Симфония двух вертикалей власти - как это не ново!
Оригинал взят у a_tanj в Симфония двух вертикалей власти - как это не ново!
В начале сентября в церкви была отмечена дата 70-летия второго восстановления патриаршества в нашей стране, связанного с инициативой Сталина по некоторому возрождению церковной жизни в СССР - прежде всего, ради своих политических игр на международной арене.
12 сентября 1943 г митрополит Алексий Симанский вручает патриарший жезл патриарху Сергию
Интересно, что само это событие 1943-го года оценивается в церковных кругах по-разному: от "торжества православия" до "учреждения сталинской церкви" в России. Однако, основание и для того и другого суждения примерно одно: церковь - это ее иерархия, структура, без которой она просто не мыслится. И потому церковь не рассматривается вне своей связки с вертикалью светской власти, а еще точнее - во взаимодействии двух вертикалей: церковной и светской. Как мы знаем, светская власть может быть как терпимой к верующим своим согражданам, так и откровенно их гонящей, что делает это взаимодействие неизбежно трагичным и полным компромиссов.
Союз церкви и государства берет начало с Константина Великого (а вовсе не с митр. Сергия Страгородского), и трудно однозначно определиться с этим явлением. С одной стороны, церковь как государственная религия открыла возможность расцвета христианской культуры, и мы, слава Богу, обладаем огромным ее наследием, с другой - сделала неизбежным "номинальное" христианство" и "умаление любви".
Митрополит Сергий (Страгородский) в 1942 г
Россия получила византийскую модель христианства в готовой форме и потому не удивительно, что именно она записана в ее генетическом коде. И м.б. поэтому, как только представлялась такая возможность, на Руси восстанавливалось патриаршество: так было в 1917 году, так произошло и в 1943-м, да и его возникновение в 16-м веке связано также с политической обстановкой на Руси.
И все же главная святость Церкви вовсе не в ее структуре, что не исключает личной святости и жертвенности отдельных ее служителей, а в тех, кто в союзе мира и любви строят свою жизнь по евангельским заповедям. "Где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди них" (Мф 18, 20) - сказал Христос. И это является основанием общинной и братской жизни, которая также никогда не уходила из церкви. Как правило, она не прописана в учебниках по истории, но становится явной в годину особых страшных испытаний, что и показала история мученичества и исповедничества в нашей церкви в прошлом веке, - за церковь, ее главные ценности, а также за своих епископов могла постоять только настоящая церковная община.
Много вопросов возникает о существе различных экклезиологий (поместно-приходской, клерикальной, общинно-братской, евхаристической) и их взаимодействии или противопоставлении сегодня. Размышления о разных путях устроения церковной жизни прозвучали в слове о. Георгия (Кочеткова) на вечерне 31 августа с.г.
В несколько сокращенном виде его вам и предлагаю.
С праздником, дорогие братья и сёстры, с наступающим воскресным днём!
Вот таким дождём заканчивается для нас в этом году лето. Завтра 1 сентября, и в час дня после литургии здесь мы будем совершать Молебен на начало учебного года, традиционный первосентябрьский молебен.
И ещё я хотел бы вам напомнить о том, что мы с вами всегда стараемся смотреть за знамениями времён. В частности, мы помним о том, что в начале сентября будет отмечаться довольно важная для нашей церкви дата - 70-летие с того времени, когда на самом гребне советской истории было совершено так называемое "второе возрождение патриаршества" в нашей церкви.
Митрополиты Алексий, Сергий, Николай (в центре) в окружении архиереев возвращенных из ссылки.
Вы, конечно, помните первые дни сентября 1943-го года, когда в самом начале сентября, 4-го числа, великий вождь призвал к себе синодалов, трёх митрополитов, и с ними имел беседу в Кремле о возможных перспективах жизни церкви и о её нуждах. Митрополиты трепетали, в том числе первенствующий член Синода, местоблюститель патриаршего престола митрополит Сергий (Страгородский), ну, наверное, так же и остальные митрополиты: Алексий (Симанский), тогда Ленинградский, и митрополит Николай (Ярушевич), тогда митрополит Киевский. Среди нужд, высказанных митрополитами, была нужда и в выборах патриарха. И именно эта нужда была сразу охотно услышана, и со свойственными той власти методами и темпами уже через несколько дней собрался собор тех архиереев, которые были ещё в состоянии прибыть в Москву. Их было всего несколько человек, которых срочно доставили на самолётах из разных интересных мест их пребывания в то время. Где-то 8 сентября собралось это архиерейское собрание, которое было названо Архиерейским собором. Было очень мало архиереев, где-то около двух десятков - 19. И они избрали патриархом митрополита Сергия. Вскоре была совершена его интронизация, и ещё полгода митрополит Сергий руководил уже церковью, которая изменила даже своё название. До этого она называлась Российская православная церковь, а с 1943-го года она стала называться Русская православная церковь. И так, до весны следующего года, до 15 мая, он руководил этой церковью и своим аппаратом - Московской патриархией. Когда он скончался, был собран уже больший собор епископов, который как-то уже могли признать многие, не признавшие каноничность первого собрания. И там был избран патриархом другой из бывших на приёме митрополитов - митрополит Алексий (Симанский), который оставался на этом месте даже до апреля 1970 года.
Эти события имели и имеют определённое значение, которое до сих пор оценивается, как вы знаете, по-разному. Некоторые люди видят в этом определённую победу церкви: вот, мол, церковь всё-таки возродила свою структуру, предначертанную ещё вроде бы на соборе 1917-18-го годов. А тогда, как вы помните, в самом начале работы этого собора, осенью 1917-го года, происходили дебаты о том, нужно ли вообще восстановление патриаршества или не нужно. Одни говорили: нужно, другие говорили: не нужно. Аргументы были серьёзные и с той, и с другой стороны. Но всё-таки, может быть, потому, что уже очень долго чаялось это событие, решили всё-таки патриарха избрать. Он должен был быть таким же, как все, архиереем церкви, епископом Москвы, но с одной только дополнительной функцией - функцией печалования перед властью за церковь и за народ. Он должен был быть возглавителем Синода и Собора - органа управления церковью, но он оставался первым среди равных. Так было задумано на соборе 1917-го года. Вы помните, надеюсь, что 4-го декабря 1917-го года в Успенском соборе Кремля была совершена интронизация избранного по жребию патриархом митрополита Московского Тихона (Белавина). Это было последним богослужением в Кремле, это было последним богослужением в Успенском соборе. Потом началась совсем другая эпоха, сразу, как говорится, без перерыва. Вот так развивались события первого, а потом и второго возрождения патриаршества в истории нашей церкви.
