Похищение из сераля
Проспав сегодня до после полудня, увидел ориентальный сон.
Будто бы я седобородый старик в зелёном халате и тюрбане и нахожусь в каком-то восточном дворце, поскольку занимаю важную гражданскую должность.
Подходит время (или подаётся сигнал), и чиновники подходят к дверям в запретную часть дворца, ожидая выхода правителя. Как положено, я преклоняю колени в первом ряду слева (левее только растение в горшке) у самой зелёной дуги на полу, отмечающей запретную границу.
Вместо правителя, в дверях показывается […]-ханум, управительница гарема, пожилая женщина со смуглым круглым властным лицом. Она говорит: «Один из рефесне́ пройдёт со мной во внутренние покои». Я как раз ношу это звание, в первом ряду придворных других нет, но могут быть позади. Ясно, что что-то сильно не так. Прежде чем кто-то другой мог бы ответить, я поднимаюсь и вхожу в двери.
Меня ведут через безлюдную анфиладу покоев. Я отмечаю, что они выдержаны в ориентализированном европейском духе. На стенах портреты султанов в мундирах и фесках. К этому моменту очевидно, что действие происходит в Османской империи. Меня вводят в гостиную без окон, стены которой покрыты жёлтой венецианской штукатуркой. Бо́льшую часть одной из них занимает панно или горельеф из бело-сине-зелёных изразцов, изображающий горный пейзаж в китайском стиле, в выступающей раме из тех же изразцов. В противоположной стене дверь, по сторонам которой небольшие диваны с изящными столиками резного тёмного дерева перед ними; на один из диванов меня приглашают сесть и ждать. Я с тревогой думаю, что очевидно, что с правителем что-то не так. Рядом ещё диванчик и столик, но столик так придвинут к стене, что пользоваться ими невозможно. Я думаю, что при определённых обстоятельствах его отодвигают. […]-ханум скрывается, оставив вместо себя молоденькую служительницу китайской внешности и в китайской одежде. На столике в вазочках нечто замысловатое, оказывающееся конфетами с шоколадной начинкой. Я съедаю одну и слышу смешок девицы. «Я не знаком с дворцовым этикетом» - холодно говорю я, имея в виду этикет этих покоев. Фантик от конфеты я кладу в вазочку и с неудовольствием замечаю, что она из-за этого стала неаккуратно наполнена смятыми фантиками.
[…]
Я снова следую по анфиладе покоев. Они на этот раз освещены окнами справа от меня. Покои загромождены, так что надо протискиваться, вешалками с роскошной мужской одеждой и подобием корзин для зонтов, но диаметром около метра, в которых стоят сотни сабель в тёмных усыпанных драгоценными камнями ножнах. Эти покои начинают заполняться людьми, что меня тревожит. Я думаю: «Заговорщикам даже не надо вооружаться, всё необходимое они найдут здесь».
Я вхожу в комнату, посреди которой стоит овальный стол. В его низу, спиной ко входу, сидит […]-ханум, по её правую руку уже сидят три-четыре явно случайных человека, и в комнату зашли ещё, по меньшей мере столько же, стоя пока по другую сторону стола. Прежде чем меня кто-нибудь опередит, я обхожу стол и занимаю место в его главе, напротив […]-ханум. Надо что-то решать.
Хорошо бы очистить комнату, а лучше весь гарем, от посторонних, которые, наверное, уже завладевают оружием в пройденном покое. Но пока у меня нет вооружённых людей, об этом нечего и мечтать. Я успокаиваю себя тем, что когда-то должны же прибыть стражники, и я дам соответствующее распоряжение.
Обдумывая его формулировку («Очистите внутренние покои от посторонних, по возможности, мирно, изъяв присвоенное оружие и другие ценности»), я просыпаюсь.
Я не знаю, что такое рефесне́. Выглядит, как гибрид рейс-эфенди и референта. Гугление даёт ошибки распознавания текстов и экзотические собственные имена.
Отсутствие постоянного поста у входа во внутренние покои - грубая ошибка автора сна. Даже если оно как-то обосновано, моя ошибка - то, что я, прежде чем войти в гарем, не вызвал стражу и не велел поставить его, избавив себя от позорной необходимости ждать, пока стражники не догадаются войти в гарем, а государство от проблем с посторонними вооружёнными людьми в нём. Что с того, что я был гражданский чиновник, и стража не обязана была мне подчиняться? Я и в гарем не имел права входить, но ситуация явно была чрезвычайной.
P.S. Я не занимался глубоким психоанализом этого сна. Поверхностный же быстро привёл меня к воспоминаниям об августовском перевороте 1991 года (а потом к Февральской революции 1917 года), компетентности участников тех событий и неуверенности моего подсознания, что я справился бы лучше.
P.P.S. После немного более глубокого психоанализа, я понял, что рефесне́ - это слово рефери, контаминированное словом trustee или сенатор demesne. Оно означает судью. Меня призвали во внутренние покои, чтобы принять присягу у нового правителя. Толчками ко сну послужили мои воспоминания о том, что я читал о порядке введения в должность преемников Франклина Делано Рузвельта и Джона Кеннеди, пришедшая мне в голову мысль, что точнее будет говорить не «Вакуф это траст», а «Траст это вакуф» и воспоминания о том, как российские сенаторы зарегистрировали очевидно для них незаконное отречение Николая II, потому что его семья была в заложниках.
