Продолжение Уроки жизни -воспоминания детства или не автобиографическая повесть (2008)
Начало - в предыдущих записях.
•Другая жизнь•
Жизнь у бабушки с дедушкой оказалась не такой сладкой, как представлял я в последнюю ночь пребывания дома. Меня разместили на старом твердом диване в маленькой комнатушке. В комнате через стенку, откуда доносился тяжелый храп, спали дедушка и бабушка. После нескольких попыток уснуть я включил свет и несколько раз прошелся по комнате, уставленной различными предметами мебели, которые уже давно не функционировали, но и не могли быть утилизированы по причине сострадания бабушки. Точно так же, как и в папиной кладовой комнате, здесь можно было найти, что угодно - оранжевую клизму, барометр, клубки ниток разных цветов, старые фотоальбомы с неизвестными мне людьми, механические настольные военные часы с тремя циферблатами
Под утро я попытался уснуть, обхватив рукой привезенного с собой Персика, и только начал видеть сны, как раздался командный голос бабушки:
-Подъем! Вставай, будем делать зарядку!
Я не реагировал на бабушку, закрылся с головой одеялом и попытался вернуться в только что снившийся сон.
-Подъем! - прогудела бабушка и сдернула с меня одеяло. В комнате не пахло вкусными пирожками. Ни пахло ничем вкусным, кроме лежащих старых вещей. Бабушка взяла меня за руку и приподняла, слипшиеся веки глаз едва приоткрылись, и я увидел на полу две маленькие зеленые гантели.
-Пора делать зарядку. Вставай!
Мне пришлось встать, несколько раз присесть, отжаться от пола. Бабушка расставила ноги на ширине плеч и несколько раз наклонилась вперед, затем - вправо и влево.
-Позанимайся гантелями, а я тебе пойду кашу сварю.
Бабушка ушла. Меня хватило на один лишь взгляд на зеленые гантели. Я добрел до кровати, рухнул и уснул.
Жизнь у бабушки была другой. Несмотря на то, что у нее был телевизор, она разрешала включать его только тогда, когда сама собиралась смотреть. Она не объяснила мне, почему она так делает, но мне казалось, чтобы я не смог увидеть чего-нибудь лишнего, что могло, как говорит дедушка, травмировать мою психику.
Здесь не было моего автомобиля, не было игрушек, не было криков Алешки, прикрученных к дверной коробке качелей, суетливой мамы, запоздалого, пропитанного запахом будничного напряженного дня папы. Здесь не было ничего, кроме дедушки, шаркающего по квартире, снимающего на ночь вставную челюсть и всю ночь храпящего, спортивной бабушки, отказывающейся печь мне пирожки, старых неприятно пахнущих вещей и радио на подоконнике, постоянно издающего непонятный скрежет, словно по нему передавали зашифрованные сообщения с другой планеты.
Через несколько дней я упросил бабушку отпустить меня погулять. Во дворе дома стояло небольшое здание с надписью «Детский клуб «Факел», криво написанной масляными красками на фанере и прикрепленной высоко над дверью, под фонарем. В «Факеле» было четыре комнаты: в первой, самой большой, ребята постарше играли в настольный теннис, во второй располагался шахматный клуб; третья комната - обычно пустовала, туда иногда сбегались все те, кому не хватило места в предыдущих двух комнатках, чтобы полепить из пластилина, собрать конструктор или что-нибудь еще, а в четвертой постоянно сидел Роман Анатольевич, пенсионер, следивший за порядком в «Факеле» и выдававший ракетки, мячики и прочий инвентарь.
-А можно мне сыграть? - долго наблюдая за игрой в настольный теннис, спросил я ребят лет одиннадцати.
-Что? Маленький еще, не мешай, - важно ответил один из них.
-И что, если я маленький? Думаете, играть не умею? Что же здесь сложного!