Кто-то отверг патриарха Сергия, а кто-то увидел в митрополите, потом патриархе Сергии великого богослова, человека, который каким-то образом смог сохранить церковную структуру и, пусть с огромными потерями, довести её до времени возрождения церкви в конце Отечественной войны и в послевоенное время. Это "возрождение" вполне соответствовало планам советской власти, которая хотела использовать церковь в своих целях, думая о том, что Московский патриарх может быть для всего восточного православного мира как бы таким "папой Московским". Из этих планов потом ничего не вышло, как вы знаете, но дело не в этом. Само событие второго восстановления патриаршества было действительно важным. И нам тут есть о чём подумать, тем более что и мы сами живём в эпоху второго восстановления патриаршества.
Эпоха первого восстановления патриаршества от 1917-го до 1943-го года была эпохой исповедничества, мученичества, великой святости, но, конечно, и эпохой страшной, кровавой, мучительной, эпохой компромиссов. Были тогда и предатели, были и отступники, причём и среди клира, и среди мирян. Тогда же открылись все язвы церковной жизни. Но в то же время были открыты и новые источники её жизни. Именно тогда, уже с 1918-го года, церковь дала зелёный свет, открыла дорогу для образования и деятельности церковных братств и малых церковных общин. Именно в них церковь увидела главную силу, которая способна противостоять лавине зла, которая уже захлёстывала всю страну. Действительно, братства и общины много чего сделали в те годы, поэтому власти их преследовали примерно так же, как профессиональных служителей культа, как стали тогда называться священнослужители. Не всех мирян, не всех верующих тогда трогала власть. Или, если трогала, то так же, как всех остальных, все остальные слои общества, пока оно ещё могло хоть как-то сопротивляться, пока оно ещё хоть как-то могло называться обществом, пока народ ещё был хоть в какой-то степени народом и страна хоть в какой-то степени страной. Власть нанесла главный удар против служителей церкви, а к ним она причисляла и монахов, иногда церковных старост и членов братств и общин.
Но с 43-го года настала новая эпоха - та самая эпоха "второго восстановления патриаршества", когда для легального существования церковной структуре нужно было выполнять некоторые писаные и неписаные правила. Ей нужно было беспрекословно слушаться всех рекомендаций власти, при этом не ссылаясь на власть, а только на самих себя. При этом никому нельзя было даже заговорить о каких-либо задачах улучшениях качества церковной жизни - о восстановлении проповеди или, скажем, об изменении языка богослужения. Все это приравнивалось к церковному диссидентству и, вообще говоря, государственному преступлению. Это каралось самым безжалостным образом. Впрочем, все те, кто практиковал, например, русское богослужение, были расстреляны ещё в 1937-м году, в живых не оставили ни одного. Но с 1943-го года это стало просто запрещённой темой, которая должна была абсолютно исчезнуть с повестки дня церковной жизни.
В результате явилась жёсткая вертикаль церковной власти при полном недоверии к церкви, к верующему народу. Священнослужители уже сами стали воспринимать себя как единственную церковную власть, как единственную силу, носительницу какого-то церковного начала и церковного порядка. В конце концов они отождествили себя с самой церковью, тем самым впав в ту крайность, от которой они много-много веков оберегали себя, противостоя западной практике, прежде всего католической. Церковная власть стала думать о себе в категориях исключительно клерикальной экклезиологии, т. е. уже не поместно-приходской, как было до революции, а клерикальной.
Конечно, в 1943-м году ещё были живы люди, знавшие прежние порядки, помнившие их. Тот же патриарх Алексий I (Симанский) был ещё дореволюционного поставления; насколько я помню, он стал епископом с 1914-го года. К тому же он был человеком из аристократической среды, поэтому он не мог не понимать, что есть что и кто есть кто в церкви и обществе. Он всё прекрасно понимал, но были чрезвычайно жёсткие условия.
Митрополит Алексий (Симанский) - преемник патриарха Сергия
Эта практика, эта экклезиология связана отнюдь не только с именем митрополита, или патриарха, Сергия, а с именами многих-многих церковных деятелей, иногда субъективно совсем неплохих, например, таких, как архиеп. Лука (Войно-Ясенецкий). Когда сейчас цитируют какие-нибудь праздничные приветствия от имени патриарха или каких-нибудь других ведущих церковных деятелей, скажем, в адрес Сталина, где он называется всеми эпитетами, которые использовались тогда везде и всюду, - и по-другому было невозможно, - то почему-то делают вид, что это прямо что-то непонятное, абсолютно неприемлемое и т. д. Но это было условие существования официальной церкви, условие существования той структуры, которая родилась в 1943-м году. Если бы это условие было нарушено, то изменилось бы отношение власти к церкви, и снова церковное руководство должно было бы воевать с этим антихристианским обществом.
Почему-то вот эта форма насильственного или полунасильственного-полудобровольного сотрудничества церкви и государства получила название "сергианства", по имени митрополита, а потом патриарха Сергия. Хотя ничего нового в ней в принципе не было, и тенденции в эту сторону в церкви были давно.
Митрополит Николай (Ярушевич) среди архиереев -- участников собора 8 сентября 1943 года.
Но старые архиереи говорили, - я ещё помню их, - что "мы много лет просидели в известных местах и ещё раз уже не хотим, у нас нет на это никаких сил". Они были подавлены, они были сломлены, они были напуганы. И осуждать их за это, я полагаю, не приходится. Не нам их осуждать, ведь мы боимся до сих пор порой даже малых страданий, даже малых лишений, а те люди прошли через страдания великие и лишения большие, даже огромные. И всё-таки… Эпоха исповедничества и мученичества завершилась. Настала эпоха "мирного сосуществования" и сотрудничества.
Вот то, что произошло в 43-м году на этом гребне мутной большевистской волны, уже после 1937-38-го годов, после тотальной зачистки всех и вся, всего, что было живого и человеческого, порядочного, светлого, разумного, культурного, духовного в стране, когда всё это было порушено, погублено, погребено. Что же могло "возродиться" тогда, в те годы? Что оставалось, то и возрождалось. Какие могли быть варианты? А оставались вот такие люди, которые или пережили крайние унижения и страдания и не имели больше сил для борьбы, или коллаборационисты, которые с удовольствием подхватывали все официальные лозунги, включая националистические или псевдо-универсальные и коммунистические, которые без зазрения совести шли на все формы коллаборационизма, т. е. сотрудничества с советской властью, в том числе с её тайной полицией, с органами безопасности, и которые прекрасно пользовались этим в первую очередь в личных целях. Такими были и многие священники, такими были и многие архиереи, такими были и многие церковные старосты. Этим было пропитано всё, абсолютно всё. Я не застал тех первых лет, 40-х и 50-х, о которых пишет о. Сергий (Савельев) в книге "Разорение (церкви)", но 60-е годы я уже застал. И я очень хорошо всё это помню. Сейчас уже хорошо известно, что в каждом храме были соглядатаи, в каждом храме были доносчики, что все священники боялись друг друга, не доверяли абсолютно никому. Они боялись сказать хоть полслова, они не могли побеседовать с мирянами. И никто не мог подойти к священнику ни для какого совета, только для общей исповеди и лишь иногда для личной, и то, если очень повезёт. Исповедь, может быть, всё-таки была единственной отдушиной, которой некоторые священники пользовались для какой-то духовной жизни, для какой-то настоящей пастырской заботы и работы.
