Дмитрий Быков о Твардовском
Дмитрий Быков о Твардовском (Фрагменты из статьи "Вот стихи, а все понятно…")
http://www.novayagazeta.ru/arts/3038.html
Я не большой почитатель Дмитрия Быкова. Но под его словами о Твардовском готов подписаться.
Поэзия Твардовского побеждена не другой поэзией, а общим врагом всей литературы - бессмыслицей: стихи читаются не во всякое время. Их задача во все времена - незаметно, исподволь формировать некоторые душевные качества, которые сегодня не просто не востребованы, а потенциально опасны. Стихи нужны в любви и на войне, в работе, в претерпевании невзгод, в настроении утопической мечтательности, но для имитации всего и вся, для перетерпевания жизни и спуска апокалипсиса на тормозах они излишни, а то и губительны. От них отдергиваешься, как от ожога. Задаваемый вот уж лет двадцать вопрос - почему не читают поэзию? - пора переформулировать: почему не живут? Писать можно во всякое время и почти в любом состоянии: это самая мощная аутотерапия, известная человечеству. Но вот читать - больно, это как напоминание о других мирах, из которых тебя низвергли.
...
Думаю, истоки раздражения, которое подсознательно вызывает Твардовский, не столько в его личности или манере, сколько в той самой эстетике, которую он сам же и определил: «Вот стихи, а все понятно, все на русском языке». Метод Твардовского исключает пускание пыли в глаза, манерничанье, ложные красивости, невнятицу: эта установка на ясность - так называемый кларизм - вообще не добавляет поэту друзей, ибо предполагает самую честную игру. Твардовский, пользуясь выражением из «Свана», дотягивает ars poetica до светлого поля сознания, выводит это занятие из области авгурских перемигиваний, жреческих секретов, высокомерных умствований. Он не прибегает ни к традиционным поэтизмам, ни к выгодным лирическим сюжетам (любовной лирики вообще ноль, случай уникальный даже для советской лирики). Темы сниженные, средства аскетические - и вот, поди ты, с этим инструментарием, с этой сниженной тематикой сделай высокую лирику, от которой перехватывает дыхание. Твардовский манифестирует тот тип поэзии, в котором мастер сразу виден, нет спору, но ведь и бездарь сразу видна. Проблема Твардовского - в частности, его посмертной репутации - не в том, что у него «все понятно» (понятно как раз далеко не все, многие подтексты утрачены безвозвратно, а ремеслом автор владеет лучше всех сверстников, и об этой технической стороне дела написано до обидного мало). Проблема в том, что при таком подходе к поэзии сразу понятно, кто поэт, а кто нет. Твардовский выгоняет стих, как солдата, из укромного окопа, где можно отсидеться, - из традиционных областей, где живет и вольно дышит лирика, - на открытое, простреливаемое пространство; и на нем, в самом честном бою - побеждает. Даже Слуцкий лучше вооружен - за ним опыт Маяковского и обэриутов, традиция европейского авангарда; Твардовский от всего этого отказался начисто, пошел врукопашную. Инструментарий самый простой - частушечный хорей либо гражданский пятистопный ямб. Это во всех отношениях солдатский, крестьянский, черный труд - вышедшие в «Прозаике» двухтомные дневники демонстрируют его интенсивность. И войну свою он выигрывает. Но многие ли так могут - и многие ли готовы это простить?
...
Когда читаю Твардовского, часто плачу - не потому, что с возрастом, по-толстовски говоря, «слаб стал на слезы», а потому, что он умеет вызывать одну чрезвычайно тонкую и сильную эмоцию. Дать ей словесное определение особенно трудно - это почти значит научиться так делать самому. Заплачешь не от всякого потрясения - надо еще разрешить себе заплакать, и сделать это можно лишь после долгого и страшного напряжения.
http://www.novayagazeta.ru/arts/3038.html
Я не большой почитатель Дмитрия Быкова. Но под его словами о Твардовском готов подписаться.
Поэзия Твардовского побеждена не другой поэзией, а общим врагом всей литературы - бессмыслицей: стихи читаются не во всякое время. Их задача во все времена - незаметно, исподволь формировать некоторые душевные качества, которые сегодня не просто не востребованы, а потенциально опасны. Стихи нужны в любви и на войне, в работе, в претерпевании невзгод, в настроении утопической мечтательности, но для имитации всего и вся, для перетерпевания жизни и спуска апокалипсиса на тормозах они излишни, а то и губительны. От них отдергиваешься, как от ожога. Задаваемый вот уж лет двадцать вопрос - почему не читают поэзию? - пора переформулировать: почему не живут? Писать можно во всякое время и почти в любом состоянии: это самая мощная аутотерапия, известная человечеству. Но вот читать - больно, это как напоминание о других мирах, из которых тебя низвергли.
...
Думаю, истоки раздражения, которое подсознательно вызывает Твардовский, не столько в его личности или манере, сколько в той самой эстетике, которую он сам же и определил: «Вот стихи, а все понятно, все на русском языке». Метод Твардовского исключает пускание пыли в глаза, манерничанье, ложные красивости, невнятицу: эта установка на ясность - так называемый кларизм - вообще не добавляет поэту друзей, ибо предполагает самую честную игру. Твардовский, пользуясь выражением из «Свана», дотягивает ars poetica до светлого поля сознания, выводит это занятие из области авгурских перемигиваний, жреческих секретов, высокомерных умствований. Он не прибегает ни к традиционным поэтизмам, ни к выгодным лирическим сюжетам (любовной лирики вообще ноль, случай уникальный даже для советской лирики). Темы сниженные, средства аскетические - и вот, поди ты, с этим инструментарием, с этой сниженной тематикой сделай высокую лирику, от которой перехватывает дыхание. Твардовский манифестирует тот тип поэзии, в котором мастер сразу виден, нет спору, но ведь и бездарь сразу видна. Проблема Твардовского - в частности, его посмертной репутации - не в том, что у него «все понятно» (понятно как раз далеко не все, многие подтексты утрачены безвозвратно, а ремеслом автор владеет лучше всех сверстников, и об этой технической стороне дела написано до обидного мало). Проблема в том, что при таком подходе к поэзии сразу понятно, кто поэт, а кто нет. Твардовский выгоняет стих, как солдата, из укромного окопа, где можно отсидеться, - из традиционных областей, где живет и вольно дышит лирика, - на открытое, простреливаемое пространство; и на нем, в самом честном бою - побеждает. Даже Слуцкий лучше вооружен - за ним опыт Маяковского и обэриутов, традиция европейского авангарда; Твардовский от всего этого отказался начисто, пошел врукопашную. Инструментарий самый простой - частушечный хорей либо гражданский пятистопный ямб. Это во всех отношениях солдатский, крестьянский, черный труд - вышедшие в «Прозаике» двухтомные дневники демонстрируют его интенсивность. И войну свою он выигрывает. Но многие ли так могут - и многие ли готовы это простить?
...
Когда читаю Твардовского, часто плачу - не потому, что с возрастом, по-толстовски говоря, «слаб стал на слезы», а потому, что он умеет вызывать одну чрезвычайно тонкую и сильную эмоцию. Дать ей словесное определение особенно трудно - это почти значит научиться так делать самому. Заплачешь не от всякого потрясения - надо еще разрешить себе заплакать, и сделать это можно лишь после долгого и страшного напряжения.