Ребята посмотрели на меня с ухмылкой, и один из них протянул ракетку. Играть в настольный теннис оказалось не так уж и просто. Пропустив несколько десятков подач, я был удален из игры. К теннису я больше не подходил. Шахматы и шашки меня не привлекали. Да и стоило торчать в этом «Факеле», чтобы разыграть партийку с асами этого никудышного вида спорта, с позором проиграть и уйти? Ведь я мог, не выходя из дома, достать из-под запылившегося дивана шахматы, попросить посоперничать со мной дедушку и, воспользовавшись его старческой невнимательностью, переставить фигуры на нужные клетки и выйти из-за стола победителем! А вот пластилина и прочего хлама, который был в детском клубе, у бабушки не было. Хлама у нее было навалом, но он мне был не интересен. Кроме военных часов дедушки, до которых я добрался немного позже…
«Факел» перестал меня интересовать через несколько дней, и тогда я принялся за исследование комнатки, которую выделила мне бабушка по переезду. Самая интересная, на мой взгляд вещь, которую я там нашел, - это были военные часы с тремя циферблатами, показывающие каждый по отдельности: секунды, минуты и часы. В них не было ничего особенного, они всего лишь были воспоминаниями деда о военной службе. Для меня они ничего не значили, я мог их крутить, пытаться разобрать, зная, какого бы я результата не достиг, он меня не огорчит. С помощью металлической пластинки, которую тоже нашел в одном из ящичков, я отколупал стекло от одного циферблата и выгнул стрелку. Только это можно было с ними сделать. Вечером мне сильно попало от бабушки, и меня перевели в ее комнату.
-Дедушка будет теперь в той комнате спать. А то еще что-нибудь сломаешь, вандал юный. А ты со мной на кровати спать будешь.
Я не хотел спать с бабушкой на кровати. Разве мог я, взрослый человек, успевший за свою жизнь уже поездить на машине, побывать в сражении за захват крепости, сразить на повал своего неприятеля, раздеться до трусов и лечь с бабушкой.
-Баб, я могу описаться ночью, - придумал я причину, чтобы не спать с бабушкой.
-Ничего страшного, мы тебе клеенку постелем. А я от тебя подальше отодвинусь, меня не заденет, - посмеялась бабушка. Так и легли.
Всю ночь подо мной неприятно хрустела твердая клеенка, и мне приходилось терпеть. При малейшей попытке ее убрать из-под себя, бабушка, словно она вовсе не спала, а просто лежала с закрытыми глазами, крепко хватала за ближайший конец клеенки и ворчала:
-Что ж ты все возишься? Не смей ее убирать. Что мне потом матрац выкидывать? Спи давай, - и снова бабушка погружалась в свой странный, весьма чуткий сон, а я продолжал лежать на клеенке под тонкой простыней, ругая себя за то, что попытался обмануть бабушку. С тех пор я не старался обвести ее вокруг пальца, зная, что рискую сам оказаться в дураках.
Вообще, дружить с бабушкой мне нравилось. Несмотря на разные трудности, мы находили с ней общий язык.
-Дима! Дуй бегом на кухню! Каша стынет! - кричала бабушка.
-Деда, давай потом доиграем, - брал я тайм-аут в игре в шахматы и брел на кухню. Дедушка охотно соглашался, доставал из ящика стола портсигар, вытаскивал оттуда одну папиросу и выходил на балкон.
-Это манка? - взглянул я с брезгливостью на тарелку.
-Да. Садись, кушай.
-Я не буду это! - капризничал я.
-А кто тебя спрашивает! Садись, не нервируй меня, - краем фартука вытирая пот со лба, говорила бабушка.
-Не люблю манную кашу. Ее никто не любит! Пусть дедушка ест. Деда, тебя бабушка зовет, кашу манную есть! - собрался бежать я из кухни, как бабушка ухватила меня за талию, приподняла и поставила на стул.
-Не буду! Не буду! Не буду! - вертелся я в разные стороны. Бабушка села рядом со мной, перегородив мне выход, взяла ложку, зачерпнула в нее жидкость и поднесла к моему рту.
-За маму ложку!
-Не буду!
Но сколько бы я не сопротивлялся, каша была съедена. Недовольный, я возвращался к дедушке, садился за стол, и мы продолжали игру.
Больше всего мне нравилось в бабушке то, что мы могли с ней разговаривать на любые темы. Сидя по вечерам перед телевизором, я осторожно ерзал на скрипучем диване, чтобы не издавать сильный скрежет и не раздражать дедушку, молча читавшего газету, с нетерпением ждал рекламы на канале, чтобы воспользоваться бабушкиным «ничего не деланием» и узнать что-то для себя новое.
-Баб, а кто такой гаденыш? - однажды в один из таких вечеров спросил я. Дедушка поднял взгляд и посмотрел на меня поверх своих очков с толстыми линзами.