Господствующие настроения в церкви были понятны, были всем известны. Абсолютно никакого движения в сторону самостоятельности церкви от безбожного государства не предполагалось. Поэтому наша церковь и оказалась столь ужасно не готовой к каким-либо внутренним и внешним изменениям, когда вдруг зашаталась и быстро рухнула советская власть и система жизни. А вот, скажем, униаты на западе Украины годами готовились к этим изменениям. Они были сталинской властью насильственно отторгнуты от своей церкви и в одночасье стали "православными" по велению этой атеистической власти. Кто сопротивлялся, тот был сослан в соответствующие места. Так вот они готовились, они создавали подпольные монастыри, приходы, епархии, семинарии, и когда рухнула советская власть, они больше всего требовали отделения от советской страны, от так называемой Советской России. Они были за самостоятельность, самостийность. И, конечно, они совсем не собирались оставаться в такой православной церкви. Это мы до сих пор наблюдаем во всех западных областях Украины, отчасти в Западной Белоруссии, отчасти в Прибалтике, прежде всего в Литве.
Событие 1943-го года оказалось исторически важным, но очень неоднозначным, очень спорным. Такое возрождение церковной жизни потребовало от нас очень высокой платы. Пришлось вконец отказаться от своей самостоятельности и принять модель управления церковью такой, какой её навязывала советская власть: жёсткая иерархическая вертикаль, абсолютное подчинение ей всех и вся, а значит, и клерикализм, который предполагает, что вся власть находится в руках у епископа, ибо "церковь в епископе"; предполагает, что именно епископ сохраняет единство церкви и является гарантом этого единства, что именно через епископов осуществляется соборность в церкви, особенно когда собираются вместе несколько епископов, который предполагает, что вся истина и правда открывается каждому епископу только потому, что он епископ.
Недавно эту позицию клерикальной экклезиологии совершенно откровенно высказал на телеканале "Союз" наш знаменитый о.В.Чаплин в связи со смертью - и славной, и трагической смертью - отца Павла Адельгейма, нашего возлюбленного брата. Он очень чётко дистанцировался от всего того, что утверждал отец Павел, который не призывал ни к евхаристической, ни к общинно-братской экклезиологии, а только лишь к нормам экклезиологии поместно-приходской, в связи с чем резко отторгал клерикальную экклезиологию, вот такую, которую я вам сейчас описал. И о.В.Чаплин её замечательным образом описывает. Я очень рекомендую вам всем на ютубе посмотреть и послушать это выступление, чтобы лучше понять, что такое клерикальная экклезиология. К тому же это официальная позиция современной церковной власти, которая естественным образом выросла из того, что было в неё заложено в 1943-м году. И пока существует такая экклезиология, она будет противостоять всем попыткам возрождения церкви в контексте евхаристической, и общинно-братской, и даже поместно-приходской экклезиологии. Она будет со всеми этими экклезиологиями просто бороться, потому что она действительно им противостоит по всем ключевым вопросам, по всем ключевым моментам устроения церковной жизни. И вам всем, конечно, это нужно знать.
Мы не можем поддержать клерикальную экклезиологию потому, что она слишком далека от Евангелия и по духу, и по букве. Она далека от евхаристической экклезиологии, она далека даже от экклезиологии поместно-приходской, которая стала формироваться с середины III века и особенно развилась в константиновский период церковной истории. Именно поэтому в клерикальной экклезиологии в церкви нет никакого места мирянам, их голосу. Есть тотальное недоверие к верующим. Со стороны клира, особенно епископов, предполагается лишь одно - господство. Со стороны всех остальных - только подчинение, причём, повторяю, безоговорочное. И это, конечно, не может привлечь ни народ, ни молодёжь, ни интеллигенцию, это слишком "круто" для нынешнего народа. Может быть, что-то изменится в ближайшие годы, так что и народ с этим прекрасно согласится и смирится, не знаю. Но надеюсь, что этого не будет. Пока же этого не приемлет ни народ, ни даже некоторые клирики. О епископах я говорить не буду, потому что не знаю таких. А вот некоторые священники и монахи с этим не соглашаются, причём как люди очень консервативные, и даже, может быть, слишком консервативные, так и люди не консервативные, и люди либеральные. Это, конечно, названия очень условные, которые не очень адекватно оценивают церковную жизнь, потому что они слишком политизированные, но, к сожалению, сейчас они только и понятны, и приняты для описания церковной жизни. Других пока почти нет.
70 лет существует Московская патриархия как орган управления Русской православной церкви. 70 лет Московской патриархии - это дата серьёзная. Как говорится, пришло время посмотреть на плоды, приходит время подводить итоги, хотя бы первоначальные. Это не надо делать в пылу полемики, это не надо делать в пылу озлобления, обид, претензий. Эти итоги надо подводить с братской любовью и с полным сожалением о том, что сейчас являет из себя наша церковь как целое. Она должна была бы быть другой, в очень большой степени другой. О возрождении естественных норм её жизни, пусть даже и на базе просто канонов церкви, принятых в константиновскую эпоху церковной истории, - об этом думал и за это боролся отец Павел Адельгейм, вызывая огонь на себя. И мы боремся за это в нашем братстве и в нашем институте. Именно поэтому нас всё время стараются всячески "выдавливать в раскол". А если мы не "выдавливаемся", то стараются хотя бы объявлять нас сектантами, раскольниками, еретиками - кем угодно. За это борется и церковная, и светская власть, которой, видимо, тоже значительно ближе модель абсолютно жёсткой и крайне сакрализованной вертикали власти, свойственная клерикальной экклезиологии. Иначе трудно понять, как здесь вдруг сошлись две эти власти.
