Выступление в Останкинском суде Генри Марковича Резника. Прения перед вынесением приговора

Jul 19, 2013 11:44



Ваша честь!

Признаюсь, просто не припомню другого такого дела, в котором какого элемента состава преступления ни коснешься, какие обстоятельства, входящие в предмет доказывания, ни затронешь, обвинение сразу начинает рассыпаться. От обвинения в хулиганстве прокурор отказалась. И первоначально у меня возникла мысль попросить суд уточнить процессуальную форму этого отказа. Ведь дело возбуждалось изначально по хулиганству, и лишь затем появилась еще одна статья о побоях. Вроде бы в силу части 7 статьи 246 УПК, по обвинению в хулиганстве дело подлежит прекращению. Но немножко поразмышляв, я пришел к выводу, что прокурор права по той причине, что формулы обвинения в хулиганстве и нанесении побоев в обвинительном заключении абсолютно идентичны, предъявлены в качестве идеальной совокупности. Это можно считать пусть маленьким, но всё же правовым «шедевром»: хулиганство и побои идеальную совокупность преступлений образовывать не могут - только реальную. Отсюда и отказ прокурора от обвинения в хулиганстве как излишне вмененного. Побои прокурор считает доказанными, но об это дальше. Отказ от обвинения в хулиганстве прокурор мотивировала отсутствием у Лебедева мотива политической ненависти. Здесь, в общем-то, все понятно. Политическая ненависть была взята с потолка, попросту говоря придумана.

Никаких политических разногласий между Полонским и Лебедевым в ходе телепередачи не наблюдалось. Что не удивительно: политику и идеологию дискуссия о том, как выживать простым гражданам и бизнесменам при финансовом кризисе, не затронула. На отсутствии мотива политической ненависти я собирался подробно остановиться. Подробно не буду, потому что отказ прокурора от обвинения для суда обязателен. Но немножко остановлюсь, поскольку представитель потерпевшего продолжает настаивать на том, что политическая ненависть была. Отстаивать несуществующий мотив представителя потерпевшего заставляет появление в судебном заседании фигуры приглашенного им в качестве специалиста некоего Комкова. Больше фамилии этого мистификатора из соображений профессиональной гигиены я упоминать не стану. Цену его специальных познаний все участники процесса смогли воочию представить. Она нулевая. Свою квалификацию культуролога - я оставлю в стороне неуместность в нашем деле культорологии в принципе - сей субъект не смог подтвердить ни одним отечественным дипломом. Но именно культурологическая экспертиза, сотворенная по заказу представителей Полонского, стала единственной опорой обвинения в уголовно-наказуемом хулиганстве, А ведь в первоначальном заявлении Полонского вообще ни слова не было сказано о каких-либо политических расхождениях с Лебедевым. Полонский просил возбудить уголовное дело, усмотрев криминал в другом пункте статьи 213 УК. Это использование оружия или предметов, приспособленных в качестве оружия, посчитав таковыми кулаки Лебедева. Потом, понятно, появились адвокаты. Они, безусловно, разъяснили ему, что это, конечно, полная чушь. И в показаниях Полонского появляется одна фраза: «Но все происходило из наших разногласий». Причем Полонский затрудняется определить их суть: называя то политическими, то идеологическими. Что это за разногласия не разъяснил в прениях и представитель Полонского.

Я прекрасно понимаю сложность положения адвокатов в ряде процессов в ролях как защитников, так и представителей. Деятельность наша односторонняя. Случается, приходится отстаивать несостоятельную, а то и просто глупую позицию доверителя. Но все же, интерпретируя факты в выгодном для доверителя ключе, давая оценки, не вытекающие из обстоятельств дела, адвокат не должен при этом говорить заведомую неправду. Лебедев на этой передаче вообще ни единого слова не сказал о башне «Федерация». Как не говорил он ничего о том, что Полонский строит исключительно элитное жилье и не оказывает помощи сирым, бедным и убогим. Этого просто не было.