Будто бы я седобородый старик в зелёном халате и тюрбане и нахожусь в каком-то восточном дворце, поскольку занимаю важную гражданскую должность.
Подходит время (или подаётся сигнал), и чиновники подходят к дверям в запретную часть дворца, ожидая выхода правителя. Как положено, я преклоняю колени в первом ряду слева (левее только растение в горшке) у самой зелёной дуги на полу, отмечающей запретную границу.
Вместо правителя, в дверях показывается […]-ханум, управительница гарема, пожилая женщина со смуглым круглым властным лицом. Она говорит: «Один из рефесне́ пройдёт со мной во внутренние покои». Я как раз ношу это звание, в первом ряду придворных других нет, но могут быть позади. Ясно, что что-то сильно не так. Прежде чем кто-то другой мог бы ответить, я поднимаюсь и вхожу в двери.
Меня ведут через безлюдную анфиладу покоев. Я отмечаю, что они выдержаны в ориентализированном европейском духе. На стенах портреты султанов в мундирах и фесках. К этому моменту очевидно, что действие происходит в Османской империи. Меня вводят в гостиную без окон, стены которой покрыты жёлтой венецианской штукатуркой. Бо́льшую часть одной из них занимает панно или горельеф из бело-сине-зелёных изразцов, изображающий горный пейзаж в китайском стиле, в выступающей раме из тех же изразцов. В противоположной стене дверь, по сторонам которой небольшие диваны с изящными столиками резного тёмного дерева перед ними; на один из диванов меня приглашают сесть и ждать. Я с тревогой думаю, что очевидно, что с правителем что-то не так. Рядом ещё диванчик и столик, но столик так придвинут к стене, что пользоваться ими невозможно. Я думаю, что при определённых обстоятельствах его отодвигают. […]-ханум скрывается, оставив вместо себя молоденькую служительницу китайской внешности и в китайской одежде. На столике в вазочках нечто замысловатое, оказывающееся конфетами с шоколадной начинкой. Я съедаю одну и слышу смешок девицы. «Я не знаком с дворцовым этикетом» - холодно говорю я, имея в виду этикет этих покоев. Фантик от конфеты я кладу в вазочку и с неудовольствием замечаю, что она из-за этого стала неаккуратно наполнена смятыми фантиками.
[…]
Я снова следую по анфиладе покоев. Они на этот раз освещены окнами справа от меня. Покои загромождены, так что надо протискиваться, вешалками с роскошной мужской одеждой и подобием корзин для зонтов, но диаметром около метра, в которых стоят сотни сабель в тёмных усыпанных драгоценными камнями ножнах. Эти покои начинают заполняться людьми, что меня тревожит. Я думаю: «Заговорщикам даже не надо вооружаться, всё необходимое они найдут здесь».
Я вхожу в комнату, посреди которой стоит овальный стол. В его низу, спиной ко входу, сидит […]-ханум, по её правую руку уже сидят три-четыре явно случайных человека, и в комнату зашли ещё, по меньшей мере столько же, стоя пока по другую сторону стола. Прежде чем меня кто-нибудь опередит, я обхожу стол и занимаю место в его главе, напротив […]-ханум. Надо что-то решать.
Хорошо бы очистить комнату, а лучше весь гарем, от посторонних, которые, наверное, уже завладевают оружием в пройденном покое. Но пока у меня нет вооружённых людей, об этом нечего и мечтать. Я успокаиваю себя тем, что когда-то должны же прибыть стражники, и я дам соответствующее распоряжение.
Обдумывая его формулировку («Очистите внутренние покои от посторонних, по возможности, мирно, изъяв присвоенное оружие и другие ценности»), я просыпаюсь.
Я не знаю, что такое рефесне́. Выглядит, как гибрид рейс-эфенди и референта. Гугление даёт ошибки распознавания текстов и экзотические собственные имена.
Отсутствие постоянного поста у входа во внутренние покои - грубая ошибка автора сна. Даже если оно как-то обосновано, моя ошибка - то, что я, прежде чем войти в гарем, не вызвал стражу и не велел поставить его, избавив себя от позорной необходимости ждать, пока стражники не догадаются войти в гарем, а государство от проблем с посторонними вооружёнными людьми в нём. Что с того, что я был гражданский чиновник, и стража не обязана была мне подчиняться? Я и в гарем не имел права входить, но ситуация явно была чрезвычайной.
P.S. Я не занимался глубоким психоанализом этого сна. Поверхностный же быстро привёл меня к воспоминаниям об августовском перевороте 1991 года (а потом к Февральской революции 1917 года), компетентности участников тех событий и неуверенности моего подсознания, что я справился бы лучше.
P.P.S. После немного более глубокого психоанализа, я понял, что рефесне́ - это слово рефери, контаминированное словом trustee или сенатор demesne. Оно означает судью. Меня призвали во внутренние покои, чтобы принять присягу у нового правителя. Толчками ко сну послужили мои воспоминания о том, что я читал о порядке введения в должность преемников Франклина Делано Рузвельта и Джона Кеннеди, пришедшая мне в голову мысль, что точнее будет говорить не «Вакуф это траст», а «Траст это вакуф» и воспоминания о том, как российские сенаторы зарегистрировали очевидно для них незаконное отречение Николая II, потому что его семья была в заложниках.