Наше братство испытывает на себе непрестанные гонения уже десятилетиями. Они начались ещё в 70-е годы прошлого столетия, и уж с 80-х годов (сначала от государственной власти, а с 93-го года и от церковной власти) они не прекращаются. И не всегда бывает понятно, что же такого делают наше братство и наш институт, что вызывает такую последовательную жесточайшую борьбу против себя, такое оголтелое желание нас из церкви выдавить. Кому-то, видимо, надо, чтобы всё, что осталось бы в ней, было, как на кладбище, "упокоено".
Все эти юбилеи и соответствующие высказывания, такие, как, например, упомянутое мною сегодня выступление о.В.Чаплина, как раз позволяют нам взглянуть как бы по ту сторону занавеса и убедиться в том, что мы в своих оценках не ошибаемся. Они проясняют нам ситуацию сегодняшнего дня и внушают в нас мужество, потому что мы теперь ещё лучше понимаем, что наша борьба будет долгой. Она не кончится ни в этом году, ни в следующем. Она может завершиться, если вдруг каким-то чудом встанет во главе Русской православной церкви человек других взглядов, не свойственных эпохе "второго восстановления патриаршества", не свойственных, так сказать, "сергианской" идеологии. Хотя, подчёркиваю, сам митрополит Сергий был человеком верующим, он делал всё так, как понимал, и не был родоначальником этой традиции сам по себе.
Сегодня для углубления в эти вопросы мы даже решили провести юбилейный семинар в честь 70-летия "второго восстановления патриаршества" в нашей церкви, или, по-другому, в скобках, в честь 70-летия Московской патриархии. Мы действительно хотим говорить на эти темы, но говорить спокойно, на языке экклезиологов, учёных, богословов, мыслителей, философов, людей, понимающих и глубину, и широту современных проблем. Наверное, здесь всем нам нужно будет лучше подумать, откуда вообще взялось патриаршество в церкви, хотя оно не упоминается ни в одном из церковных канонов, т. е. не является каноническим установлением в церкви, и никогда им не являлось. Если мне память не изменяет, титул патриарха возник где-то в районе первой половины V века, во всяком случае, около времени Халкидонского, IV Вселенского собора.
Далее, каким образом получилось так, что когда уже радикально изменилась жизнь нашей страны, т. е. той страны, которая была на нашей современной территории, Российской империи, собор во многих отношениях выдающийся - но всё-таки не всегда и не во всём - принял решение, несмотря на очень разумные доводы противников, восстановить патриаршество. И наконец, как могло случиться, что восстановление патриаршества стало одной из центральных задач церковного руководства в 1943-м году. И ещё, как церковь могла допустить, чтобы этим делом занялась та идеологическая и властная структура, которая годами и десятилетиями уничтожала церковь, страну и народ. Как она могла допустить, что принятые тогда принципы взаимоотношений церкви и государственной власти сохранялись незыблемо до конца советской власти и даже сейчас продолжают работать в полном объёме. Как это всё происходит, и какие возможны альтернативы этого в наше время, в наши дни, для нас, для нашей церкви, для всего народа Божьего, включая и клир, и всю церковную иерархию. Вот эти вопросы от нас с вами, друзья мои, требуют большого усилия для их разрешения. Только здесь нам надо быть очень осторожными, чтобы не впасть в политиканство или в какую-то сектантскую полемику. Мы же не можем подражать тем, кто использует такие, по сути, сектантские методы, пусть и придерживаясь других взглядов, т.е. тем, кто выступает с позиций клерикальной экклезиологии.
Я очень надеюсь, что скоро выйдет вторая часть моей мистагогической беседы об экклезиологии. Первая половина вышла, как вы знаете, в 200-м номере "Вестника РХД". Вторая половина должна выйти в 201-м номере. Он должен быть напечатан где-то в сентябре-октябре, а может быть, ноябре этого года. И как раз вторая часть начинается с подробного богословского анализа и описания всех типов экклезиологии и их взаимоотношений. Что такое экклезиология евхаристическая и поместно-приходская? Что такое экклезиология общинно-братская и клерикальная? Как они были порождены церкви в истории? Какие они несут с собою плюсы и минусы? Могут ли они сосуществовать друг с другом в церкви или не могут? Вот эти сложнейшие, абсолютно новые и абсолютно необходимые для нас вопросы должны быть подняты во всей церкви. И церковь должна выбирать, церковь должна рассуждать. Только так в ней можно будет возродить соборность, только так можно будет возродить все нормы церковной жизни. А иначе не получится, мы с вами должны это понять. Поэтому нам с вами нужно будет запастись большим терпением, большим смирением и подлинным послушанием Богу и Церкви, Церкви с большой буквы. Нам нужно будет прекрасно знать Священное писание, чтобы жить по нему, жить по слову евангельскому и апостольскому, нам нужно будет понимать специфику нынешнего исторического момента, чтобы не просто оглядываться назад, но всегда идти вперёд и вверх. Конечно, нам для этого нужно будет прилагать огромные внутренние усилия, причём не единично, а совместно, всему братству, всему институту, всем нашим друзьям, близким и ближним, в нашей стране и за рубежом, среди православных и неправославных, потому что те же проблемы мучают, как вы понимаете, не только православных, да и не только христиан, живущих в нашей стране. Вот это-то и следует нам помнить и знать, и уже сейчас не отмахиваться от трудностей, связанных с такого рода тематикой.
И пусть поможет нам Господь, Христос воскресший, и дар Святого Духа, посланного чрез Него от Отца! Пусть помогут нам все святые, в том числе святые новомученики и исповедники русские, российские! Пусть поможет нам наше братство, как и все те, кто учит и учится, и трудится в нашем институте, потому что оказывается, что эти вопросы волнуют всех. Только все почему-то очень боятся о них говорить, даже иерархия. При этом очень часто мы, разбираясь с этими вопросами, встречаемся с позициями смешанными, непоследовательными, нерасчленёнными, неотрефлектированными. Значит, здесь надо навести ясность, и это не может сделать кто-то лишь один, какой-то один мыслитель или учитель, профессор. Это нужно делать всему народу Божьему. И пусть Господь всех нас благословит на это дело! И пусть никто из нас не жалеет сил, и времени, и средств, для того чтобы послужить Богу и Церкви! Без выяснения такого рода вопросов возрождение Церкви невозможно.
Так что, дорогие братья и сёстры, давайте запасёмся верой, надеждой и любовью к Богу, к Церкви, к церковному братству и церковным общинам, которые, несмотря на наши многие согрешения, могут жить даром Духа Святого, могут действительно возрождать церковную свободу и любовь, а значит и соборность, и апостоличность, и единство, и святость Церкви! Не будем стесняться этого, а будем терпеливо и смиренно разъяснять это себе и другим! Будем действительно побеждать мир сей верой евангельской, верой отеческой, верой православной!