В обвинительном заключении за политические расхождения выдана реплика, которую высказал Лебедев в ответ на суждение Полонского о том, что до кризиса компания «Миракс» занимала первое место по благотворительности. Лебедев недоумевает: «Минуточку! Это что ж такое-то? Первое место, откуда появилось? Сами себе, что ли дали?». Это говорит человек, едва ли не самый последовательный и щедрый благотворитель в стране, который занимается этой деятельностью очень долго. И он, конечно, удивляется сказанному Полонским, пришедшим в бизнес значительно позже, зная о том, что конкурсы среди благотворителей для определения рейтинга - кто первое место занимает, кто второе, кто третье - вообще не проводятся. Иное было бы, мягко говоря, странным. Как странно приплести к данному эпизоду политику. За исключением этого вопроса, заданного Лебедевым Полонскому, на протяжении всей передачи никакого общения между ними, никакого спора вообще не происходило. По этой причине от представителя потерпевшего ничего конкретно о политических разногласиях в ходе передачи мы так и не услышали.

И вот прокуратура, проштамповав обвинительное заключение с придуманной политической ненавистью, в судебном разбирательстве все-таки посчитала невозможным прилюдно тиражировать откровенную ложь. Исключение мотива политической ненависти достаточно для того, чтобы отвергнуть обвинение в уголовно-наказуемом хулиганстве. Но я очень хотел бы, чтобы в приговоре прозвучал и другой довод, который мне представляется очень важным - в действиях Лебедева вообще нет хулиганства. Ни с объективной, ни с субъективной стороны. А не только специфического мотива, который это деяние криминализирует. Настоящее дело с вполне заурядным сюжетом приобрело резонансный характер из-за публичности фигур обвиняемого и потерпевшего, Поэтому приговор суда будет обсуждаться в юридическом сообществе. Я держу в руках Курс уголовного права ведущего нашего ученого-криминалиста Анатолия Валентиновича Наумова, ныне возглавляющего в Академии Генеральной Прокуратуры кафедру уголовного права. В нем автор, рассматривая состав хулиганства на странице 395 тома 2, воспроизводит афоризм, укоренившийся в среде практических работников после принятия Уголовного кодекса 60-го года, который действовал до принятия нынешнего в 1996 году. Афоризм этот отражал судебную практику, использовавшую норму о хулиганстве как своего рода «резервную»: «Аналогии в уголовном праве нет, но есть статья о хулиганстве». Хулиганство на долгие годы превратилось в мешок, сточную канаву, куда сваливались любые случаи дурного поведения.

За последние 20 лет в вопросе уголовной ответственности за хулиганство наша судебная практика прошла колоссальный путь, который отражен в Постановлении Пленума Верховного суда 2007 года. Высший судебный орган страны убрал, наконец, из состава хулиганства косвенный умысел. «Хулиганство, - разъяснил Пленум, - может совершаться только с прямым умыслом». То есть надо доказывать, что виновный не просто причинил окружающим какие-то неудобства, а стремился грубо нарушить общественный порядок, хотел выразить своё явное неуважение к обществу. Пленум также указал, что само по себе нахождение в общественном месте не предопределяет квалификацию действий лица как хулиганских. Что надо учитывать способ, интенсивность, продолжительность и другие обстоятельства совершенных действий.

Позиция прокурора полностью расходится с постановлением Пленума. Вместо прямого умысла - «желал», умысел косвенный - «не мог не осознавать», анализ обстоятельств произошедшего подменяется единственно указанием на общественное место. Согласие суда с такой позицией будет означать отбрасывание судебной практики на два десятилетия назад.

Напоминаю, защита просила прокурора конкретизировать в изложении обвинения понятие хулиганского мотива. Потому что этот мотив многообразен. Он может проявляться в пьяной удали, грубом озорстве, стремлении покуражиться, поиздеваться над окружающими, обратить на себя внимание циничным поведением. Хулиган хочет учинить бесчинство, буйство, дебош. Государственный обвинитель разъяснять, в чем состоял хулиганский мотив при двухсекундных действиях Лебедева, не стал. Не стал потому, что разъяснить это невозможно. Не услышали мы, в чем всё-таки заключался хулиганский мотив, и из выступления прокурора в прениях.

Перехожу к обвинению в побоях. Если анализ хулиганства я начал с субъективной стороны преступления, то анализ обвинения в побоях начну с объективной стороны. Здесь обнаружилось различие в позициях государственного обвинителя и представителя потерпевшего. Государственный обвинитель исходит из того, что было два удара, и их для состава побоев достаточно. А представитель потерпевшего сказал: «Нет. Ударов было больше, чем два и соответственно, они не подсчитаны, но, в общем, их было заметно больше». То, что наносилось два удара, очевидно. Но представителя потерпевшего опытного адвоката такая очевидность не устраивает. Ему потребно большее количество ударов. И не случайно.

