Потребность в гражданском диалоге.
Удивительное по "включенности" в новейшую российскую историю и по глубине смыслов интервью Вячеслава Игрунова.
С ним можно бы было вести именно диалог, а не просто полемику.
Вот несколько его высказываний, на которые не могу не откликнуться.
"...никто даже не пытался заняться социологическими исследованиями, представлением о том, в каком же обществе мы живем".
Я именно поэтому в 1989 году перешёл на работу во ВЦИОМ, что хотел с помощью социологии понять откуда и куда мы движемся.
"Для того чтобы понимать истину, нужно находиться в диалоге. А мы находимся не в диалоге - мы находимся в полемике, в споре. Каждый отстаивает свою правоту и совершенно не желает слышать другого. У нас нет полифонии. У нас есть совершенно перебивающие и заглушающие друг друга монологи. И в этом смысле, конечно, у общества есть проблемы. Оно не слышит другой стороны, упрямо не хочет взглянуть под другим углом на проблему, которой оно само занимается, не видит ее в объеме, и поэтому не может решить. Это одно. Но хуже другое. Это проблема с мышлением: действительно, интеллектуальный потенциал общества оказался критически ниже того уровня, который мог бы спасти страну".
И для меня важнее найти возможности диалога (именно в духе Бахтина и даже ещё Сократа), чем идеологического спора или простой полемики. Ибо только в гражданском диалоге может появиться такая гражданская истина, которую мы все вместе можем разделить.
"- А с чем вы связываете российскую многовековую установку на безальтернативность, на то, что лучше мыслить то, что есть, как данность, принимать это как фатум, чем продумывать возможные варианты развития событий истории? Откуда такая страсть к безальтернативности как к судьбе России?
- Вы думаете, это специфика России? У меня нет такого ощущения. Я не думаю, что французы, например, думают иначе. Просто у них другая история, они как-то иначе вырисовывают это безальтернативное будущее. Посмотрите, сегодня Соединенные Штаты утверждают, что есть только одно общечеловеческое будущее, только одно правильное устройство общественной и государственной жизни. Кто живет иначе - это, русским словом скажем, выродки. Или варвары. Недоросшие, просто девиантные государства. Всех надо поправить и всех надо вписать в правильное русло. Какая здесь альтернатива? Никакой альтернативы нет. Почему мы говорим, что одни только русские мыслят безальтернативно? Нет".
Тоже здравое и вполне трезвое суждение. Русские не хуже и не лучше других народов
"Те, кто привел страну к этой катастрофе, не имели в голове ничего, кроме своих затхлых представлений, усвоенных в партшколе или заученных на партсобраниях. Они не могли ничего творческого привнести, поэтому вынуждены были воспользоваться чужими кальками, иногда исказив их, иногда следуя им. Но какие это были кальки, как они сложились таким образом, почему востребованным оказался европейский выбор, Гайдар? Как это произошло в обществе? Никто не знает".
Вообще он довольно интересный срез тогдашних "умонастроений столичной интеллигенции" ухватил. Именно столичной.
"Ментальные процессы развиваются ситуативно. Но я могу сказать так: идея реформы, массовой приватизации с олигархами, которые разбирают в свои руки собственность, - она ведь неслучайна. Она возникла не в 91-м году. И даже не в 88-м и не в 89-м. Уже в 83-м году я слышал весь этот комплекс идей: вот мы, партийные работники, директора заводов, - мы настоящие эффективные менеджеры, а система не дает нам распоряжаться этой собственностью, и если бы нам ее передали, экономика была бы хороша. И это была вполне сознательная позиция - желание обрести свободу. Они считали себя реальными собственниками, но связанными по рукам и ногам идеологией. Идеологию надо разрушить. И они взяли Хайека, Фридмана. Это было совсем не случайно. Это было обслуживанием идей партийно-производственной элиты. Но под нее-то нельзя было выкатить их правду, они же не могли проводить эти реформы, говоря, что мы хотим стать богатыми, а вас сгноить. Им нужно было предложить какие-то другие варианты. Какие? Идеологию Пиночета? Они попытались ее подать, и не были поняты. Тогда они взяли то, что играло. То, на что они могли опереться. А опирались они, я повторяю, на западническую интеллигенцию, которая имела в вождях Сахарова".
Тоже вполне правдоподобная версия того, как партноменклатура и "партхозактив" позднего СССР сами пришли к мыслям о радикальных экономических реформах. Радикальные политические реформы потребовались уже ПОСЛЕ!
"Что у нас произошло? Гражданская война - это десять миллионов утрат. Я не демограф, я не могу сказать, сколько из них погибло, сколько эмигрировало, но среди них были сотни тысяч наиболее продвинутых, свободомыслящих людей, элиты. Потом десятилетия террора, уничтожение лучших. Потому что отбор шел именно по этим признакам - по интеллектуальному, волевому превосходству. Уничтожали самых лучших, самых волевых, самых способных, потому что они были угрозой".
Про "отрицательную селекцию" ещё, кажется, Питирим Сорокин говорил. Особенно вредной такая "отрицательная селекция" оказалась для формирования и ротации властвующих элит в коммунистическом СССР.