-Ты где услышал это слово? - поинтересовался дедушка. Бабушка сидела в раздумьях. И я уже начал сомневаться в ее мудрости. Дедушка не переставал меня пытать вопросами, отложил в сторону газету и, как мне показалось, начал вытаскивать из петлей брюк тоненький ремень из искусственной кожи.
-Тебя кто назвал так? Это мальчишки в «Факеле»? Кто именно? Поди Женька белобрысый. Я его отца знаю. Тот еще пьянчуга. Значит, Женька. Он, наверное, еще не такие слова знает. Как он тебя еще называл?
-Не он это, дедушка. Я по телевизору слышал, - соврал я, чтобы не выдавать маму.
-Как же по телевизору…, - проворчал дедушка, достал из кармана портсигар и начал нервно покручивать его двумя пальцами. - Хотя сейчас по телевизору тоже еще не то говорят. А я тебе говорил, Нина, что не надо ребенку так много телевизор смотреть. Кем он станет после твоих передач?
-Да прекрати ты брюзжать! Вот разошелся! - вскочила бабушка. - Не надо мой телевизор осквернять! - загородила бабушка собой пластмассовый ящик с разноцветными бегающими картинками. - Он тут ни причем! Ты читай свои газетенки! А телевизор мой не обижай! А гаденыш не такое уж и бранное слово! Вот разошелся! Котят гаденышами называют! Вспомни, как ты нашего бедолагу по квартире гонял и называл его так! Но ты, Дима, не бери со своего деда пример. Он в этой жизни мало что понимает. Ты меня всегда слушай, тогда не пропадешь в этой жизни.
-Ты хоть что такое внуку говоришь? - начинал злиться дед. Его морщинистое лицо залилось кровью. В слегка дрожащие губы он вставил папиросу и пошел из комнаты. У двери он остановился и еще раз посмотрел на бабушку. - Как он потом ко мне относиться будет? Башка у тебя есть на плечах? - дедушка махнул рукой и вышел из квартиры.
-Не обращай внимания. Покурит - успокоится. А что я такого сказала? Ничего же обидного, - успокаивала сама себя бабушка. - Начал здесь расследование проводить. Кто, где, когда. Слово не воробей, вылетит - не поймаешь. Ну и что, что услышал, что теперь, не жить? Ты просто Дима не старайся употреблять такие слова. Хорошо?
Реклама уже закончилась, и продолжался фильм. На дедушку я не злился и плохо о нем не думал. Скандал был в принципе исчерпан, оставалось сказать простое, но многозначащее слово:
-Обещаю.
Бабушка включила звук, и мы продолжили смотреть фильм. Вскоре пришел дедушка, как ни в чем не бывало сел в кресло, взял газету, несколько раз покосился на бабушку и вернулся к чтению газеты.
За следующие две недели проживания у бабушки ничего интересного не произошло. Я привык к их старому радио. Перед обедом, пока бабушка трудилась на кухне, я сидел на стуле у окна и слушал диктора со специфическим тонким голоском, рассказывающего разные сказки. Я совсем забыл, что значит сидеть в своей комнате или же выполнять нескончаемые приказы своей мамы. Алешку я вообще перестал помнить, словно его и вовсе не было в этой жизни. Каждое утро я рано просыпался и делал зарядку, боюсь признаться, но я даже подружился с зелеными гантелями и на удивление бабушки и на спор с дедушкой поднимал их огромное количество раз уже через полторы недели. «Вот ведь какой богатырь растет», - не переставала восхищаться моими успехами бабушка, и это мне льстило. В «Факел» я зашел еще один раз, попытался сыграть в настольный теннис, но, больно схлопотав в глаз теннисным шариком, немедленно со слезами оттуда удалился и остальное время обходил детский клуб стороной.
По вечерам мне звонили родители, узнавали, как мои дела, но я настолько был обижен за их предательство, что разговаривать не было никакого желания. Я еле сдерживался от слез, передавал трубку бабушке и уходил на кухню слушать радио. Потом мы садились с дедом друг напротив друга и разыгрывали пару партий в шахматы. Моя уверенность в его старческой невнимательности опроверглась после первой же неудачной попытки передвинуть фигуры на нужные клетки, после чего я проигрывал, но честно играл. Перед сном бабушка пыталась прочесть мне сказку, каждый раз я не успевал дождаться конца, засыпая на неприятной клеенке.