Аминь.
В начале сентября в церкви была отмечена дата 70-летия второго восстановления патриаршества в нашей стране, связанного с инициативой Сталина по некоторому возрождению церковной жизни в СССР - прежде всего, ради своих политических игр на международной арене.
12 сентября 1943 г митрополит Алексий Симанский вручает патриарший жезл патриарху Сергию
Интересно, что само это событие 1943-го года оценивается в церковных кругах по-разному: от "торжества православия" до "учреждения сталинской церкви" в России. Однако, основание и для того и другого суждения примерно одно: церковь - это ее иерархия, структура, без которой она просто не мыслится. И потому церковь не рассматривается вне своей связки с вертикалью светской власти, а еще точнее - во взаимодействии двух вертикалей: церковной и светской. Как мы знаем, светская власть может быть как терпимой к верующим своим согражданам, так и откровенно их гонящей, что делает это взаимодействие неизбежно трагичным и полным компромиссов.
Союз церкви и государства берет начало с Константина Великого (а вовсе не с митр. Сергия Страгородского), и трудно однозначно определиться с этим явлением. С одной стороны, церковь как государственная религия открыла возможность расцвета христианской культуры, и мы, слава Богу, обладаем огромным ее наследием, с другой - сделала неизбежным "номинальное" христианство" и "умаление любви".
Митрополит Сергий (Страгородский) в 1942 г
Россия получила византийскую модель христианства в готовой форме и потому не удивительно, что именно она записана в ее генетическом коде. И м.б. поэтому, как только представлялась такая возможность, на Руси восстанавливалось патриаршество: так было в 1917 году, так произошло и в 1943-м, да и его возникновение в 16-м веке связано также с политической обстановкой на Руси.
И все же главная святость Церкви вовсе не в ее структуре, что не исключает личной святости и жертвенности отдельных ее служителей, а в тех, кто в союзе мира и любви строят свою жизнь по евангельским заповедям. "Где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди них" (Мф 18, 20) - сказал Христос. И это является основанием общинной и братской жизни, которая также никогда не уходила из церкви. Как правило, она не прописана в учебниках по истории, но становится явной в годину особых страшных испытаний, что и показала история мученичества и исповедничества в нашей церкви в прошлом веке, - за церковь, ее главные ценности, а также за своих епископов могла постоять только настоящая церковная община.
Много вопросов возникает о существе различных экклезиологий (поместно-приходской, клерикальной, общинно-братской, евхаристической) и их взаимодействии или противопоставлении сегодня. Размышления о разных путях устроения церковной жизни прозвучали в слове о. Георгия (Кочеткова) на вечерне 31 августа с.г.
В несколько сокращенном виде его вам и предлагаю.
С праздником, дорогие братья и сёстры, с наступающим воскресным днём!
Вот таким дождём заканчивается для нас в этом году лето. Завтра 1 сентября, и в час дня после литургии здесь мы будем совершать Молебен на начало учебного года, традиционный первосентябрьский молебен.
И ещё я хотел бы вам напомнить о том, что мы с вами всегда стараемся смотреть за знамениями времён. В частности, мы помним о том, что в начале сентября будет отмечаться довольно важная для нашей церкви дата - 70-летие с того времени, когда на самом гребне советской истории было совершено так называемое "второе возрождение патриаршества" в нашей церкви.
Митрополиты Алексий, Сергий, Николай (в центре) в окружении архиереев возвращенных из ссылки.
Вы, конечно, помните первые дни сентября 1943-го года, когда в самом начале сентября, 4-го числа, великий вождь призвал к себе синодалов, трёх митрополитов, и с ними имел беседу в Кремле о возможных перспективах жизни церкви и о её нуждах. Митрополиты трепетали, в том числе первенствующий член Синода, местоблюститель патриаршего престола митрополит Сергий (Страгородский), ну, наверное, так же и остальные митрополиты: Алексий (Симанский), тогда Ленинградский, и митрополит Николай (Ярушевич), тогда митрополит Киевский. Среди нужд, высказанных митрополитами, была нужда и в выборах патриарха. И именно эта нужда была сразу охотно услышана, и со свойственными той власти методами и темпами уже через несколько дней собрался собор тех архиереев, которые были ещё в состоянии прибыть в Москву. Их было всего несколько человек, которых срочно доставили на самолётах из разных интересных мест их пребывания в то время. Где-то 8 сентября собралось это архиерейское собрание, которое было названо Архиерейским собором. Было очень мало архиереев, где-то около двух десятков - 19. И они избрали патриархом митрополита Сергия. Вскоре была совершена его интронизация, и ещё полгода митрополит Сергий руководил уже церковью, которая изменила даже своё название. До этого она называлась Российская православная церковь, а с 1943-го года она стала называться Русская православная церковь. И так, до весны следующего года, до 15 мая, он руководил этой церковью и своим аппаратом - Московской патриархией. Когда он скончался, был собран уже больший собор епископов, который как-то уже могли признать многие, не признавшие каноничность первого собрания. И там был избран патриархом другой из бывших на приёме митрополитов - митрополит Алексий (Симанский), который оставался на этом месте даже до апреля 1970 года.
Эти события имели и имеют определённое значение, которое до сих пор оценивается, как вы знаете, по-разному. Некоторые люди видят в этом определённую победу церкви: вот, мол, церковь всё-таки возродила свою структуру, предначертанную ещё вроде бы на соборе 1917-18-го годов. А тогда, как вы помните, в самом начале работы этого собора, осенью 1917-го года, происходили дебаты о том, нужно ли вообще восстановление патриаршества или не нужно. Одни говорили: нужно, другие говорили: не нужно. Аргументы были серьёзные и с той, и с другой стороны. Но всё-таки, может быть, потому, что уже очень долго чаялось это событие, решили всё-таки патриарха избрать. Он должен был быть таким же, как все, архиереем церкви, епископом Москвы, но с одной только дополнительной функцией - функцией печалования перед властью за церковь и за народ. Он должен был быть возглавителем Синода и Собора - органа управления церковью, но он оставался первым среди равных. Так было задумано на соборе 1917-го года. Вы помните, надеюсь, что 4-го декабря 1917-го года в Успенском соборе Кремля была совершена интронизация избранного по жребию патриархом митрополита Московского Тихона (Белавина). Это было последним богослужением в Кремле, это было последним богослужением в Успенском соборе. Потом началась совсем другая эпоха, сразу, как говорится, без перерыва. Вот так развивались события первого, а потом и второго возрождения патриаршества в истории нашей церкви.
