«Пусть тьма укроет меня, пусть свет вокруг станет ночью»
Скажу: «Пусть тьма укроет меня, пусть свет вокруг станет ночью» -но и эта тьма для Тебя - не тьма: ночь светла как день, мрак - что свет (Пс.138:11-12) .
В одном из интервью Юрий Шевчук произнес такую фразу «тоска по трансцендентному». Я уже не помню по какому поводу было это интервью, в каком контексте Шевчук это сказал, но сама фраза глубоко запечатлелась в моем сердце. Врачи говорят, что боль - это симптом хороший, он говорит о том, что организм жив. Так вот тоска по трансцендентному - это хороший симптом, это признак жизни.
Помню как-то на улице увидел рекламный плакат, который рекламировал какую-то кухню. Там была изображена счастливая семья, в уютной обстановке, все счастливые и улыбающиеся. Комфорт и достаток. Молодые и красивые муж и жена, симпатичные дети, хорошая кухня…. И мне стало не по себе, этот плакат показался очень страшным. Я понял, что это агитка ада.
Что же там страшного? Это же был не просто плакат. Вся эта рекламная индустрия - это продукт деятельности умных людей, который эксплуатирует какие-то глубочайшие образы и символы, создавая свою символическую реальность. Мир полон таинств и символов, которые просто никак не рефлексируются большинством людей, которые, тем не менее, живут в этом сакраментальном пространстве. Так что же было страшного в картинке благополучной семьи, полной чаши, то, к чему стремится большинство людей, и чей образ так успешно эксплуатируется маркетологами? В нем наш мир позиционируется как завершенная и замкнутая реальность, за пределами которой ничего нет. Вот она - полнота жизни. Нет выхода в трансцендентное. Наверное, примерно та же проблема была с классическим искусством, которое добилось совершенства формы, тем самым замкнув наш мир на самом себе. И протестом против этого явился модернизм, абстракционизм, авангард и пр. Это была попытка вырваться к чему-то большему, прорваться сквозь идеальный космос, вырваться в беспредельные пространства, которыми только и может быть насыщен дух человеческий, имеющий сам своим основанием беспредельное.
Я помню, что в разгар именно самых ярких праздников внутри меня резко обострялось какое-то чувство тоски и пустоты. Ликование и радость, которые должны были меня вдохновлять и радовать вдруг имели совершенно противоположный эффект. Теперь я понимаю, почему так происходило. Земные вещи претендовали на некую полноту реальности, но дух, тлеющий маленьким огоньком где-то глубоко внутри, распознавал обман и начинал вопить об этом в страхе, что вместо беспредельного ему оставят предельное и тленное.
Менее всего я склонен к какому-то эскапизму и мироотрицанию, к дуализму, к платоническому противопоставлению духа и материи. Нет. Я материалист. Материалист в том смысле, что признаю права вечности и за материей. Но за материей, которая приобщена вечности, которая приобщена духу. Более того, именно тогда она и становится подлинной реальностью, а не индуисткой майей, когда проникается духом. Освобождение духа не отрывает его от материи, а наоборот, преображает и освещает ее.
Теперь я не признаю за подлинное ничего, где не отражается небо. Я не верю в подлинность того, что не переживает тоску по трансцендентному. В чине празднования Пасхи у древних евреев было вкушение горьких трав, которые должны были напоминать в разгар самого радостного еврейского праздника о горечи египетского плена. Есть замечательные строчки псалма.
И пусть к небу присохнет язык, если помнить не буду тебя я, если выше всех радостей мира не будет мне Иерусалим (пс. 136-6).
Поэтому я думаю, что подлинная жизнь человека всегда трагична. Все подлинное в этом мире трагично, настоящая любовь должна пережить трагедию. Тогда встает вопрос: а зачем вообще тогда нужно это трансцендентное, зачем вообще нужно что-то подлинное и реальное, если оно трагично и несет в себе скорбь и печаль? Да, действительно, многие так и живут, пытаясь отказаться от всякого трансцендентного, а значит, от всякого трагического, хотят драму жизни превратить в радостный земной пир. Но трагедия в том, что у них ничего не получается, в конечном итоге. И колесо повторяющейся смерти сжирает своих детей, которые пытались удобно устроиться на ее спицах.
Но есть люди, которые взыскуют неба. Они готовы отказаться от земного счастья ради того внутреннего зова, той тоски, которая рвется из глубины души, и они встречают Свет. Этот Свет освещает то, что всегда было в темноте, он освящает самые глубины, и дух находит успокоение и радость. И тоска сменяется печалью, светлой печалью, просветленной печалью, за которой просматривается еще очень тусклое, в отдалении, но сияние необычного Света. Света, который в один день прорвется и зальет все вокруг, Свет, который соединит небо и землю. И выдержать этот свет сможет только тот, кто копил его внутри, кто печалился о его отсутствии, кто сочинял грустные песни, и рассказывал печальные истории, которые на самом деле ждут того момента, чтобы рассказать свой подлинный финал.
Так что давайте праздновать и есть горькие травы, и пусть к небу присохнут наши языки, если помнить не будем, если выше всех радостей мира не будет нам Иерусалим. Небесный Иерусалим, город золотой.