В начале марта за мной приехали родители. Я очень хотел домой. Но гордость не позволяла признаться в этом:
-Не поеду! - кричал я, ухватившись за юбку бабушки. - С бабушкой и дедушкой останусь. У вас Алешка есть. А у них никого нет, - продолжал я набивать себе цену. - Не поеду! Не поеду!
-Дима, что же ты не соскучился разве? - присел на корточки передо мной папа и попытался обнять. Я не собирался обниматься с предателем и отскочил назад.
-Я говорю, останусь здесь! Никуда не поеду!
-Дима, мы ведь тебя очень любим. Пойми, после того случая, мы больше никак не могли с тобой поступить. Поехали домой, - помогала уговаривать меня мама.
Вот он момент для выставления ультиматума. Лучше было не подыскать.
-Вы никогда мне сок морковный не делаете! А я люблю сок морковный. Бабушка мне каждый день его делала, правда, баб! - дернул я бабушку за юбку в надежде, что она мне подыграет.
-Делала, - ответила бабушка. - Не то, чтобы каждый день, но старалась, как можно чаще.
-Да откуда же мы знали, что тебе нравится морковный сок. Ты б сказал, Дима, что же нам моркови жалко, - сказал папа.
-Если у вас моркови мало, у меня ее навалом, могу вам дать, - уходя на кухню, произнесла бабушка.
-И санок у меня нет. У всех нормальных людей есть санки, а у меня их нет. Чем я хуже Олежки из четвертого подъезда? Дед меня катал на санках. Специально у соседа просил. Стыдно ему было или нет, шел и брал для любимого внука санки! - про деда я мог говорить что угодно, его все равно дома не было.
-На машинке не разрешаете кататься! - продолжал я. - Что же это за жизнь такая, собачья? Не поеду я никуда. С бабушкой останусь. И с дедушкой. Они меня любят, - я опустил голову и начал водить носком по полу, вычерчивая на нем невидимые круги, в ожидании, что мама и папа ответят.
-Дима, будешь ты кататься на своей машинке. Снег уже почти весь растаял. Еще неделька и катайся на здоровье, - сказал папа. - Я тебе, кстати, там сирену, как у милицейских машин, установил.
«Сирена - это круто, - подумал я - пусть и без морковного сока».
•Другая жизнь•
Жизнь у бабушки с дедушкой оказалась не такой сладкой, как представлял я в последнюю ночь пребывания дома. Меня разместили на старом твердом диване в маленькой комнатушке. В комнате через стенку, откуда доносился тяжелый храп, спали дедушка и бабушка. После нескольких попыток уснуть я включил свет и несколько раз прошелся по комнате, уставленной различными предметами мебели, которые уже давно не функционировали, но и не могли быть утилизированы по причине сострадания бабушки. Точно так же, как и в папиной кладовой комнате, здесь можно было найти, что угодно - оранжевую клизму, барометр, клубки ниток разных цветов, старые фотоальбомы с неизвестными мне людьми, механические настольные военные часы с тремя циферблатами
Под утро я попытался уснуть, обхватив рукой привезенного с собой Персика, и только начал видеть сны, как раздался командный голос бабушки:
-Подъем! Вставай, будем делать зарядку!
Я не реагировал на бабушку, закрылся с головой одеялом и попытался вернуться в только что снившийся сон.
-Подъем! - прогудела бабушка и сдернула с меня одеяло. В комнате не пахло вкусными пирожками. Ни пахло ничем вкусным, кроме лежащих старых вещей. Бабушка взяла меня за руку и приподняла, слипшиеся веки глаз едва приоткрылись, и я увидел на полу две маленькие зеленые гантели.
-Пора делать зарядку. Вставай!
Мне пришлось встать, несколько раз присесть, отжаться от пола. Бабушка расставила ноги на ширине плеч и несколько раз наклонилась вперед, затем - вправо и влево.
-Позанимайся гантелями, а я тебе пойду кашу сварю.
Бабушка ушла. Меня хватило на один лишь взгляд на зеленые гантели. Я добрел до кровати, рухнул и уснул.
Жизнь у бабушки была другой. Несмотря на то, что у нее был телевизор, она разрешала включать его только тогда, когда сама собиралась смотреть. Она не объяснила мне, почему она так делает, но мне казалось, чтобы я не смог увидеть чего-нибудь лишнего, что могло, как говорит дедушка, травмировать мою психику.