Кто-то отверг патриарха Сергия, а кто-то увидел в митрополите, потом патриархе Сергии великого богослова, человека, который каким-то образом смог сохранить церковную структуру и, пусть с огромными потерями, довести её до времени возрождения церкви в конце Отечественной войны и в послевоенное время. Это "возрождение" вполне соответствовало планам советской власти, которая хотела использовать церковь в своих целях, думая о том, что Московский патриарх может быть для всего восточного православного мира как бы таким "папой Московским". Из этих планов потом ничего не вышло, как вы знаете, но дело не в этом. Само событие второго восстановления патриаршества было действительно важным. И нам тут есть о чём подумать, тем более что и мы сами живём в эпоху второго восстановления патриаршества.
Эпоха первого восстановления патриаршества от 1917-го до 1943-го года была эпохой исповедничества, мученичества, великой святости, но, конечно, и эпохой страшной, кровавой, мучительной, эпохой компромиссов. Были тогда и предатели, были и отступники, причём и среди клира, и среди мирян. Тогда же открылись все язвы церковной жизни. Но в то же время были открыты и новые источники её жизни. Именно тогда, уже с 1918-го года, церковь дала зелёный свет, открыла дорогу для образования и деятельности церковных братств и малых церковных общин. Именно в них церковь увидела главную силу, которая способна противостоять лавине зла, которая уже захлёстывала всю страну. Действительно, братства и общины много чего сделали в те годы, поэтому власти их преследовали примерно так же, как профессиональных служителей культа, как стали тогда называться священнослужители. Не всех мирян, не всех верующих тогда трогала власть. Или, если трогала, то так же, как всех остальных, все остальные слои общества, пока оно ещё могло хоть как-то сопротивляться, пока оно ещё хоть как-то могло называться обществом, пока народ ещё был хоть в какой-то степени народом и страна хоть в какой-то степени страной. Власть нанесла главный удар против служителей церкви, а к ним она причисляла и монахов, иногда церковных старост и членов братств и общин.
Но с 43-го года настала новая эпоха - та самая эпоха "второго восстановления патриаршества", когда для легального существования церковной структуре нужно было выполнять некоторые писаные и неписаные правила. Ей нужно было беспрекословно слушаться всех рекомендаций власти, при этом не ссылаясь на власть, а только на самих себя. При этом никому нельзя было даже заговорить о каких-либо задачах улучшениях качества церковной жизни - о восстановлении проповеди или, скажем, об изменении языка богослужения. Все это приравнивалось к церковному диссидентству и, вообще говоря, государственному преступлению. Это каралось самым безжалостным образом. Впрочем, все те, кто практиковал, например, русское богослужение, были расстреляны ещё в 1937-м году, в живых не оставили ни одного. Но с 1943-го года это стало просто запрещённой темой, которая должна была абсолютно исчезнуть с повестки дня церковной жизни.
В результате явилась жёсткая вертикаль церковной власти при полном недоверии к церкви, к верующему народу. Священнослужители уже сами стали воспринимать себя как единственную церковную власть, как единственную силу, носительницу какого-то церковного начала и церковного порядка. В конце концов они отождествили себя с самой церковью, тем самым впав в ту крайность, от которой они много-много веков оберегали себя, противостоя западной практике, прежде всего католической. Церковная власть стала думать о себе в категориях исключительно клерикальной экклезиологии, т. е. уже не поместно-приходской, как было до революции, а клерикальной.
Конечно, в 1943-м году ещё были живы люди, знавшие прежние порядки, помнившие их. Тот же патриарх Алексий I (Симанский) был ещё дореволюционного поставления; насколько я помню, он стал епископом с 1914-го года. К тому же он был человеком из аристократической среды, поэтому он не мог не понимать, что есть что и кто есть кто в церкви и обществе. Он всё прекрасно понимал, но были чрезвычайно жёсткие условия.
Митрополит Алексий (Симанский) - преемник патриарха Сергия
Эта практика, эта экклезиология связана отнюдь не только с именем митрополита, или патриарха, Сергия, а с именами многих-многих церковных деятелей, иногда субъективно совсем неплохих, например, таких, как архиеп. Лука (Войно-Ясенецкий). Когда сейчас цитируют какие-нибудь праздничные приветствия от имени патриарха или каких-нибудь других ведущих церковных деятелей, скажем, в адрес Сталина, где он называется всеми эпитетами, которые использовались тогда везде и всюду, - и по-другому было невозможно, - то почему-то делают вид, что это прямо что-то непонятное, абсолютно неприемлемое и т. д. Но это было условие существования официальной церкви, условие существования той структуры, которая родилась в 1943-м году. Если бы это условие было нарушено, то изменилось бы отношение власти к церкви, и снова церковное руководство должно было бы воевать с этим антихристианским обществом.
Почему-то вот эта форма насильственного или полунасильственного-полудобровольного сотрудничества церкви и государства получила название "сергианства", по имени митрополита, а потом патриарха Сергия. Хотя ничего нового в ней в принципе не было, и тенденции в эту сторону в церкви были давно.
Митрополит Николай (Ярушевич) среди архиереев -- участников собора 8 сентября 1943 года.
Но старые архиереи говорили, - я ещё помню их, - что "мы много лет просидели в известных местах и ещё раз уже не хотим, у нас нет на это никаких сил". Они были подавлены, они были сломлены, они были напуганы. И осуждать их за это, я полагаю, не приходится. Не нам их осуждать, ведь мы боимся до сих пор порой даже малых страданий, даже малых лишений, а те люди прошли через страдания великие и лишения большие, даже огромные. И всё-таки… Эпоха исповедничества и мученичества завершилась. Настала эпоха "мирного сосуществования" и сотрудничества.
Вот то, что произошло в 43-м году на этом гребне мутной большевистской волны, уже после 1937-38-го годов, после тотальной зачистки всех и вся, всего, что было живого и человеческого, порядочного, светлого, разумного, культурного, духовного в стране, когда всё это было порушено, погублено, погребено. Что же могло "возродиться" тогда, в те годы? Что оставалось, то и возрождалось. Какие могли быть варианты? А оставались вот такие люди, которые или пережили крайние унижения и страдания и не имели больше сил для борьбы, или коллаборационисты, которые с удовольствием подхватывали все официальные лозунги, включая националистические или псевдо-универсальные и коммунистические, которые без зазрения совести шли на все формы коллаборационизма, т. е. сотрудничества с советской властью, в том числе с её тайной полицией, с органами безопасности, и которые прекрасно пользовались этим в первую очередь в личных целях. Такими были и многие священники, такими были и многие архиереи, такими были и многие церковные старосты. Этим было пропитано всё, абсолютно всё. Я не застал тех первых лет, 40-х и 50-х, о которых пишет о. Сергий (Савельев) в книге "Разорение (церкви)", но 60-е годы я уже застал. И я очень хорошо всё это помню. Сейчас уже хорошо известно, что в каждом храме были соглядатаи, в каждом храме были доносчики, что все священники боялись друг друга, не доверяли абсолютно никому. Они боялись сказать хоть полслова, они не могли побеседовать с мирянами. И никто не мог подойти к священнику ни для какого совета, только для общей исповеди и лишь иногда для личной, и то, если очень повезёт. Исповедь, может быть, всё-таки была единственной отдушиной, которой некоторые священники пользовались для какой-то духовной жизни, для какой-то настоящей пастырской заботы и работы.
