестная. Это когда они не только ровные, но еще и красивые).
Затем банки поселялись на полках в кладовой комнате и начинали ждать своего часа.
Лето проходило. Наступала осень. Сначала золотая и солнечная, а потом промозглая, холодная и дождливая. Затем выпадал снег. Так наступала зима. За окном мела метель, с крыш свисали огромные сосульки, на оконных стеклах толстым слоем расцветали ледяные цветы.
Все ходили по дому в шерстяных носках и пушистых теплых тапочках. И тогда мама доставала с верхней полки кладовой комнаты пузатую банку и открывала крышку…
В эту же секунду по квартире разносилось летнее тепло, а вместе с ним ароматы напитанных солнцем трав, стрекот кузнечиков и все-все запахи и звуки, что наполняли воздух в тот чудесный день, когда мама закрывала банку.
Запахи забирались в самые отдаленные уголки квартиры, прятались под шкаф и кровать, забирались в тапочки и сапоги.
В такие дни все в доме особенно сладко спали и обязательно видели во сне лето.
На следующий день летнее волшебство выветривалось.
А я еще долго потом нюхал банку, все еще пахнущую жаркой полынью и прикладывал к горлышку ухо, словно банка была огромной морской раковиной.
Где-то на дне раздавался еле слышный, тихий-тихий стрекот кузнечиков.
Она брала большие стеклянные банки, тщательно их мыла и стерилизовала. Затем кипятила жестяные крышки. А потом на залитой солнцем лоджии закрывала в эти банки обжигающий полуденный летний воздух специальной блестящей машинкой с длинной ручкой.
Папа всегда недовольно ворчал и говорил, что мама опять занимается ерундой. А она в ответ только насмешливо фыркала, продолжая крутить длинной ручкой, как заправдашный крышкозакруточный агрегат.
Потом мама брала бумажки, наклеивала их на банки и, прикусив от старания кончик языка, аккуратными каллиграфическими буквами подписывала каждую банку. Например: «17 июля 2 часа дня. Жара» или «2 августа. Полдень. Парит перед грозой». (Про каллиграфические буквы сказала моя крестная. Это когда они не только ровные, но еще и красивые).
Затем банки поселялись на полках в кладовой комнате и начинали ждать своего часа.
Лето проходило. Наступала осень. Сначала золотая и солнечная, а потом промозглая, холодная и дождливая. Затем выпадал снег. Так наступала зима. За окном мела метель, с крыш свисали огромные сосульки, на оконных стеклах толстым слоем расцветали ледяные цветы.
Все ходили по дому в шерстяных носках и пушистых теплых тапочках. И тогда мама доставала с верхней полки кладовой комнаты пузатую банку и открывала крышку…
В эту же секунду по квартире разносилось летнее тепло, а вместе с ним ароматы напитанных солнцем трав, стрекот кузнечиков и все-все запахи и звуки, что наполняли воздух в тот чудесный день, когда мама закрывала банку.
Запахи забирались в самые отдаленные уголки квартиры, прятались под шкаф и кровать, забирались в тапочки и сапоги.
В такие дни все в доме особенно сладко спали и обязательно видели во сне лето.
На следующий день летнее волшебство выветривалось.
А я еще долго потом нюхал банку, все еще пахнущую жаркой полынью и прикладывал к горлышку ухо, словно банка была огромной морской раковиной.
Где-то на дне раздавался еле слышный, тихий-тихий стрекот кузнечиков.