Звонки
В этом неудачном году с тремя двадцатками (20.11.2020) два человека меня не поздравили. С институтских лет я ждал от них известий в день рождения - и наша связь не прерывалась.
Без этих "ритуалов" день кажется не полным, хотя праздник - номинальный и давно условный. Не хочется "высчитывать" печальные сценарии, но по-настоящему, пожалуй, я тревожусь только об одном из этих людей..
***
Девочка, с которой мы дружили в студенческой группе, много лет терпела неопределённость, которой веяло от наших "дружеских отношений". Как любой нормальный человек, она ждала развития событий, которых не могло произойти, потому что "сумбур" в голове мешал признаться в своей ориентации.
Но и после её замужества мы оставались на связи. Я даже подарил ей свой поэтический сборник - в виде запоздалого "каминг-аута", потому что адресаты этой "лирики" говорили сами за себя. Отчасти это объясняло (но не извиняло) годы институтского тумана, когда я даже не решился её поцеловать. Хотел ли я извиниться таким странным образом, посылая книжку, - сам не знаю, но до сих пор испытываю чувство вины.
Реакция была ожидаемой. "Мне понравилась твоя голубая книжица", - иронично написала подруга юности, и ирония была (мне показалось) формой индульгенции за мои грехи. Наши ритуальные послания по двадцатым числам продолжались.
Каждый год с утра я был уверен, что увижу в телефоне её смс-ку. ("Дорогой Саша! С Днём рождения!"). Но в прошлом году эта "музыкальная шкатулка" замолчала и мелодии исчезли. Наши даты разделяет пара дней (оба Скорпионы) и я поздравил её в "одностороннем порядке".
"Мне показалось, что ты устал от нашего общения, и, наверное, так лучше", - написала она в прошлом году. Это, конечно, было не так. Я пообещал, что нас "разлучит только смерть" и что "просто так от меня не отделаться". Она не возражала. Но в этом году история повторилась - и, видимо, нет смысла цепляться за ритуал.
Дети, внуки, близость пенсии и школьные заботы - важнее, чем память об отношениях между двумя странными студентами. У дружб должно быть наполнение, иначе они облетают, как осенний лес. Никакая ностальгия не поможет. Но у меня наоборот: прошлое всё ярче, а настоящее бледнее. Хочется, как рыба, пробиться к началу - и себя уже не изменить.
Но по-настоящему я беспокоюсь о другом человеке.
***
Не помню, когда мы познакомились с Галиной Алексеевной, мамой одноклассника, с которым мы дружили в старшей школе. Я таскал читать книжки из их большой библиотеки - с резными тёмными шкафами. Конан-Дойль был зачитан до дыр и порой казалось, что я поселился на диване у друга. Когда он заболел ветрянкой или корью, мы изобрели язык "глухонемых" и стоя под окнами, я выводил руками "кренделя", изображая буквы алфавита.
Потом компанией из нескольких семей мы разбили лагерь на Оке. Где я пытался малевать акварели, а Галина Алексеевна ловила меня в свой видоискатель (вместе с речным пейзажем) и затем дарила удивительные снимки акварельной воздушности.
Когда я сдавал экзамены в пед, то оказалось, что она работает в кабинете литературы - и более того, является "гением этого места". Все годы студенчества неотделимы в памяти от её "книжного" образа. Как сейчас помню милую фигуру с вязаным пледом (она прекрасно вязала), как-то по-особому приподнятым подбородком, ироничным взглядом за очками и седоватой шапкой волос.
"Что ты сегодня такой зелёненький?" - шутила Г.А., видя мою "измождённую" физиономию. И я признавался, что прогуливаю пару по английскому - или жаловался, что зачёты по "Истории КПСС" прикончат меня головной болью. (В кармане лежала зачётка с позорным "удом"). Уже тогда мои отношения с "ленинизмом" были взаимными.
"Основы научного онанизма", - шутил приятель, вертя в руках толстый "кирпич" учебника. (Друг-историк, в которого я был немного влюблён в те годы, теперь - директор школы, но, надеюсь, не утратил бунтарского духа).
Галина Алексеевна была образцом интеллигентности (хотя я не думал об этом). Иронически поглядывая сквозь толстые стёкла очков добрыми глазами, она умела приподнять самооценку, настроение, прибавить веры в себя, ничего для этого не делая.
Она просто была собой - и этого было достаточно. Как-то в нашей настенной газете я тиснул стишок про "барокко" учебного корпуса, исторические своды потолков, чугунные "гремучие" лесенки, по которым когда-то бегал гимназист Вересаев. И упомянул, конечно, кабинет литературы с его "хранителем".