Ну, что ж, обратимся к авторитетным научно-практическим комментариям к уголовному кодексу. Вообще мог бы сослаться на двенадцать таких комментариев, но ограничусь тремя. Теми, какие непосредственно адресованы правоприменителям: судьям, следователям и прокурорам.

Вот первый комментарий. Он 1996-го года. Под общей редакцией тогдашнего Генерального прокурора Российской Федерации Скуратова и Председателя Верховного суда Российской Федерации Лебедева. Вот что написано в этом комментарии к статье 116 «Побои». «Побои - это нанесение многократных ударов по телу потерпевшего, его избиение. Удары при этом наносятся твердым тупым орудием многократно (три раза и более)».

Второй комментарий, уже 2001 года. Он издан Генеральной Прокуратурой Российской Федерации, Институтом повышения квалификации руководящих кадров. Среди авторов комментария, пожалуй, все наши самые известные ученые-криминалисты. Читаю тот же текст: «Побои - это нанесение многократных ударов по телу потерпевшего, его избиение. Удары при этом наносятся твердым тупым предметом многократно (три раза и более)».

И, наконец, ещё один комментарий. Свеженький, 2011 года. Указано, что издан для работников прокуратуры. Ответственный редактор - заместитель Генерального Прокурора, Государственный Советник Юстиции 1-го класса, Заслуженный юрист России Малиновский. На странице 347 Комментария прокурорским работникам разъясняется: «Под побоями понимается множественное (не менее трех), нанесение потерпевшему ударов по любым частям тела».

Итак, на протяжении пятнадцати лет в науке и судебной практике не возникало сомнений в том, что объективная сторона побоев состоит в множественном нанесении ударов, а множественность означает три удара и более. Так ведь и предварительное следствие по данному делу исходит из того, что, да, конечно, нужно три. И ударяется в обвинительном заключении во все тяжкие. Начинает совершать подлоги, искажать содержание тех доказательств, которые имеются в деле. Этот вопрос защита ставила на предварительных слушаниях. Вот и представитель потерпевшего с множественностью ударов согласен, пытается натянуть три удара вместо двух. А прокурор заявляет: и двух достаточно. Эдак мы доживем до «хорошего» времени, когда пара пощечин или пинков под зад будут считаться побоями. Тогда у нас из практики уйдет так называемое «оскорбление действием». У нас сплошь, оказывается, будут побои!

Итак. С первым вопросом все ясно. Нет объективной стороны преступления. Поставлю второй. Ну, а если бы ударов было три - дошли ли они до головы Полонского? Прокурор считает, что удары дошли, ссылаясь на показания Полонского и свидетелей, и заключение судебно-медицинской экспертизы.

Специальные познания для ответа на данный вопрос необходимы, но не в сфере судебной медицины, а в области спортивных и иных единоборств. Защита к таким специалистам обратилась и получила их заключение. Суть в том, что глаз человеческий не всё схватывает. В нашем случае всем было ясно, что ударных движений было два. Но сам контакт кулака Лебедева и тела Полонского глаз не ловит. Это можно установить только подробной раскадровкой, которую следствие не сделало.

Привлекая Ваше внимание к заключению знатоков единоборств, отмечу, что оно полностью удовлетворяет всем требованиям УПК. В нем нет затуманивания мозгов перечислением сложных научных методов. Это осмотр видеозаписи телепередачи с помощью специальных познаний. И когда своё заключение специалисты основывают на раскадровке, отчетливо видно, что удары головы Полонского не достигли. Специалист в области единоборств Зайчиков убедительно и доходчиво всё объяснил. И ценность заключения и показаний специалистов в том, что все их суждения проверяемы участниками процесса и судом просмотром раскадровки. Только на раскадровке видно, что левая рука Лебедева, которой он первоначально блокировал руку Полонского, затем ушла дальше и оказалась за пределами головы Полонского. Подтверждаются таким образом показания Лебедева, что он выставлял левую руку, чтобы удары пришлись в её ладонь, а не в голову Полонского. Специалисты, которые десятилетиями трудятся в своей сфере, владеют знаниями биомеханики. Они говорят: «Вот смотрите. Если бы удар достиг цели, положение головы было бы другое, потому от удара голова откидывается». А в данном случае видно, что голова Полонского даже наклонена вперед. Что от ударов в голову, если бы они дошли, падение было бы иное. Что падение было характерно для усилий, прилагаемых к нижней части тела, а не к верхней. Поэтому с высокой степенью вероятности оно вызвано отталкиванием Полонского от пола. Выводы специалистов соответствуют показаниям единственного человека, который мог уловить контакт рук Лебедева и головы Полонского - Лисовского. Потому что этот очевидец стоял буквально рядом. И он нам сообщает, что удары до головы не дошли, что Полонский просто оттолкнулся от пола ногами.