Здесь не было моего автомобиля, не было игрушек, не было криков Алешки, прикрученных к дверной коробке качелей, суетливой мамы, запоздалого, пропитанного запахом будничного напряженного дня папы. Здесь не было ничего, кроме дедушки, шаркающего по квартире, снимающего на ночь вставную челюсть и всю ночь храпящего, спортивной бабушки, отказывающейся печь мне пирожки, старых неприятно пахнущих вещей и радио на подоконнике, постоянно издающего непонятный скрежет, словно по нему передавали зашифрованные сообщения с другой планеты.
Через несколько дней я упросил бабушку отпустить меня погулять. Во дворе дома стояло небольшое здание с надписью «Детский клуб «Факел», криво написанной масляными красками на фанере и прикрепленной высоко над дверью, под фонарем. В «Факеле» было четыре комнаты: в первой, самой большой, ребята постарше играли в настольный теннис, во второй располагался шахматный клуб; третья комната - обычно пустовала, туда иногда сбегались все те, кому не хватило места в предыдущих двух комнатках, чтобы полепить из пластилина, собрать конструктор или что-нибудь еще, а в четвертой постоянно сидел Роман Анатольевич, пенсионер, следивший за порядком в «Факеле» и выдававший ракетки, мячики и прочий инвентарь.
-А можно мне сыграть? - долго наблюдая за игрой в настольный теннис, спросил я ребят лет одиннадцати.
-Что? Маленький еще, не мешай, - важно ответил один из них.
-И что, если я маленький? Думаете, играть не умею? Что же здесь сложного!
Ребята посмотрели на меня с ухмылкой, и один из них протянул ракетку. Играть в настольный теннис оказалось не так уж и просто. Пропустив несколько десятков подач, я был удален из игры. К теннису я больше не подходил. Шахматы и шашки меня не привлекали. Да и стоило торчать в этом «Факеле», чтобы разыграть партийку с асами этого никудышного вида спорта, с позором проиграть и уйти? Ведь я мог, не выходя из дома, достать из-под запылившегося дивана шахматы, попросить посоперничать со мной дедушку и, воспользовавшись его старческой невнимательностью, переставить фигуры на нужные клетки и выйти из-за стола победителем! А вот пластилина и прочего хлама, который был в детском клубе, у бабушки не было. Хлама у нее было навалом, но он мне был не интересен. Кроме военных часов дедушки, до которых я добрался немного позже…
«Факел» перестал меня интересовать через несколько дней, и тогда я принялся за исследование комнатки, которую выделила мне бабушка по переезду. Самая интересная, на мой взгляд вещь, которую я там нашел, - это были военные часы с тремя циферблатами, показывающие каждый по отдельности: секунды, минуты и часы. В них не было ничего особенного, они всего лишь были воспоминаниями деда о военной службе. Для меня они ничего не значили, я мог их крутить, пытаться разобрать, зная, какого бы я результата не достиг, он меня не огорчит. С помощью металлической пластинки, которую тоже нашел в одном из ящичков, я отколупал стекло от одного циферблата и выгнул стрелку. Только это можно было с ними сделать. Вечером мне сильно попало от бабушки, и меня перевели в ее комнату.
-Дедушка будет теперь в той комнате спать. А то еще что-нибудь сломаешь, вандал юный. А ты со мной на кровати спать будешь.
Я не хотел спать с бабушкой на кровати. Разве мог я, взрослый человек, успевший за свою жизнь уже поездить на машине, побывать в сражении за захват крепости, сразить на повал своего неприятеля, раздеться до трусов и лечь с бабушкой.
-Баб, я могу описаться ночью, - придумал я причину, чтобы не спать с бабушкой.
-Ничего страшного, мы тебе клеенку постелем. А я от тебя подальше отодвинусь, меня не заденет, - посмеялась бабушка. Так и легли.
Всю ночь подо мной неприятно хрустела твердая клеенка, и мне приходилось терпеть. При малейшей попытке ее убрать из-под себя, бабушка, словно она вовсе не спала, а просто лежала с закрытыми глазами, крепко хватала за ближайший конец клеенки и ворчала:
-Что ж ты все возишься? Не смей ее убирать. Что мне потом матрац выкидывать? Спи давай, - и снова бабушка погружалась в свой странный, весьма чуткий сон, а я продолжал лежать на клеенке под тонкой простыней, ругая себя за то, что попытался обмануть бабушку. С тех пор я не старался обвести ее вокруг пальца, зная, что рискую сам оказаться в дураках.
