Образ книги в классической и современной живописи
Прежде всего нужно заметить, что само представление о книге и роли чтения в человеческой цивилизации менялось. Мы привыкли, что книга -основной источник знаний. И поэтому, например, глядя на произведение Колантонио (первого художника, писавшего маслом, учителя Антонелло да Мессина) эпохи Кватроченто, мы начинаем удивляться суете кабинета святого Иеронима.
Здесь Святой Иероним изображен в патетический момент, когда исцеляет больного льва, вынимает ему занозу. Исцеление больного льва стало важнейшим событием в жизни ученого человека. Иероним был переводчиком всех библейских книг на латинский язык. Фактически он является основателем средневековой латыни, отличающейся от классической латыни. Иероним был для своего времени настоящим новатором прежде всего потому, что он не стал следовать старому античному литературному канону. В античности главным для писателя считалось подражание. Умение подражать природе правильно изображать события и воспроизводить уже готовые сюжеты готовым языком.
Мастер - это тот, кто искусно сделает вещь.
И соответственно отношение к книгам и чтению было таким же как у нас отношение к сувенирам, безделушкам, вещам, то есть книгу не воспринимали в античности так серьезно, как ее воспринимаем мы. Все отношение к книге изменилось, когда появилась Библия. Когда появился священный текст, в котором священна каждая буква, и задача переводчика уже другая. Не сделать какую-то изящную вещь, не сделать изящный текст, которым будут любоваться, а донести истину, пусть даже через шероховатый, шершавый и трудный для восприятия текст. Книги тогда будут как в кабинете Иеронима. Книги перемешаны, лежат на полке в навалку. Это уже не безделушки, которые расставлены ровно.
Прямо перед столом Иеронима стоят другие научные инструменты, и они стоят ровно. В античности настоящая наука была не книжная. Это было наблюдение за природой. Аристотель настаивал на том, что настоящий философ, - это тот, кто наблюдает явления, как они есть. Другое дело, что наблюдательность эта тоже была ограниченой. Никаких серьезных инструментов наблюдения античность не знала. Мы видим песочные часы, лупу, блюдце: те инструменты, которые в античности говорят об учености и уме человека.
Нам эти инструменты кажутся досужей обстановкой, с налетом экзотики, тогда как человеку XV века именно эти инструменты говорили о том, что Иероним получил хорошее образование. Он знает о свойствах стекла, он наблюдателен и внимателен к мелочам действительности. Но только наблюдательности античной образованности для перевода Библии, за тысячелетие до появления этой картины, было недостаточно.
Существует известный рассказ: Иероним в письме к своему приятелю писал о том, что сначала он решил перевести Библию как литературный памятник: изящно, хорошим языком, литературным стилем, чтобы это стало настоящим бестселлером, чтобы все прочли Библию и стали верующими христианами. Но ему вдруг приснился сон, как ангелы взяли розги и стали его бить, приговаривая «сiceronianus es, non christianus» «Ты цицеронианец, а не христианин». Ты стремишься к изяществу, к тому, чтобы блеснуть эрудицией и ученостью: к блеску, а не глубокому погружению в знание. Иероним переходит к глубокому погружению в знание. Мы видим, что милосердие Иеронима со львом осуществлено прямо на фоне полок, где навалом лежат книги, в которые он «закапывается». Это книги комментариев.
Мы привыкли к тому, что комментарий - просто пояснение того, что нам не понятно. В античности и в Средние века, комментарий иногда был не менее, а иногда и более значим, чем само произведение. В наши дни появляются постмодернистские романы в форме комментариев. Например, современный шведский писатель Петер Корнель написал роман «Дороги к раю», который представляет собой роман-комментарий к ненаписанному тексту. Комментарий есть, а текста нет. Мы должны по примечаниям восстановить сюжет, героев и догадаться, о чем в этом романе говорится. Перед нами детектив поиска самого романного слова. Такие же романы писал Милорад Павич - сербский писатель-постмодернист, Умберто Эко - итальянский писатель-постмодернист. Такой роман построен как научный комментарий, многоученый текст.
Такие комментарии, как считалось, лучше раскрывают истину, чем просто текст: потому что в тексте можно нафантазировать, в тексте можно додумать что-то от себя, тогда как комментарии приучают к точности и четкости решений.
Иероним изображен в свое пещере, его кардинальская шляпа лежит слева, и мы видим спокойно работающего старика, умудренного жизненным опытом, а книга перевода раскрыта. Такое расположение книг говорит о работе по памяти. Мы привыкли к тому, что переводчик держит две книги: книгу с которой он переводит, и тетрадку, куда записывает перевод. В старые времена считалось, что нужно уметь и переводить, и конспектировать, и писать комментарии по памяти.
Памяти уделялось большое внимание, гораздо большее, нежели сейчас. В античности существовало даже специальное искусство памяти: умение запоминать большие тексты и воспроизводить их. Для этого использовался простой метод: запоминать тексты на ходу. Например, вы идете по коридору и заучиваете стихотворение. Потом вы снова идете по коридору и все подряд вспоминаете. Итак, самый простой способ запомнить - гулять и ходить.
Но прогулки Иеронима осуществляются не по садам и паркам, а вокруг книг на полках. Все книги закрыты, лежат к зрителю не корешками, а страницами (это часто бывало в книжных собраниях того времени), Иероним их хорошо помнит, что он может любую книгу взять и открыть на любой странице. Тем самым, зрителю внушается мысль, что Иероним может перевести по памяти саму истину (обычно отличали истинно верующих от еретиков по свободному владению материалов, это еретики ищут на ходу цитаты, а католики свободно говорят - частый мотив житий святых), и поэтому его перевод будет истинным.