И наконец, я сошлюсь на показания самого Полонского. Полонский в своем заявлении и в своих показаниях категорически утверждает: «Удары были направлены в висок. От них могли наступить любые повреждения, в том числе и тяжкие. Но благодаря своей сноровке и навыкам, которые я приобрел в Воздушно-десантных войсках, мне удалось избежать этих повреждений». Но избежать таких повреждений можно только, уклонившись от ударов. Так что заключение специалистов как раз, вопреки мнению прокурора, подтверждается иными доказательствами, а не опровергается ими.

И, наконец, по вопросу повреждений. По-моему, само по себе обращение на третьи - пятые сутки к судебному медику уже ставит под сомнение, откуда появились эти повреждения? Больше того. При первоначальном обращении в Боткинскую больницу у Полонского вообще не зафиксирована ссадина на скуле. Она, по заключению ООО «Медик», появилась на пятый день. При таких обстоятельствах нельзя утверждать, что действительно удары до Полонского дошли. А остальные повреждения, описанные в судебно-медицинской экспертизе, зафиксированы на бедре. Ясно, что они не могли быть причинены ударами Лебедева в голову Полонского.

Поставлю следующий вопрос. А если бы ударов было три, и они достигли головы Полонского - было бы этого достаточно для уголовной ответственности Лебедева за нанесение побоев? Да нет, здесь уже придется проанализировать еще одну составляющую такого рода действий - мотивацию. Именно мотивация даст нам ответ на вопрос о причине этих ударов.

Вообще, предварительное следствие родило здесь ещё один «шедевр». Первый - я уже говорил - «идеальная совокупность» побоев и хулиганства. По обвинительному заключению Лебедев, нанося удары Полонскому, руководствовался сразу двумя мотивами: хулиганскими побуждениями и политической ненавистью. Но такого не может быть - воистину, потому, что не может быть никогда. Хулиганские побуждения и ненависть - мотивы конкурирующие. Ненависть - это сильнейшее чувство, овладевающее человеком.. Она захватывает сознание, она гложет человека в такой степени, что он не может с собой совладать. В словарях русского языка ненависть определяется как сильнейшая вражда и неприязнь. Сильнейшая! От ненависти человек дрожит, она его душит. Душит до такой степени, что как сказал герой известного фильма, «я к нему такую сильную неприязнь испытываю, что кушать не могу».

Сейчас у нас получается достаточно интересная ситуация. Уходит «политическая ненависть». Остается непонятно, в чем состоит хулиганский мотив. Обвинительная конструкция такая: Лебедев нанес удары Полонскому вовсе не питая к нему личной неприязни, а использовал малозначительные предлоги для того, чтобы выразить своё неуважение к обществу. Это высказанное Полонским желание дать в морду и рука, протянутая в сторону Лебедева. Предварительное следствие, конечно, понимало, что здесь не все складывается, и поэтому в обвинительном заключении фраза, произнесенная Полонским, приведена в искаженном виде и вырвана из контекста. Полонский не высказывал закавыченное в обвинительном заключении желание «дать кому-нибудь в морду». Он совершенно определенно связал это желание с сидящими рядом с ним Лебедевым и Лисовским, назвав их соответственно «летчиком» и «курятником».

Представитель потерпевшего явно лукавит, заявляя, что он не может себе представить, каким образом желание Полонского дать в морду могло быть воспринято Лебедевым как относящееся конкретно к нему. У меня вертится в голове такая виртуальная картина. Представители потерпевшего, покинувший нас перед прениями Добровинский, мой коллега Самсонов и я. Но мы в разных качествах. Добровинский остается адвокатом, коллега Самсонов - прокурор, а я, представитель, не к обеду будет помянут, Следственного Комитета. И вот мы на ток-шоу обсуждаем какой-то вопрос. Упрощение порядка предварительного следствия, например. И в какой-то момент я говорю: «Слушайте, тут просто все у нас главные: одни - прокуроры, другие - адвокаты. Я уже просто устал. Уже желание просто дать в морду». Что-то я сильно сомневаюсь, чтоб мои коллеги это проглотили. Если бы проглотили, они относились бы к категории людей, которые молча глотают оскорбления и обтираются после удара. Я, например, предвижу реакцию Добровинского, который все-таки мне уступает в физических кондициях. Наверно, начал бы крутить пальцем у виска, и послал бы какую-то жалобу в Следственный Комитет. А вот, что касается здоровяка Самсонова, то он бы, скорее всего, как и Лебедев Полонского спросил: «Как так, что и мне?». Если бы я на этот вопрос по-одесски ответил вопросом с явно агрессивными нотками «ты что, хочешь поэкспериментировать?», то мне кажется, для меня такой эпизод легко бы не закончился. Это абсолютное оскорбление!

