Ты же у меня умная, придумай что-нибудь
Наталья Холмогорова указала, что защита «Войковской» и противоцаребесие - в числе прочего, и разновидность обвинения жертвы. Те же люди, которые находят оправдания цареубийству, впишутся и за насильников, и за уличных грабителей (хороший способ выявить подуголовников).
А я добавлю к этому ещё вот что.
Для ясного понимания того, что с нами происходило и происходит, следует описывать происходящее в терминах конфликта - межнационального. Не кризиса перехода от одной страты к другой, не последствий управленческих ошибок, не внутреннего конфликта, а именно нашествия. Не «с нами произошло» или «мы с собою сделали», а «с нами сделали». Не «всех, сидевших в окопе вдруг поубивало взрывом; наверное, окоп был плохо выкопан», а «враг выпустил мину и попал».
В частности, убийство царя - национальное унижение, и не важно, был ли этот царь хорош или плох. Николая II убили именно так, как его убили, чтобы никто никогда не мог строить иллюзий, что нация покарала предполагаемого изменника, подобно Карлу I или Людовику XVI. Его убили, как русского царя, а не как плохого царя. Его неотмщённая смерть - даже не пятно на репутации нации, а язва, через которую продолжают утекать её жизненные силы. Новым унижением (и видимым знаком продолжающегося порабощения русских) является имя цареубийцы на стене метро.
Я пару раз встречал в ленте рассуждения вида: «Имя Войкова на карте Москвы есть грозное напоминание правителям государства о возможности расплаты за свои действия». Это рассуждение ошибочно: во-первых, имя Войкова с таким же успехом может говорить: «Как бы ты ни старался для своего народа, наградой будет собачья смерть. Ты сможешь защитить свою жизнь только свирепой диктатурой, а затем бегством за границу»; во-вторых, если бы оно было верно, власти давно бы стёрли его с лица земли.
Но проблема с этим рассуждением не в том, что оно ошибочно, а в том, что оно недостойно человека. Тот, кто изобретает оправдания унижению, которому его подвергли, заслуживает и его, и ещё худших. Нашедший хорошие стороны в причинённых ему мучениях, приглашает мучителей на новые. «Сначала мы убили их царя. Потом мы заставили их почтить память цареубийцы. Наконец, мы заставили их самих придумывать оправдания тому, что мы с ними сделали. Что ещё надо сделать с этими свиньями, чтобы они поняли, что они свиньи?»
У унижений, мучений, оскорблений есть особенность: меньшие создают условия для больших. Человеку можно причинить большее зло, потому что ему уже удалось причинить меньшее. Один из механизмов эскалации моральной пытки - использование для её оправдания реакции жертвы, по своей слабости поддавшейся Стокгольмскому синдрому.
Люди, находящие хоть что-то хорошее в Войкове и цареубийстве, сами себе на голову собирают горящие уголья.
А я добавлю к этому ещё вот что.
Для ясного понимания того, что с нами происходило и происходит, следует описывать происходящее в терминах конфликта - межнационального. Не кризиса перехода от одной страты к другой, не последствий управленческих ошибок, не внутреннего конфликта, а именно нашествия. Не «с нами произошло» или «мы с собою сделали», а «с нами сделали». Не «всех, сидевших в окопе вдруг поубивало взрывом; наверное, окоп был плохо выкопан», а «враг выпустил мину и попал».
В частности, убийство царя - национальное унижение, и не важно, был ли этот царь хорош или плох. Николая II убили именно так, как его убили, чтобы никто никогда не мог строить иллюзий, что нация покарала предполагаемого изменника, подобно Карлу I или Людовику XVI. Его убили, как русского царя, а не как плохого царя. Его неотмщённая смерть - даже не пятно на репутации нации, а язва, через которую продолжают утекать её жизненные силы. Новым унижением (и видимым знаком продолжающегося порабощения русских) является имя цареубийцы на стене метро.
Я пару раз встречал в ленте рассуждения вида: «Имя Войкова на карте Москвы есть грозное напоминание правителям государства о возможности расплаты за свои действия». Это рассуждение ошибочно: во-первых, имя Войкова с таким же успехом может говорить: «Как бы ты ни старался для своего народа, наградой будет собачья смерть. Ты сможешь защитить свою жизнь только свирепой диктатурой, а затем бегством за границу»; во-вторых, если бы оно было верно, власти давно бы стёрли его с лица земли.
Но проблема с этим рассуждением не в том, что оно ошибочно, а в том, что оно недостойно человека. Тот, кто изобретает оправдания унижению, которому его подвергли, заслуживает и его, и ещё худших. Нашедший хорошие стороны в причинённых ему мучениях, приглашает мучителей на новые. «Сначала мы убили их царя. Потом мы заставили их почтить память цареубийцы. Наконец, мы заставили их самих придумывать оправдания тому, что мы с ними сделали. Что ещё надо сделать с этими свиньями, чтобы они поняли, что они свиньи?»
У унижений, мучений, оскорблений есть особенность: меньшие создают условия для больших. Человеку можно причинить большее зло, потому что ему уже удалось причинить меньшее. Один из механизмов эскалации моральной пытки - использование для её оправдания реакции жертвы, по своей слабости поддавшейся Стокгольмскому синдрому.
Люди, находящие хоть что-то хорошее в Войкове и цареубийстве, сами себе на голову собирают горящие уголья.