У Спасской башни
Зимой впервые в жизни довелось пройти под Спасской башней: открыли выход через нее из Кремля (но не вход). Идешь к Спасским воротам вдоль огромного пустыря, образовавшегося на месте загадочно исчезнувшего 14-го корпуса (его ремонтировали-ремонтировали, да так отремонтировали, что в итоге он исчез: когда леса и декорации сняли, под ними обнаружилась пустота; есть в этом нечто гоголевское или булгаковское). И хотя пройти этот маршрут можно всего за минуту, а перед глазами пустырь, навевает он многое.
Раньше там соввласть горожанам гулять не разрешала (исключая несколько лет при Хрущеве - но меня тогда не было), а до большевиков это было прогулочное место, как и весь Кремль. Стояли тут два монастыря - Чудов и Вознесенский - и т.н. Малый (Николаевский) дворец. Кроме Большого Кремлевского, всем известного, был ведь еще и Малый (большой без малого - уже не большой, а просто дворец или, допустим, театр). Николаевским дворец был назван потому, что некоторое время был резиденцией великого князя Николая Павловича.
Здесь Николай, уже император, принял возвращенного из ссылки Пушкина («ты довольно шалил, надеюсь, что теперь ты образумишься») и обещал быть ему личным цензором. Здесь же 29 апреля 1818 года - то есть ровно 200 лет тому назад, всего лишь сутки до юбилея остались! - родился сын Николая Александр, будущий император всероссийский, Царь-Освободитель, и, между прочим, последний урожденный москвич, стоявший во главе государства (с тех пор ни один москвич страной не руководил). На 80-летие его напротив дворца, на склоне за кремлевской стеной был открыт целый скульптурно-архитектурный комплекс, центр которого образовывала статуя Александра II. Простоял он всего 20 лет: в 1918 г. революционная сволочь во главе с Лениным и Маяковским статую низвергла, а вскоре уничтожила и все остальное. Дворец сильно пострадал от большевицких пушек в ноябре 1917-го, а в конце 20-х был взорван вместе с монастырями. Великому реставратору Барановскому удалось лишь спасти кое-какие древние фрески (но далеко не все) и получить разрешение вытащить из Вознесенского монастыря гробы русских цариц и великих княгинь 15-17 веков. Что и было им сделано в совершенно авральном порядке. Все они теперь лежат под Архангельским собором, в подвале, непогребенными. Об этом варварстве и кощунстве говорить начали только в позднюю перестройку, да и сейчас еще говорят неохотно. По-хорошему надо бы все восстановить, а останки похоронить, но это станет возможно не раньше, чем с Совком будет покончено. А пока не слышно даже об отмечании, хотя бы и скромном, такой круглой даты, как 200-летие царя-реформатора.
Через пустырь открывается вид на здание Судебных установлений, именуемое нынче «Сенатским дворцом» (на фото), хотя после 1865 года ничего сенатского там уже не было, и до 1918 г. там располагались московский окружный суд и московская судебная палата - создания великой судебной реформы Александра II. Там, в Овальной, или «Митрофаниевской» зале, названной так потому, что в ней впоследствии судили игуменью Митрофанию, 21 августа 1866 г. проходил первый в России процесс с участием присяжных - по делу крестьянина Ивана Тимофеева, обвиняемого в краже со взломом. Ныне ее занимает «представительский кабинет президента РФ» и недавно Путин с Инфантино записывали в ней футбольный ролик. Весьма характерно, что главное и самое престижное административно-офисное здание в РФ - это то, в котором некогда располагался «всего-навсего» суд.
И снова надо вспомнить Пушкина: рядом с Круглой (Екатерининской) залой, над которой ныне реет главный флаг РФ и где часто проходят мероприятия с участием высшей номенклатуры, которые мы видим по ТВ, застрелился зять Пушкина, муж его старшей дочери, генерал Гартунг. Он в 1877 г. попал под суд, тоже с присяжными, за вменявшиеся ему махинации с векселями. Процесс проходил в Круглой зале и был показательным в смысле равенства всех перед законом и судом: «организованная преступная группа» состояла из пяти лиц, и в их числе генерал Гартунг, полковник граф Ланской (сын С.С.Ланского, бывшего министром внутренних дел при отмене крепостного права) и крестьянин Мышаков, а также одна купчиха и коллежский советник. Обвинительная речь молодого прокурора Н.В.Муравьева так потрясла генерала, что он, когда присяжные ушли совещаться, вышел в соседнее помещение и застрелился, оставив записку: „Клянусь всемогущим богом, я ничего не похитил по настоящему делу. Прощаю своих врагов“. Всего этого в свете долго не могли простить Муравьеву, а особенно осуждали следующую его фразу:
«В самом факте, в самой возможности появления генерала Гартунга, графа Ланского и их спутников на скамье подсудимых нельзя не видеть некоторой, так сказать, предварительной победы правосудия. Ни знатность происхождения, ни высокое общественное и служебное положение, ни связанные с тем и другим влияния и связи - ничто не помешало действиям безличного и бесстрастного закона. Равный для всех, допускающий могущество и торжество только одной справедливости, он призвал подсудимых к ответу».
Фраза действительно «на грани фола». Похороны Гартунга в Симоновом монастыре (впоследствии тоже взорванном большевиками) превратились в демонстрацию, историю подробно разбирал Достоевский в своем "Дневнике".
Но карьера Муравьева успешно продолжилась: он был обвинителем убийц Александра II, из которых главная, харизматическая террористка Перовская, была его подругой детства (отец Муравьева был во Пскове губернатором, а отец Перовской - вице-губернатором); затем прокурором Московской судебной палаты, то есть главным прокурором на 15 центральных губерний, и наконец министром юстиции, генерал-прокурором. Нормальной его биографии до сих пор не существует, как практически у всех «царских сатрапов» того времени, и отличить правду от наветов трудно. Ясно только, что человек он был яркий, талантливый, очень деятельный, и никого не оставлял равнодушным. Любили его немногие, но все побаивались.
Правда, именно в Круглой зале Здания судебных установлений Муравьева, уже в бытность его прокурором палаты, постиг сильный афронт: слушалось дело некоего Орлова, убившего хористку Большого театра Бефани, а в это же время в Митрофаниевской зале происходил другой процесс, и Муравьев свободно фланировал из одной залы в другую, давая указания своим прокурорам, как им вести дела. Председателем же по делу Орлова был злой, популярный в Москве и никого не боявшийся товарищ председателя окружного суда Е.Р.Ринк: устав от хождений Муравьева и дождавшись его очередного пришествия, он велел судебному приставу запереть залу на ключ, и ключ этот положить перед ним, Ринком, «дабы разные посторонние данному процессу люди, входя и выходя, не нарушали спокойного отправления правосудия». И так продержал Муравьева вместе с публикой взаперти часов пять без перерыву. Был ли он родственником того Ринка, что изобрел «Новичок», я не знаю, но исключать нельзя, потому что фамилия редкая...