Господствующие настроения в церкви были понятны, были всем известны. Абсолютно никакого движения в сторону самостоятельности церкви от безбожного государства не предполагалось. Поэтому наша церковь и оказалась столь ужасно не готовой к каким-либо внутренним и внешним изменениям, когда вдруг зашаталась и быстро рухнула советская власть и система жизни. А вот, скажем, униаты на западе Украины годами готовились к этим изменениям. Они были сталинской властью насильственно отторгнуты от своей церкви и в одночасье стали "православными" по велению этой атеистической власти. Кто сопротивлялся, тот был сослан в соответствующие места. Так вот они готовились, они создавали подпольные монастыри, приходы, епархии, семинарии, и когда рухнула советская власть, они больше всего требовали отделения от советской страны, от так называемой Советской России. Они были за самостоятельность, самостийность. И, конечно, они совсем не собирались оставаться в такой православной церкви. Это мы до сих пор наблюдаем во всех западных областях Украины, отчасти в Западной Белоруссии, отчасти в Прибалтике, прежде всего в Литве.
Событие 1943-го года оказалось исторически важным, но очень неоднозначным, очень спорным. Такое возрождение церковной жизни потребовало от нас очень высокой платы. Пришлось вконец отказаться от своей самостоятельности и принять модель управления церковью такой, какой её навязывала советская власть: жёсткая иерархическая вертикаль, абсолютное подчинение ей всех и вся, а значит, и клерикализм, который предполагает, что вся власть находится в руках у епископа, ибо "церковь в епископе"; предполагает, что именно епископ сохраняет единство церкви и является гарантом этого единства, что именно через епископов осуществляется соборность в церкви, особенно когда собираются вместе несколько епископов, который предполагает, что вся истина и правда открывается каждому епископу только потому, что он епископ.
Недавно эту позицию клерикальной экклезиологии совершенно откровенно высказал на телеканале "Союз" наш знаменитый о.В.Чаплин в связи со смертью - и славной, и трагической смертью - отца Павла Адельгейма, нашего возлюбленного брата. Он очень чётко дистанцировался от всего того, что утверждал отец Павел, который не призывал ни к евхаристической, ни к общинно-братской экклезиологии, а только лишь к нормам экклезиологии поместно-приходской, в связи с чем резко отторгал клерикальную экклезиологию, вот такую, которую я вам сейчас описал. И о.В.Чаплин её замечательным образом описывает. Я очень рекомендую вам всем на ютубе посмотреть и послушать это выступление, чтобы лучше понять, что такое клерикальная экклезиология. К тому же это официальная позиция современной церковной власти, которая естественным образом выросла из того, что было в неё заложено в 1943-м году. И пока существует такая экклезиология, она будет противостоять всем попыткам возрождения церкви в контексте евхаристической, и общинно-братской, и даже поместно-приходской экклезиологии. Она будет со всеми этими экклезиологиями просто бороться, потому что она действительно им противостоит по всем ключевым вопросам, по всем ключевым моментам устроения церковной жизни. И вам всем, конечно, это нужно знать.
Мы не можем поддержать клерикальную экклезиологию потому, что она слишком далека от Евангелия и по духу, и по букве. Она далека от евхаристической экклезиологии, она далека даже от экклезиологии поместно-приходской, которая стала формироваться с середины III века и особенно развилась в константиновский период церковной истории. Именно поэтому в клерикальной экклезиологии в церкви нет никакого места мирянам, их голосу. Есть тотальное недоверие к верующим. Со стороны клира, особенно епископов, предполагается лишь одно - господство. Со стороны всех остальных - только подчинение, причём, повторяю, безоговорочное. И это, конечно, не может привлечь ни народ, ни молодёжь, ни интеллигенцию, это слишком "круто" для нынешнего народа. Может быть, что-то изменится в ближайшие годы, так что и народ с этим прекрасно согласится и смирится, не знаю. Но надеюсь, что этого не будет. Пока же этого не приемлет ни народ, ни даже некоторые клирики. О епископах я говорить не буду, потому что не знаю таких. А вот некоторые священники и монахи с этим не соглашаются, причём как люди очень консервативные, и даже, может быть, слишком консервативные, так и люди не консервативные, и люди либеральные. Это, конечно, названия очень условные, которые не очень адекватно оценивают церковную жизнь, потому что они слишком политизированные, но, к сожалению, сейчас они только и понятны, и приняты для описания церковной жизни. Других пока почти нет.
70 лет существует Московская патриархия как орган управления Русской православной церкви. 70 лет Московской патриархии - это дата серьёзная. Как говорится, пришло время посмотреть на плоды, приходит время подводить итоги, хотя бы первоначальные. Это не надо делать в пылу полемики, это не надо делать в пылу озлобления, обид, претензий. Эти итоги надо подводить с братской любовью и с полным сожалением о том, что сейчас являет из себя наша церковь как целое. Она должна была бы быть другой, в очень большой степени другой. О возрождении естественных норм её жизни, пусть даже и на базе просто канонов церкви, принятых в константиновскую эпоху церковной истории, - об этом думал и за это боролся отец Павел Адельгейм, вызывая огонь на себя. И мы боремся за это в нашем братстве и в нашем институте. Именно поэтому нас всё время стараются всячески "выдавливать в раскол". А если мы не "выдавливаемся", то стараются хотя бы объявлять нас сектантами, раскольниками, еретиками - кем угодно. За это борется и церковная, и светская власть, которой, видимо, тоже значительно ближе модель абсолютно жёсткой и крайне сакрализованной вертикали власти, свойственная клерикальной экклезиологии. Иначе трудно понять, как здесь вдруг сошлись две эти власти.