Вообще, дружить с бабушкой мне нравилось. Несмотря на разные трудности, мы находили с ней общий язык.
-Дима! Дуй бегом на кухню! Каша стынет! - кричала бабушка.
-Деда, давай потом доиграем, - брал я тайм-аут в игре в шахматы и брел на кухню. Дедушка охотно соглашался, доставал из ящика стола портсигар, вытаскивал оттуда одну папиросу и выходил на балкон.
-Это манка? - взглянул я с брезгливостью на тарелку.
-Да. Садись, кушай.
-Я не буду это! - капризничал я.
-А кто тебя спрашивает! Садись, не нервируй меня, - краем фартука вытирая пот со лба, говорила бабушка.
-Не люблю манную кашу. Ее никто не любит! Пусть дедушка ест. Деда, тебя бабушка зовет, кашу манную есть! - собрался бежать я из кухни, как бабушка ухватила меня за талию, приподняла и поставила на стул.
-Не буду! Не буду! Не буду! - вертелся я в разные стороны. Бабушка села рядом со мной, перегородив мне выход, взяла ложку, зачерпнула в нее жидкость и поднесла к моему рту.
-За маму ложку!
-Не буду!
Но сколько бы я не сопротивлялся, каша была съедена. Недовольный, я возвращался к дедушке, садился за стол, и мы продолжали игру.
Больше всего мне нравилось в бабушке то, что мы могли с ней разговаривать на любые темы. Сидя по вечерам перед телевизором, я осторожно ерзал на скрипучем диване, чтобы не издавать сильный скрежет и не раздражать дедушку, молча читавшего газету, с нетерпением ждал рекламы на канале, чтобы воспользоваться бабушкиным «ничего не деланием» и узнать что-то для себя новое.
-Баб, а кто такой гаденыш? - однажды в один из таких вечеров спросил я. Дедушка поднял взгляд и посмотрел на меня поверх своих очков с толстыми линзами.
-Ты где услышал это слово? - поинтересовался дедушка. Бабушка сидела в раздумьях. И я уже начал сомневаться в ее мудрости. Дедушка не переставал меня пытать вопросами, отложил в сторону газету и, как мне показалось, начал вытаскивать из петлей брюк тоненький ремень из искусственной кожи.
-Тебя кто назвал так? Это мальчишки в «Факеле»? Кто именно? Поди Женька белобрысый. Я его отца знаю. Тот еще пьянчуга. Значит, Женька. Он, наверное, еще не такие слова знает. Как он тебя еще называл?
-Не он это, дедушка. Я по телевизору слышал, - соврал я, чтобы не выдавать маму.
-Как же по телевизору…, - проворчал дедушка, достал из кармана портсигар и начал нервно покручивать его двумя пальцами. - Хотя сейчас по телевизору тоже еще не то говорят. А я тебе говорил, Нина, что не надо ребенку так много телевизор смотреть. Кем он станет после твоих передач?
-Да прекрати ты брюзжать! Вот разошелся! - вскочила бабушка. - Не надо мой телевизор осквернять! - загородила бабушка собой пластмассовый ящик с разноцветными бегающими картинками. - Он тут ни причем! Ты читай свои газетенки! А телевизор мой не обижай! А гаденыш не такое уж и бранное слово! Вот разошелся! Котят гаденышами называют! Вспомни, как ты нашего бедолагу по квартире гонял и называл его так! Но ты, Дима, не бери со своего деда пример. Он в этой жизни мало что понимает. Ты меня всегда слушай, тогда не пропадешь в этой жизни.
-Ты хоть что такое внуку говоришь? - начинал злиться дед. Его морщинистое лицо залилось кровью. В слегка дрожащие губы он вставил папиросу и пошел из комнаты. У двери он остановился и еще раз посмотрел на бабушку. - Как он потом ко мне относиться будет? Башка у тебя есть на плечах? - дедушка махнул рукой и вышел из квартиры.
-Не обращай внимания. Покурит - успокоится. А что я такого сказала? Ничего же обидного, - успокаивала сама себя бабушка. - Начал здесь расследование проводить. Кто, где, когда. Слово не воробей, вылетит - не поймаешь. Ну и что, что услышал, что теперь, не жить? Ты просто Дима не старайся употреблять такие слова. Хорошо?