Католическая церковь долго спорила о том, можно ли считать перевод Иеронима священным текстом, потому что это перевод, а не оригинал. В конце концов, было решено, что можно считать священным, потому что Иероним все запомнил наизусть и его письмо было не ухудшенной копией оригинала, какими являются большинство переводов, а явлением истины. он сразу набело изложил истинный текст. И вот в этой картинке кваттрочентистский венецианский художник (это венецианцы любили такие детали) как раз решил представить мысль о том, что Иероним написал подлинное священное писание, а не перевод.
Другое знаменитое кватрочентистское произведение - известные фрески Беноццо Гоццоли в августинском монастыре, которые посвящены учебе и жизни святого Августина. Святой Августин преподает в университете.
Понятно, что во времена Святого Августина слова Университет еще не существовало. Было греческое слово схоле - школа. Это слово означает досуг, увлечение, не-занятость. В школе не работают, а разговаривают и развлекаются. Преподавателем риторической школы и был Августин, который, как и его современник Иероним, прошел через тяжелый кризис: от античного любования красотой слов к испытанию философской глубиной, идя внешнего блеска к внутренней связности. Для ренессансного художника часто важно не передать прошлое, сказать «как это было», а наоборот - оправдать настоящее.
Мы привыкли к принципу историзма, к тому, что если на картине изображается прошлое, значит оно изображается как оно было, в соответствии с известным тезисом Леопольда фон Ранке, основателя позитивистской историографии, что историк должен писать «как оно на самом деле было». Историки эпохи Возрождения считали по-другому: когда историк пишет о прошлом, он исправляет настоящее и прошлое. Историк для того должен хорошо писать историю, чтобы и реальная история его страны стала хорошей. Плохое письмо вносит разлад и в порядок самой реальности, а связный текст делает и саму историю хорошо сложенной постройкой.
Мы видим, что на фреске Августин превращен из учителя красноречия, устной речи, в человека, который по письменному тексту преподает студентам, следящим по книге за ходом его слов. Это обычай, читать лекции и при этом раздавать конспекты сохранялся в университетах иногда даже до конца XIX века: когда лекции читаются, а учащиеся следят. Главным было не получить новые сведения, а научиться ставить проблемы, научиться решать задачи.
Богословские и философские лекции были близки нынешним урокам математики. Важно не сколько ты запомнил, но сколько задач решил.
Жизнь средневекового университета здесь и изображена: на фреске жизнь 15 века, а вовсе не поздней античности. Современники, глядя на эту фреску думали о том, что, если Августин преподает основы наук, значит и у нас в монастыре и в стране все будет хорошо. Преподавание отождествляется с зачитыванием авторитетного текста, а эпоха Возрождения и открывает неизвестные Средним векам авторитетные тексты. Раньше хорошо знали Аристотеля, но почти не знали Платона. С увеличением числа авторитетных текстов увеличивается и количество традиций, которым одновременно следуют люди. Из Платона узнают про античную религию, из других источников про магию, астрономию.
Увеличение списка наук отражено здесь своеобразно: на медальонах чертога наук находятся скульптурные портреты античных философов. Это было необычно для самой античности (на метопах помещались священные изображения), но обычно для эпохи Возрождения, когда люди начинают собирать разные сведения о прошлом и систематизировать их на основе видимых репрезентаций. Скажем Платон будет представлять всю античность, Моисей - весь Ветхий Завет, и иногда достаточно всего одного символа, чтобы представить целую философскую или религиозную традицию.
Сам Августин сидит на своеобразной кафедре, которая завершается раковиной. И это не случайный символ, потому что раковина - это не только распространенный античный декор, но один из символов Богоматери. По античным представлениям в раковине от молнии зачиналась жемчужина. Легко было сопоставить это с догматом о непорочном зачатии: Святой Дух как световая вспышка, внезапное явление Божества - это молния, Раковина - Мадонна, девственное лоно, Жемчужина - Иисус (и притча Иисуса о драгоценной жемчужине Царствия Небесного, христианского учения, говорит к тому же). Аристотель и богословие пишут один выразительный текст, репрезентируемый в живописи. Чтобы подчеркнуть, что Августин и философ, и богослов, автор фрески Беноццо Гоццоли сажает его на такую кафедру.
Чтение книги шло строка за строкой. Это не было привычным нам чтением про себя: книги читались вслух или шепотом, по ним водили пальцем, как сейчас водят указкой по изображению.
Августин водит пальцем по тексту. Чтение про себя вероятно существовало, но это было чтение в дороге, чтение писем, личных документов; но тексты, имеющие официальный характер, имеющие значение для многих, читать про себя было не принято. Потому что смысл чтения этих текстов был не в том, чтобы что-то узнать, а что-то вместе прочувствовать и обсудить. Когда человек читает - он совершает публичное действие; иногда обсуждение и споры вокруг книг назывались театрами. Такие театры существовали и в античности, и в Византии, и в ренессансной Италии. Часто выигрывал спор тот, кто мог отстаивать свои тезисы, не заглядывая в книги, убедительно сказав речь, ни на кого не сославшись. А другим приходилось приносить книги и зачитывать цитаты, но на это смотрели косо, чуть ли не как сейчас смотрят на спортсменов, принимающих допинг, вместо того, чтобы своими силами завоевать медаль. Но при этом книга нужна была как театральный аксессуар, необходимый хорошей постановке. Иногда победитель спора получал обед за счет города или зрителей. Были такие заядлые ученые, которые любили поспорить и везде ходили, и спорили, а потом обедали за чужой счет. Августин здесь еще и посол от богословия в светском мире.
Продолжение...
Александр Марков - д-р филол. наук, замдекана Факультета истории искусств РГГУ