Продолжу анализ, от которого уклонилась сторона обвинения. Лебедев после слов о желании дать в морду спрашивает: «И мне?». И получает ответ от Полонского: «Ты хочешь поэкспериментировать?». Если бы в ответ на эти слова Лебедев применил физическую силу, у Полонского в таком случае были бы основания подать заявление в мировой суд о возбуждении уголовного дела о побоях. Потому как чисто личный конфликт и дело частного обвинения. Дальше бы разбирались, сколько было ударов, достигли ли они цели. Исходя, конечно, из личного конфликта. Мотив личной неприязни, он на поверхности лежит.

Если бы, повторяю, ударные движения были ответом на оскорбительное высказывание. Но этого не произошло. Вопреки обвинению, Лебедев как раз не использовал оскорбительное высказывание Полонского для нанесения ударов.
Словесный диалог между Лебедевым и Полонским заканчивается примирительной фразой Лебедева. Когда Полонский ему повторяет: «Ты хочешь поэкспериментировать?», Лебедев ему говорит: «Ты совсем сдурел, дружище?». В любом толковом словаре русского языка сказано: «Дружище» - употребляется либо дружески, либо фамильярно-ласкательно. Синонимы - дружище, дружок, старик, старичок, старина. Лебедев смиряет себя, он гасит конфликт дружеским обращением к Полонскому. Всё, проехали.

А теперь я прошу участников процесса отмотать плёнку, вернуться в школьные годы, и вспомнить азы причинности, которой нас учили где-то в восьмом классе, на уроках логики и физики. Есть совокупность обстоятельств, но при их существовании ожидаемого события не происходит. Затем к этой совокупности прибавляется новое обстоятельство и событие наступает. Вот это новое обстоятельство и является причиной данного события.

Итак, вся словесная перепалка завершилась примиряющей фразой Лебедева. А дальше появляется новое обстоятельство - это рука Полонского перед лицом Лебедева. Прокурор и представитель потерпевшего упирают на то, что Полонский, делая жест в сторону Лебедева, на него не смотрел. Но важно же не то, что Полонский не смотрел на Лебедева, важно то, что Лебедев не смотрел на Полонского, потому что сидел к нему боком, вернее, усаживался еще не остывший от хамского высказывания Полонского. Зрители, участники, которые смотрели эту передачу в лоб, видели, что действительно со стороны Полонского нападения на Лебедева не было. Но Лебедев был боком к Полонскому. Лебедев обладает ослабленным зрением, оно у Лебедева минус шесть с половиной. Когда человек с таким минусом, и у него непосредственно перед глазами появляется предмет, он его толком рассмотреть не может, все расплывается. Для того, чтобы посмотреть что-то вблизи, он должен снять очки. И Лебедев, только что узнавший о желании Полонского дать ему в морду, реагирует на внезапно появившуюся перед его лицом руку Полонского, воспринимая её как переход Полонского от словесной агрессии к физической. Каким образом? Блокирует руку Полонского захватом, и мгновенно, буквально в две секунды, делает два ударных движения, начиная их сидя, и заканчивая, вскочив.

В общем, эта ситуация - классический пример так называемой «мнимой обороны». Когда человек реагирует на нападение, которого в действительности нет. В уголовном праве на этот счет уже много веков существуют правила квалификации, подтвержденные недавним постановлением Пленума Верховного Суда. Надо устанавливать, имел ли основание человек считать, что на него, действительно осуществляется нападение? Я полагаю, Ваша честь, что такие основания у Лебедева были. Посмотрите, с чего все начинается? С оскорбления в гримерке. Вы помните показания Ольги Романовой. Она не хотела вообще произносить оскорбительного слова Полонского, выразилась так: «Что здесь делает вот этот чудак на букву «м»?». В помещении в данный момент находился только один мужчина - это Лебедев. Он, естественно, принял эти слова на свой счет.

