Философия & культурология (3)
Опыт культурологической рецензии на философский текст профессора Розова.
Начало - здесь, продолжение - здесь.
Итак, сосредоточимся только на кризисе становления современной российской философии. Причины этого кризиса - прежде всего в разрыве «культурных контекстов». И с контекстами периода «советской философии». Они и не то чтобы утрачены, просто некоторыми современными российскими философами отвергнуты, как «идеологически недопустимые».
Ещё важнее восстановить «культурные контексты» с «русской философией». Сейчас многое заново выясняется К примеру, что там были не только «западники» и «славянофилы», но появлялись ещё и «восточники» (см. например - http://www.archipelag.ru/authors/mezhuev/?library=1919).
А во-вторых, «русская философия» ещё продолжала своё латентное существование в России и после победы материализма («атеистического марксизма») - Н.Ф. Лосев, М.М. Бахтин, А.А. Ухтомский и др.
«Открытость миру», наступившая после падения СССР и господства «марксистско-ленинской» идеологии» обратила взоры отечественных философов прежде всего (и преимущественно) к «Западу»
А для философов, проживающих в Новосибирске, кстати, не менее важно, кроме изучения философского опыта «западничества», обращение и к философскому опыту Востока (Китая, Индии, Японии). Потому как «культурная экспансия» этих стран и культур не только имела место на территории Сибири и Дальнего Востока (и обещает быть!), но и имеет именно здесь собственную «российскую прописку» (буддизм).
Отечественная философия многое предложила такого, что нами пока не освоено и не усвоено.
На примере судеб интерпретаций наследия М.М. Бахтина, довольно широко известного на Западе, можно сделать выводы, что они - «западники» - его не поняли. Точнее не поняли в его целостности. А извлекли лишь те фрагменты, которые соответствовали их собственным культурным контекстам и смогли в них вписаться. (Подобная же участь, похоже, постигла даже наследие самого известного российского по происхождению социолога - Питирима Сорокина).
Проблема философии - в её претензиях быть «философией культуры». Таковым (философом культуры) считал себя и «ранний» Михаил Бахтин. В работе 1924 года («Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве») он так определял проблему философского осмысления культуры:
«Проблема той или иной культурной области в её целом - познания, нравственности, искусства - может быть понята как проблема границ этой области.
Та или иная возможная или фактически наличная творческая точка зрения становится убедительно нужной и необходимой лишь в соотнесении с другими творческими точками зрения: лишь там, где на их границах рождается существенная нужда в ней, в её творческом своеобразии, находит она своё прочное обоснование и оправдание; изнутри же её самой, вне её причастности единству культуры, она только голо-фактична, а её своеобразие может представиться просто произволом и капризом».
Как ни странно, это бахтинское наблюдение очень хорошо иллюстрирует «тщету и нищету» не только совриска («современного искусства»), но и постмодерна (критикуемого Розовым). И даже всей современной «философии науки». Когда они не желают искать и обрести себя в целом человеческой культуры. А претендуя заместить собою это культурное целое.
Такая опасность («заместить собою культурное целое») возникает и для самой философии.
К примеру, религия - не просто часть культуры. Она - социальный институт. И философия должна найти какой-то объединяющий науку и религию «культурный мостик». Бахтин (его наследие) может помочь в этих поисках.
Бахтинское «пространственное» определение культуры не просто оригинально:
«Внутренней территории у культурной области нет: она вся расположена на границах, границы проходят всюду, через каждый момент её, систематическое единство культуры уходит в атомы культурной жизни, как солнце отражается в каждой капле её. Каждый культурный акт существенно живёт на границах: в этом его серьёзность и значительность; отвлечённый от границ, он теряет почву становится пустым, заносчивым, вырождается и умирает».
Оно диагностично - такая судьба («стать пустой и заносчивой...») может ожидать и российскую философию. Или даже всю мировую философию.
У Бахтина есть от такой опасности собственное «лекарство» - «В этом смысле мы можем говорить о конкретной систематичности каждого явления культуры, каждого отдельного культурного акта, об его автономной причастности - или причастной автономии».
Правда для того, чтобы принять этот «рецепт», а ещё более для того, чтобы он подействовал необходимым образом, нужно принять наследие Бахтина во всей его полноте: с его «философией поступка», «участным мышлением» и «концепцией диалога».
Российской философии предстоит стать либо «философией культуры» либо важной, но лишь частью новой (находящейся ещё только в эскизных набросках) культурологии.
Полагаю, что и важнейшую проблему, унаследованную нами из ХХ века - экологическую - мы не сможем решать без «бахтинских рецептов».