Филипп Соллерс «Средиземноморье»
Неизвестное воспоминание упорно стремится к эпохам, всё более и более далёким.
Ощущение древности нарастает.
Многие страны притворились уснувшими.
И кажется, что всё неизменно регулируется извне.
Мощь внутреннего и поток памяти постоянно расширяются.
Кажется, что можно снова отыскать, охватить во мраке место из иных времён.
Мы там сейчас - и мы идём.
Ночь... и нарастающая слепота.
Неужели мы должны войти именно сюда? Неужели мы жили здесь, сами того не ведая?
В этом ли месте нам нравилось прятаться и останавливаться?
Всё исчезает за горизонтом...
и всё - рядом. Всё не даёт покоя.
Очищающий сон, область переходов и удвоений, а также вещей, видимых не зрением.
Но всё же вернёмся по ту сторону занавеса, куда всё ещё запрещено входить, - наполняется копилка воспоминаний, однообразных, древних.
Между тем, нам известно, что это зрелище приходит не извне.
Всё должно изменить свою размерность: самый мелкий объект в ином месте окажется огромным, наибольшим.
И так продолжается на протяжении тысяч лет - и мы в этом театре многих тысячелетий.
Мы внутри этой работы тысячелетий: непрерывно, одна за другой, снова собираются фигуры. И они вновь будут в игре - эти или другие, так же или иначе.
В то время как высоко-высоко, за пределами игры, кажется, что глубокое молчание указывает на север.
Ничто не скрыто - конечно же - в этом глухом скольжении.
Но что если за нами следили и шаг за шагом вели нас вслепую сквозь каждое наше первое ошибочное впечатление?
Что если за нами наблюдал не одинокий свидетель, а целая невидимая толпа?
Как если бы в то же самое время, где-то, в каком-то невобразимом другом месте кто-то бесстрастно принялся бы вас заменять.
Если роли были бы распределены по-другому.
Ничто не скрыто в этом скольжении подчёркнуто приглушённой белизны. Всякая поверхность здесь становится прозрачной, открывая неожиданные, давно забытые картины, которые молча вернуло нам это белое море.
Изображения вернулись и неспешно собрались вместе, вкладываясь друг в друга в тишине.
Как если бы кто-то, где-то попытался спокойно занять наше место.
Ничто не скрыто в этом глухом скольжении надвигающегося прилива.
Фигуры собираются снова, их снова вовлекут в игру, другие или те же самые, так же или иначе.
В этом колебании, на этой черте, нас ждёт ещё одно слепое указание на то, что самый мелкий объект может оказаться наибольшим.
Что точка зрения может быть выбрана произвольно.
Изображения вернулись и неспешно собрались вместе, вкладываясь друг в друга в тишине.
Привычная уверенность, знакомое отвлечение.
Монотонное накопление памяти продолжается.
Но если бы за нами наблюдали, настало бы молчание. Это, скорее, подразумевает своего рода невысказанную речь, остановленную, усыплённую в преддверии слова, не способную пересечь поле, на котором завязла.
Запертые слова, балансирующие на поверхности.
На глазах у спокойной невидимой толпы.
Боль разливается в пейзаже, который мы проходим, не в силах достичь.
На глазах у спокойной невидимой толпы.
Шаг за шагом, вслепую, нас проводят сквозь каждое наше первое ошибочное впечатление.
Боль разливается в пейзаже, который мы проходим, не в силах достичь.
Соответствие становится ближе и стремительнее.
Нейтральные элементы, сотканные и связанные
с крайней решительностью, сливаются в единый аккорд, глухой и раздражённый.
И сейчас они всё чаще заменяются ясным и уверенным движением.
Направление ведёт за кулисы, куда всё ещё запрещено входить - в ожидании соединения, окончательного соприкосновения.
Теперь уже ничто не говорит.
Вопреки всем ожиданиям, мы наблюдаем непреодолимый прилив: начавшись дальше, чем прежде, движение отделяется от самого себя, и само теперь определяет расстояния и роли, включая свою собственную, неустанную.
Сегодня, в прошлом, когда угодно.
В то время как ясность, слепящее пробуждение переполняет и охватывает всё, мы оказываемся в тишине. Мы подобны точке, которая, всё более удаляясь, постепенно теряется.
Перевод Марии Блинкиной-Мельник и Алексея Тютькина
(Оригинал текста)