Реклама уже закончилась, и продолжался фильм. На дедушку я не злился и плохо о нем не думал. Скандал был в принципе исчерпан, оставалось сказать простое, но многозначащее слово:
-Обещаю.
Бабушка включила звук, и мы продолжили смотреть фильм. Вскоре пришел дедушка, как ни в чем не бывало сел в кресло, взял газету, несколько раз покосился на бабушку и вернулся к чтению газеты.
За следующие две недели проживания у бабушки ничего интересного не произошло. Я привык к их старому радио. Перед обедом, пока бабушка трудилась на кухне, я сидел на стуле у окна и слушал диктора со специфическим тонким голоском, рассказывающего разные сказки. Я совсем забыл, что значит сидеть в своей комнате или же выполнять нескончаемые приказы своей мамы. Алешку я вообще перестал помнить, словно его и вовсе не было в этой жизни. Каждое утро я рано просыпался и делал зарядку, боюсь признаться, но я даже подружился с зелеными гантелями и на удивление бабушки и на спор с дедушкой поднимал их огромное количество раз уже через полторы недели. «Вот ведь какой богатырь растет», - не переставала восхищаться моими успехами бабушка, и это мне льстило. В «Факел» я зашел еще один раз, попытался сыграть в настольный теннис, но, больно схлопотав в глаз теннисным шариком, немедленно со слезами оттуда удалился и остальное время обходил детский клуб стороной.
По вечерам мне звонили родители, узнавали, как мои дела, но я настолько был обижен за их предательство, что разговаривать не было никакого желания. Я еле сдерживался от слез, передавал трубку бабушке и уходил на кухню слушать радио. Потом мы садились с дедом друг напротив друга и разыгрывали пару партий в шахматы. Моя уверенность в его старческой невнимательности опроверглась после первой же неудачной попытки передвинуть фигуры на нужные клетки, после чего я проигрывал, но честно играл. Перед сном бабушка пыталась прочесть мне сказку, каждый раз я не успевал дождаться конца, засыпая на неприятной клеенке.
В начале марта за мной приехали родители. Я очень хотел домой. Но гордость не позволяла признаться в этом:
-Не поеду! - кричал я, ухватившись за юбку бабушки. - С бабушкой и дедушкой останусь. У вас Алешка есть. А у них никого нет, - продолжал я набивать себе цену. - Не поеду! Не поеду!
-Дима, что же ты не соскучился разве? - присел на корточки передо мной папа и попытался обнять. Я не собирался обниматься с предателем и отскочил назад.
-Я говорю, останусь здесь! Никуда не поеду!
-Дима, мы ведь тебя очень любим. Пойми, после того случая, мы больше никак не могли с тобой поступить. Поехали домой, - помогала уговаривать меня мама.
Вот он момент для выставления ультиматума. Лучше было не подыскать.
-Вы никогда мне сок морковный не делаете! А я люблю сок морковный. Бабушка мне каждый день его делала, правда, баб! - дернул я бабушку за юбку в надежде, что она мне подыграет.
-Делала, - ответила бабушка. - Не то, чтобы каждый день, но старалась, как можно чаще.
-Да откуда же мы знали, что тебе нравится морковный сок. Ты б сказал, Дима, что же нам моркови жалко, - сказал папа.
-Если у вас моркови мало, у меня ее навалом, могу вам дать, - уходя на кухню, произнесла бабушка.
-И санок у меня нет. У всех нормальных людей есть санки, а у меня их нет. Чем я хуже Олежки из четвертого подъезда? Дед меня катал на санках. Специально у соседа просил. Стыдно ему было или нет, шел и брал для любимого внука санки! - про деда я мог говорить что угодно, его все равно дома не было.
-На машинке не разрешаете кататься! - продолжал я. - Что же это за жизнь такая, собачья? Не поеду я никуда. С бабушкой останусь. И с дедушкой. Они меня любят, - я опустил голову и начал водить носком по полу, вычерчивая на нем невидимые круги, в ожидании, что мама и папа ответят.
-Дима, будешь ты кататься на своей машинке. Снег уже почти весь растаял. Еще неделька и катайся на здоровье, - сказал папа. - Я тебе, кстати, там сирену, как у милицейских машин, установил.
«Сирена - это круто, - подумал я - пусть и без морковного сока».