По своим результатам и последствиям.
С ним можно бы было вести именно диалог, а не просто полемику.
Вот несколько его высказываний, на которые не могу не откликнуться.
"...никто даже не пытался заняться социологическими исследованиями, представлением о том, в каком же обществе мы живем".
Я именно поэтому в 1989 году перешёл на работу во ВЦИОМ, что хотел с помощью социологии понять откуда и куда мы движемся.
"Для того чтобы понимать истину, нужно находиться в диалоге. А мы находимся не в диалоге - мы находимся в полемике, в споре. Каждый отстаивает свою правоту и совершенно не желает слышать другого. У нас нет полифонии. У нас есть совершенно перебивающие и заглушающие друг друга монологи. И в этом смысле, конечно, у общества есть проблемы. Оно не слышит другой стороны, упрямо не хочет взглянуть под другим углом на проблему, которой оно само занимается, не видит ее в объеме, и поэтому не может решить. Это одно. Но хуже другое. Это проблема с мышлением: действительно, интеллектуальный потенциал общества оказался критически ниже того уровня, который мог бы спасти страну".
И для меня важнее найти возможности диалога (именно в духе Бахтина и даже ещё Сократа), чем идеологического спора или простой полемики. Ибо только в гражданском диалоге может появиться такая гражданская истина, которую мы все вместе можем разделить.
"- А с чем вы связываете российскую многовековую установку на безальтернативность, на то, что лучше мыслить то, что есть, как данность, принимать это как фатум, чем продумывать возможные варианты развития событий истории? Откуда такая страсть к безальтернативности как к судьбе России?
- Вы думаете, это специфика России? У меня нет такого ощущения. Я не думаю, что французы, например, думают иначе. Просто у них другая история, они как-то иначе вырисовывают это безальтернативное будущее. Посмотрите, сегодня Соединенные Штаты утверждают, что есть только одно общечеловеческое будущее, только одно правильное устройство общественной и государственной жизни. Кто живет иначе - это, русским словом скажем, выродки. Или варвары. Недоросшие, просто девиантные государства. Всех надо поправить и всех надо вписать в правильное русло. Какая здесь альтернатива? Никакой альтернативы нет. Почему мы говорим, что одни только русские мыслят безальтернативно? Нет".
Тоже здравое и вполне трезвое суждение. Русские не хуже и не лучше других народов
"Те, кто привел страну к этой катастрофе, не имели в голове ничего, кроме своих затхлых представлений, усвоенных в партшколе или заученных на партсобраниях. Они не могли ничего творческого привнести, поэтому вынуждены были воспользоваться чужими кальками, иногда исказив их, иногда следуя им. Но какие это были кальки, как они сложились таким образом, почему востребованным оказался европейский выбор, Гайдар? Как это произошло в обществе? Никто не знает".
Вообще он довольно интересный срез тогдашних "умонастроений столичной интеллигенции" ухватил. Именно столичной.
"Ментальные процессы развиваются ситуативно. Но я могу сказать так: идея реформы, массовой приватизации с олигархами, которые разбирают в свои руки собственность, - она ведь неслучайна. Она возникла не в 91-м году. И даже не в 88-м и не в 89-м. Уже в 83-м году я слышал весь этот комплекс идей: вот мы, партийные работники, директора заводов, - мы настоящие эффективные менеджеры, а система не дает нам распоряжаться этой собственностью, и если бы нам ее передали, экономика была бы хороша. И это была вполне сознательная позиция - желание обрести свободу. Они считали себя реальными собственниками, но связанными по рукам и ногам идеологией. Идеологию надо разрушить. И они взяли Хайека, Фридмана. Это было совсем не случайно. Это было обслуживанием идей партийно-производственной элиты. Но под нее-то нельзя было выкатить их правду, они же не могли проводить эти реформы, говоря, что мы хотим стать богатыми, а вас сгноить. Им нужно было предложить какие-то другие варианты. Какие? Идеологию Пиночета? Они попытались ее подать, и не были поняты. Тогда они взяли то, что играло. То, на что они могли опереться. А опирались они, я повторяю, на западническую интеллигенцию, которая имела в вождях Сахарова".
Тоже вполне правдоподобная версия того, как партноменклатура и "партхозактив" позднего СССР сами пришли к мыслям о радикальных экономических реформах. Радикальные политические реформы потребовались уже ПОСЛЕ!
"Что у нас произошло? Гражданская война - это десять миллионов утрат. Я не демограф, я не могу сказать, сколько из них погибло, сколько эмигрировало, но среди них были сотни тысяч наиболее продвинутых, свободомыслящих людей, элиты. Потом десятилетия террора, уничтожение лучших. Потому что отбор шел именно по этим признакам - по интеллектуальному, волевому превосходству. Уничтожали самых лучших, самых волевых, самых способных, потому что они были угрозой".
Про "отрицательную селекцию" ещё, кажется, Питирим Сорокин говорил. Особенно вредной такая "отрицательная селекция" оказалась для формирования и ротации властвующих элит в коммунистическом СССР.
По своим результатам и последствиям.