Две цитаты к «Истокам религии»
Читал на днях «Истоки религии» Александра Меня. Книга интересная, но спорная. Его эволюционное толкование истории о Сотворении Мира еще можно принять, а вот его толкование Адама, как духовного существа, олицетворение всего человечества, архетипическое его сознание - вряд ли. Даже удивительно, что такое пишет православный священник. Причем книга спорная не только с православной точки зрения, но и с научной. Главные претензии, вероятно, можно предъявить к взглядам Меня на историю религиозных представлений. То мнение, что монотеизм не следует за, а предшествует фетишизму, анимизму и политеизму, в религиоведении, на сколько я могу судить, не общепринято. С другой стороны едва ли по этому вопросу вообще может быть точное знание: первобытные люди умерли, текстов не оставили, особенно у них не спросишь.
Но местами книга запала в душу. Сознание теперь из падающего потока информации отбирает цитаты, которыми вполне можно было бы дополнить и без того очень богатый на них текст Александра Меня. Вот, к примеру, заключение из доклада Маркова Эволюция кооперации и альтруизма: от бактерий до человека:
«Если тот или иной аспект нашего поведения, эмоций и морали вытекает из эволюционных закономерностей (имеет эволюционное объяснение), это вовсе не значит, что тем самым данное поведение получило эволюционное «оправдание», что оно является хорошим и правильным. <…> Эволюционная этика объясняет, но не оправдывает наши врожденные склонности. К счастью, эволюция дала человеку еще и разум, и поэтому мы можем и должны подняться над своими биологическими корнями и пересмотреть устаревшие этические рамки, которые эволюция навязала нашим предкам.»
Об этом Мень пишет уже во введении к «Истокам религии» - «о неистребимой потребности людей, связывать сою жизнь с чем-то высшим и священным». Марков явно чувствует, что одной эволюционной этики для человека недостаточно, и по примеру французких просветителей 18ого века ставит в красный угол разум. Хотя, казалось бы, с тех пор уже выяснили, что мораль и нравственность из разума не выводится.
Можно, конечно, всегда сказать, что вот эта «неистребимая потребность» есть не более, чем ошибки сознания, иллюзия. На это Александр Мень, найдя опору в Бергсоне и Соловьеве, указывает сначала на сходство веры с интуицией, а потом, обильно цитируя разнообразных ученых, показывает огромное значение интуиции и в научных открытиях. Об этом же значении интуиции в сущности пишет и Голубовский в книге «Век генетики: эволюция идей и понятий»:
«В книге Дарвина цитируются и обсуждаются данные всех гибридизаторов растений, предшественников Менделя - И. Гэртнера, Т. Э. Найта, О. Сажрэ, П. Нодэна. Среди приведенных Ч. Дарвиным рисунков есть и рисунок, показывающий различия в изменчивости разных сортов гороха по форме стручка и семян - признаки, которые изучал и Мендель. Доходит очередь, скажем, до обсуждения изменчивости картофеля и Ч. Дарвин сообщает, что он посадил 18 сортов в смежных рядах и оценил характер изменчивости их признаков, от формы и окраски цветков и плодов до ве-личины и формы клубней (Ibid., с. 218).
Но самое поразительное другое. При скрещивании нормальной и пелорической формы львиного зева Дарвин по-лучил чисто менделевское соотношение 3:1, но не проник в "душу фактов" (выражение Анри Пуанкаре), как это гениально удалось Г. Менделю.»
Но местами книга запала в душу. Сознание теперь из падающего потока информации отбирает цитаты, которыми вполне можно было бы дополнить и без того очень богатый на них текст Александра Меня. Вот, к примеру, заключение из доклада Маркова Эволюция кооперации и альтруизма: от бактерий до человека:
«Если тот или иной аспект нашего поведения, эмоций и морали вытекает из эволюционных закономерностей (имеет эволюционное объяснение), это вовсе не значит, что тем самым данное поведение получило эволюционное «оправдание», что оно является хорошим и правильным. <…> Эволюционная этика объясняет, но не оправдывает наши врожденные склонности. К счастью, эволюция дала человеку еще и разум, и поэтому мы можем и должны подняться над своими биологическими корнями и пересмотреть устаревшие этические рамки, которые эволюция навязала нашим предкам.»
Об этом Мень пишет уже во введении к «Истокам религии» - «о неистребимой потребности людей, связывать сою жизнь с чем-то высшим и священным». Марков явно чувствует, что одной эволюционной этики для человека недостаточно, и по примеру французких просветителей 18ого века ставит в красный угол разум. Хотя, казалось бы, с тех пор уже выяснили, что мораль и нравственность из разума не выводится.
Можно, конечно, всегда сказать, что вот эта «неистребимая потребность» есть не более, чем ошибки сознания, иллюзия. На это Александр Мень, найдя опору в Бергсоне и Соловьеве, указывает сначала на сходство веры с интуицией, а потом, обильно цитируя разнообразных ученых, показывает огромное значение интуиции и в научных открытиях. Об этом же значении интуиции в сущности пишет и Голубовский в книге «Век генетики: эволюция идей и понятий»:
«В книге Дарвина цитируются и обсуждаются данные всех гибридизаторов растений, предшественников Менделя - И. Гэртнера, Т. Э. Найта, О. Сажрэ, П. Нодэна. Среди приведенных Ч. Дарвиным рисунков есть и рисунок, показывающий различия в изменчивости разных сортов гороха по форме стручка и семян - признаки, которые изучал и Мендель. Доходит очередь, скажем, до обсуждения изменчивости картофеля и Ч. Дарвин сообщает, что он посадил 18 сортов в смежных рядах и оценил характер изменчивости их признаков, от формы и окраски цветков и плодов до ве-личины и формы клубней (Ibid., с. 218).
Но самое поразительное другое. При скрещивании нормальной и пелорической формы львиного зева Дарвин по-лучил чисто менделевское соотношение 3:1, но не проник в "душу фактов" (выражение Анри Пуанкаре), как это гениально удалось Г. Менделю.»