Секс и несвобода
18+
Видимо, нужен талант Мишеля Фуко, чтобы связать две темы - секс и заключение. Мои способности скромнее, да и вряд ли месяц в камере без секса можно считать пограничной ситуацией, но какие-то наблюдения у меня всё же есть.
Речь идёт о спецприёмнике в апреле. Хотя в камере время тянется медленно, но поскольку “день сурка” повторяется много раз, в итоге тебе кажется, что два срока по 15 суток - это один огромный, нудный день, который “пролетел”.
Главное наблюдение заключается в том, что стресс в условиях несвободы подавляет либидо и ты просто выпадаешь из обычной сексуальной жизни, к которой привык на воле. Дело не только в том, что “негде заняться сексом”, а в том, что сексуальность в моём представлении гея воспринималась как прямая угроза. Ты находишься в среде с повышенным уровнем гомофобии и не готов демонстрировать “интерес к мужчинам” в этом смысле. К тому же, и объектов для такого интереса почти не было.
Разумеется, в тексте приговоров, которые имелись у администрации, были ссылки на Фейсбук, так что мой гей-активизм не был для них тайной. При желании или необходимости давления они могли бы пустить эти данные в ход, создавая атмосферу нетерпимости. Но, похоже, что у них не было этой задачи.
В камере дело не пошло дальше подозрений и намёков, особенно со стороны тех, с кем у меня были политические споры. Например, когда я показал книжку Толстого “Детство”, которую только что взял в библиотеке, мой “оппонент” и сторонник войны радостно заметил: “А ты в курсе, что Толстой был пидорасом?” При этом, судя по лицу и интеллекту, я мог предположить, что человек не прочитал ни строчки из Толстого. Пришлось ему напомнить, что классик был женат и имел 13 детей (не все, конечно, выжили), но “оппоненту” это было и не важно. Он намекал, что я интересуюсь “пидорасом”.
Всерьёз вдаваться в тему “влюблённостей” Толстого в мужчин - я посчитал совершенно лишним..
В личном плане у меня стоял какой-то блок на любую сексуальность. Вплоть до отсутствия утренней эрекции. Это было непривычно, при том, что “плотность” мата в камере обычно побивала все рекорды в сравнении с волей. Но рекордное упоминание “хуёв” меня никак не возбуждало, а скорее, наоборот.
Точных исследований не существует, но, по разным наблюдениям, в гей-среде упоминание члена (включая ритуальное) сложно отделить от сексуального контекста в принципе. Пресловутый “хуй” здесь - не просто фигура речи, но и орган, напрямую связанный с либидо говорящего. Очевидно, что у гетеро это не так.
Мне всегда было любопытно, в какой мере мужской гетеро-мир сексуализирует матерный язык. В каком условном моменте речи образ “хуя” обретает образную плотность и становится чувственной “картинкой”. Мне казалось просто нереальным, что такие выражения как “ё*аный в рот” или “е*ать мой хуй” (как говорил самый молодой из моих сокамерников 20-летний Дима) - совсем лишены сексуальности. Я до конца не понял, но подозреваю, что воздержание добавляло им чувственного напряжения. Это проявлялось в интимных сюжетах, которые они обсуждали, и в матерном языке.
Юный Дима, “залетевший” на 10 суток за вождение без прав, был довольно плотным малым, который прямо изнывал от тоскливого безделья, не понимая, чем заняться. Даже пытался читать.. Он раскидывал ноги, сидя на панцирной сетке кровати, двигал бёдрами, качался, принимал “томительные” позы, закидывая руки за голову, лежал пластом или шлялся по камере, почёсывая член через спортивные штаны.
“Вот выйду - сразу в баню с корешами. Я бы прямо сейчас проституток снял. Одна там тёлка вааще… Чернокожая, прикинь, только дорогая. Сосёт, что просто заебись.. Ну, блядь.. Ебать мой хуй…” - С этими словами Дима падал на матрас, начинал качаться и скрипеть, подпрыгивая бёдрами и дёргая ногами. Мысль о чернокожей проститутке, которую он снимет в день освобождения, грела его сердце. Пожалуй, это был единственный пример матерной риторики, не связанной с насилием (“е*ать мой хуй” можно даже самому)). Да и просто было видно, что сексуальные флюиды наполняют этот оборот.
Еще одна “опасная” тема возникала в связи с душем, который полагался раз в неделю всей камере - и каждому из нас при поступлении. Говоря теоретически, душ - опасное пространство для любого гея - по понятным причинам. Ты не можешь знать заранее, как отреагирует твой орган на кого-то из соседей. (При всём контроле за эрекцией, они порой непроизвольны). И тест на гетеро и гомо будет сразу же провален..
Но из-за гипса я отказался от сомнительной радости мыться одной рукой, хотя при поступлении в душевую заглянул. Кафельный “мешок” и четыре ржавых лейки над местами без перегородок, скорей, напоминали газовую камеру.
Один из полицейских (лет под тридцать) со смешливыми глазами, который был пообразованнее прочих, тут же пошутил, не скрывая гомофобного подтекста: “А что, товарищи по камере не захотели вас намылить? Я-то не могу, я не обязан это делать”.
Думаю, мужская нагота меня бы мало увлекла, потому что, в самом деле, “глаз положить” было не на кого. Разве что на кого-то из полицейских. Но ненавистная форма убивала всякую фантазию. Действие, которое хотелось с ними сделать - это пристегнуть наручниками к стенке. И уйти.
Единственный парень (бляха номер.. - не помню), который мне действительно там нравился (стройный, молодой и черноглазый) был, похоже, новичком в “конвойном” деле. Я бы с удовольствием выполнял его команды, )) приседая в голом виде (как полагалось в первый день ареста). Но он смотрел на активиста с таким испугом или осуждением (поскольку, разумеется, читал об этом в деле), что либидо молчало.
К концу апреля “затянувшееся воздержание” никак меня не угнетало, секс просто исчез из жизни на время контакта с “арестантской” средой. Удивительно, но и свобода не сильно изменила ситуацию. Секса просто не хотелось - до того момента, когда, оказавшись в Москве, я наконец-то почувствовал себя в относительной безопасности.
Близкий друг (за что ему огромное спасибо) вернул меня к жизни с помощью порно с гетеро-парнями (других у него не было, - один из них на фото). И всё вернулось “на круги”.
Москва перед отъездом подарила мне несколько романтических встреч, о которых я буду грустить. Потому что парень, с которым ты целовался в России в последний раз, запоминается навсегда. )