Далее. Высказанное желание дать в морду. Оно что, исходит от дряхлеющего профессора, которому за 75 лет? Нет. Это желание высказывает биток под сто килограмм, который, между прочим, прошел войну в Нагорном Карабахе, который служил в Воздушно-десантных войсках.

Ну, а следующий фактор: личность самого Полонского. Полонский широко известен своим сумасбродством, тем, что постоянно оскорбляет людей, унижает их, совершает импульсивные действия, выплескивает агрессию. В частности, общеизвестно, когда он кидал телефоны своих сотрудников об стену, когда он загнал в туалет журналиста. Человек, который ведет себя на передаче, как показали многие свидетели, оскорбительно по отношению к людям, провокационно по отношению к Лебедеву.

Поза Лебедева. Лебедев не успел даже сесть в свое кресло. После этой фразы: «Ты что, совсем сдурел что ли, дружище?» - Лебедев только начал садиться. Кстати это опять же, видно очень хорошо на раскадровке. И в это время перед его лицом возникает рука человека, который только что высказал желание дать ему в морду. Не будем забывать и про ослабленное зрение. Разве совокупности таких обстоятельств не достаточно для того, чтобы Лебедев считал, что на него совершается нападение. И от него защищался?

Как еще можно объяснить действия Лебедева? Безмотивных действий у психически здоровых людей не бывает. Чего хотел добиться Лебедев? При полной несостоятельности приписать ему хулиганские побуждения, это может быть только желание отомстить Полонскому за нанесенную обиду. Но мы уже знаем, что Лебедев не использовал такой «вкусный» предлог и обратился к Полонскому - «дружище». Обвинители не желают видеть слова Лебедева, обращенные к Полонскому, уже после конфликта: «Ты что, совсем с ума сошел? Ты руки-то не распускай!» Эти слова окончательно ставят всё на свои места. Их невозможно придумать за десять секунд, которые прошли между тем, как Полонский упал и тем, как он встал, в качестве «отмазки» заранее обдуманного преступления. Слова эти - неопровержимое свидетельство восприятия Лебедевым жеста Полонского как реального нападения.

Когда лицо имеет все основания считать, что на него совершается реальное нападение, и при этом не превышает пределов необходимой обороны квалификация действий человека, который находится в такой ситуации, осуществляется по правилам необходимой обороны. Он не подлежит уголовной ответственности.

Резкая критика, которой я подверг обвинение, естественно приводит к вопросу: а как могло случиться, что это дело оказалось в суде? Как могло случиться, что предъявлялось обвинение, от которого, в значительной его части, отказывается государственный обвинитель.

Я не буду муссировать слухи о том, что это неправедное дело инспирировано какими-то могущественными силами, которые мстят Лебедеву за его гражданскую позицию, за его свободомыслие. За то, что финансирует «Новую газету», чьи критические выступления затрагивают интересы еще влиятельных коррупционеров. За то, что в своем бизнесе не идет на сомнительные сделки, не «откатывает» высокопоставленным чиновникам. Хотя может быть эти слухи не беспочвенны. Скажу о том, в чем уверен. Есть дурная традиция. Если в возбужденном деле появляется подозреваемый, все усилия направляются на то, чтобы дело довести до суда. Ибо прекращение дела расценивается, как дефект, как брак. И направляют дело в суд, потому что суд нашей прокурорско-следственной властью не уважаем. И большая толика вины за это лежит на судебной практике, отторгающей оправдания. Вот наши пинкертоны и уверены, что любое их творение закончится обвинительным приговором. Всё суды скушают, всё переварят таким образом, что на выходе будет нечто обвинительное. Оправдать не посмеют.

Примиряет меня с этой не радостной для стороны защиты действительностью поведение в данном деле тех следователей, которые саботировали незаконные указания начальства, не хотели возбуждать дело по хулиганству, не подгоняли доказательства под абсурдное обвинение в политической ненависти.

Я хочу верить в то, что Вы заставите уважать суд не только оправданием Александра Евгеньевича Лебедева, но и вынесением частного определения в адрес предварительного следствия за те художества, за те подлоги, которые выявлены при составлении обвинительного заключения.

борьба с беззаконием, Полонский, суд, правосудие

Previous post Next post
Up