Наше братство испытывает на себе непрестанные гонения уже десятилетиями. Они начались ещё в 70-е годы прошлого столетия, и уж с 80-х годов (сначала от государственной власти, а с 93-го года и от церковной власти) они не прекращаются. И не всегда бывает понятно, что же такого делают наше братство и наш институт, что вызывает такую последовательную жесточайшую борьбу против себя, такое оголтелое желание нас из церкви выдавить. Кому-то, видимо, надо, чтобы всё, что осталось бы в ней, было, как на кладбище, "упокоено".
Все эти юбилеи и соответствующие высказывания, такие, как, например, упомянутое мною сегодня выступление о.В.Чаплина, как раз позволяют нам взглянуть как бы по ту сторону занавеса и убедиться в том, что мы в своих оценках не ошибаемся. Они проясняют нам ситуацию сегодняшнего дня и внушают в нас мужество, потому что мы теперь ещё лучше понимаем, что наша борьба будет долгой. Она не кончится ни в этом году, ни в следующем. Она может завершиться, если вдруг каким-то чудом встанет во главе Русской православной церкви человек других взглядов, не свойственных эпохе "второго восстановления патриаршества", не свойственных, так сказать, "сергианской" идеологии. Хотя, подчёркиваю, сам митрополит Сергий был человеком верующим, он делал всё так, как понимал, и не был родоначальником этой традиции сам по себе.
Сегодня для углубления в эти вопросы мы даже решили провести юбилейный семинар в честь 70-летия "второго восстановления патриаршества" в нашей церкви, или, по-другому, в скобках, в честь 70-летия Московской патриархии. Мы действительно хотим говорить на эти темы, но говорить спокойно, на языке экклезиологов, учёных, богословов, мыслителей, философов, людей, понимающих и глубину, и широту современных проблем. Наверное, здесь всем нам нужно будет лучше подумать, откуда вообще взялось патриаршество в церкви, хотя оно не упоминается ни в одном из церковных канонов, т. е. не является каноническим установлением в церкви, и никогда им не являлось. Если мне память не изменяет, титул патриарха возник где-то в районе первой половины V века, во всяком случае, около времени Халкидонского, IV Вселенского собора.
Далее, каким образом получилось так, что когда уже радикально изменилась жизнь нашей страны, т. е. той страны, которая была на нашей современной территории, Российской империи, собор во многих отношениях выдающийся - но всё-таки не всегда и не во всём - принял решение, несмотря на очень разумные доводы противников, восстановить патриаршество. И наконец, как могло случиться, что восстановление патриаршества стало одной из центральных задач церковного руководства в 1943-м году. И ещё, как церковь могла допустить, чтобы этим делом занялась та идеологическая и властная структура, которая годами и десятилетиями уничтожала церковь, страну и народ. Как она могла допустить, что принятые тогда принципы взаимоотношений церкви и государственной власти сохранялись незыблемо до конца советской власти и даже сейчас продолжают работать в полном объёме. Как это всё происходит, и какие возможны альтернативы этого в наше время, в наши дни, для нас, для нашей церкви, для всего народа Божьего, включая и клир, и всю церковную иерархию. Вот эти вопросы от нас с вами, друзья мои, требуют большого усилия для их разрешения. Только здесь нам надо быть очень осторожными, чтобы не впасть в политиканство или в какую-то сектантскую полемику. Мы же не можем подражать тем, кто использует такие, по сути, сектантские методы, пусть и придерживаясь других взглядов, т.е. тем, кто выступает с позиций клерикальной экклезиологии.
Я очень надеюсь, что скоро выйдет вторая часть моей мистагогической беседы об экклезиологии. Первая половина вышла, как вы знаете, в 200-м номере "Вестника РХД". Вторая половина должна выйти в 201-м номере. Он должен быть напечатан где-то в сентябре-октябре, а может быть, ноябре этого года. И как раз вторая часть начинается с подробного богословского анализа и описания всех типов экклезиологии и их взаимоотношений. Что такое экклезиология евхаристическая и поместно-приходская? Что такое экклезиология общинно-братская и клерикальная? Как они были порождены церкви в истории? Какие они несут с собою плюсы и минусы? Могут ли они сосуществовать друг с другом в церкви или не могут? Вот эти сложнейшие, абсолютно новые и абсолютно необходимые для нас вопросы должны быть подняты во всей церкви. И церковь должна выбирать, церковь должна рассуждать. Только так в ней можно будет возродить соборность, только так можно будет возродить все нормы церковной жизни. А иначе не получится, мы с вами должны это понять. Поэтому нам с вами нужно будет запастись большим терпением, большим смирением и подлинным послушанием Богу и Церкви, Церкви с большой буквы. Нам нужно будет прекрасно знать Священное писание, чтобы жить по нему, жить по слову евангельскому и апостольскому, нам нужно будет понимать специфику нынешнего исторического момента, чтобы не просто оглядываться назад, но всегда идти вперёд и вверх. Конечно, нам для этого нужно будет прилагать огромные внутренние усилия, причём не единично, а совместно, всему братству, всему институту, всем нашим друзьям, близким и ближним, в нашей стране и за рубежом, среди православных и неправославных, потому что те же проблемы мучают, как вы понимаете, не только православных, да и не только христиан, живущих в нашей стране. Вот это-то и следует нам помнить и знать, и уже сейчас не отмахиваться от трудностей, связанных с такого рода тематикой.
И пусть поможет нам Господь, Христос воскресший, и дар Святого Духа, посланного чрез Него от Отца! Пусть помогут нам все святые, в том числе святые новомученики и исповедники русские, российские! Пусть поможет нам наше братство, как и все те, кто учит и учится, и трудится в нашем институте, потому что оказывается, что эти вопросы волнуют всех. Только все почему-то очень боятся о них говорить, даже иерархия. При этом очень часто мы, разбираясь с этими вопросами, встречаемся с позициями смешанными, непоследовательными, нерасчленёнными, неотрефлектированными. Значит, здесь надо навести ясность, и это не может сделать кто-то лишь один, какой-то один мыслитель или учитель, профессор. Это нужно делать всему народу Божьему. И пусть Господь всех нас благословит на это дело! И пусть никто из нас не жалеет сил, и времени, и средств, для того чтобы послужить Богу и Церкви! Без выяснения такого рода вопросов возрождение Церкви невозможно.
Так что, дорогие братья и сёстры, давайте запасёмся верой, надеждой и любовью к Богу, к Церкви, к церковному братству и церковным общинам, которые, несмотря на наши многие согрешения, могут жить даром Духа Святого, могут действительно возрождать церковную свободу и любовь, а значит и соборность, и апостоличность, и единство, и святость Церкви! Не будем стесняться этого, а будем терпеливо и смиренно разъяснять это себе и другим! Будем действительно побеждать мир сей верой евангельской, верой отеческой, верой православной!
Аминь.