Галина Алексеевна скептически поправила очки на переносице: "Ну спасибо тебе, Хоц, обозвал меня старой, гремящей ступенькой.." - и она тряхнула седоватой шевелюрой. У неё была удивительная манера смеяться - как-то по-особому, "внутренним", сдержанным смехом, не разжимая губ. Даже смех был интеллигентным.
Представление о норме - важная вещь. Хорошо, если в юности ты видишь такие примеры. Помню, как-то на диване, мелькая спицами и поглядывая в телевизор, Г.А. наблюдала бодрого Михаила Сергеевича в толпе москвичей (шёл романтический период Перестройки) и слушала мою болтовню о переменах и свободе.. Вдруг она ткнула спицей в экран: "Саш, ну, что это такое? Это же холуйство.." (За спиной генсека бугай-телохранитель держал над лысиной зонт).
Я немного обалдел и слова застряли в горле: "Ну.. как же... протокол.. меры безопасности.. это же по должности... А Михал-Сергич - ого-го! Изменит целый мир (как пелось в польской песенке)". Но Галина Алексеевна была непреклонна: "Холуйство. Мог бы и сам подержать".
Годы сталинского прошлого не убили в ней чувство достоинства. Улоф Пальме, гуляющий по улицам города, был ей понятней, чем советские "бонзы".
Однажды в электричке, обнаружив в купленном сборнике Прокофьева какие-то стишки про "вождя и учителя", она вышла из вагона, бросив книгу на скамейке.
Она не любила Чехова - за антисемитские нотки в рассказах. Но молчала о Достоевском, которым я был увлечён (не хотела меня травмировать), хотя это свойство классика можно "хлебать лаптями". Но в институте я не знал "Дневника писателя".
Уже после выпуска, когда одноклассник женился и "пошли внуки", она отправляла ребят к нам домой - с букетами из сада. Просто так, без повода, охапки свежих колокольчиков и астр, из-за которых выглядывал юный гонец.
"Ну как, ты ещё не женился?" - каждый телефонный разговор не обходился без этой напористой фразы. Я как мог, отшучивался, но "люди же не идиоты" (как пошутил мой первый парень, в ответ на вопрос об открытости). Иными словами, я не вдавался в подробности.
В ответ Г.А. держала меня в курсе новостей: кто из наших одноклассников уехал в Штаты и в Израиль (в школе с углублённым изучением физики было много еврейских ребят). Кто там преуспел, открыв бизнес "холодильных установок", а кто процветает на родине, сменив "еврейскую фамилию" на русскую (жены) и сделав карьеру в тульском "белом доме".
В последние годы, когда ей было уже за восемьдесят, мне очень хотелось зайти с букетом цветов и поздравить лично. Может быть, обнять, даже поцеловать руку (фантазия рождала пафосные сцены благодарности). Помня иронический склад Галины Алексеевны, я не решился на это. Но, действительно, не знал, как выразить ей свою любовь.
Дружба с одноклассником давно забылась. Я мало знаю о его семье, едва ли опознаю детей на улице, - но отношения с этой женщиной остались на долгие годы. В последний свой визит, два года назад, меня поразило, что она испекла для меня торт. В её-то возрасте..
Мы сидели за столом, в знакомой комнате с книжными шкафами, из которых я таскал тома Конан-Дойля - и с нарочитым юмором рассказывал про штраф и задержания на акциях. А хозяйка (глуховатым, но таким знакомым голосом) напоминала, что я рискую "пойти по Владимирке"..
Последнее время мы созванивались к новому году и на дни рождения. Иногда трубку брал сын - и я передавал привет, если она плохо себя чувствовала. Всё же я признался ей, что живу не один, а с другом и что я "не пропаду" - ей не стоит беспокоиться. (Это не было признанием, но ведь "люди не идиоты").
Наверное, только сейчас я понимаю смысл фразы, которую она повторяла из разговора в разговор - с каким-то особым нажимом. "Будь счастлив!" Я пытался отшутиться, но она словно настаивала: "Саша, будь счастлив!".
Думаю, теперь я понимаю, что ей хотелось сказать.
Конечно, надо бы набрать знакомый номер - и спросить как её дела, почему она не позвонила. Наверное, на днях я так и сделаю... Переступая через страх.
Но что это меняет? Ничего. Я точно знаю, что в "наш" день мы помним друг о друге.