Чеховские мотивы
Именно - мотивы, не экранизации пьес и рассказов. Нити чеховского узора - уток и основа.
Из последнего просмотренного - несомненно «После полудня» Ангелы Шанелек. Оригинальность трактовки Чехова - в крайней холодности, в построении структуры, в невозможности преодоления потенциальной энергетической ямы. Шанелек идёт дальше Чехова - таблетки вместо выстрела, чтобы никто не вышел и не сказал «Такой-то застрелился…», чтобы никто не узнал. У Шанелек всё же не всё так холодно и геометрично (как у Петцольда, например) - огонёк теплится, а затем гаснет. Чехов в не меньшей мере, чем Кафка, писатель о том, что всё - тщетно. Остаётся проживать тщетность. Вспыхивать ли, взрываться в этой тщетности? Да, в разговоре у озера, в игре на сцене.
Совершенно чеховским режиссёром является Мишель Суттер. Даже, если не брать его «Поиски натуры» с явными чеховскими мотивами, «Яблоко» (с почти калягинским вступительным монологом про «Мне тридцать пять лет!») и ещё сильнее - «Джеймс или нет». Но Суттер - режиссёр чеховских мотивов из рассказов, а не пьес. Герметист Чехов - герметисту Суттеру. Фильмы между сжатыми ладонями. Тщета? Швейцария=Тщета. Взрываться ли, вспыхивать в этой тщете? Хотя бы отвешивая подсрачник тому, кто ещё проживёт тридцать пять лет после тридцати пяти.
Совершенно гениальным является михалковский фильм «Неоконченная пьеса для механического пианино». Фильм, требующий книги-исследования - о нарративе (отдельный разговор); обо всех этих гэгах в разреженном воздухе (у Чехова не безвоздушное пространство, а пространство, из которого выходит воздух - почти как у Тарр; космический корабль с пробоиной; Михалков мог закончить фильм не спящим мальчиком, а отъездом в Космос и показом того, что всё это произошло не в Войницевке, а на планете Солярис); о соотношении «кино-театр», разработанном на уровне Риветта (я, наверное, всё-таки напишу пятую часть о взаимоотношениях кино и театра); о Соловей и Кадочникове, да и о стратегиях актёрской игры всех-всех-всех. Почему «мотивы»? Потому что, это не экранизация ни «Платонова», ни «Безотцовщины» - это крайнее выражение Чехова (но не такое, как в сорокинском «Юбилее» - но очень близко). Это переключение «страх-смех» в течение одной секунды. Это умелая работа по отделению дурнопахнущих мёртвых слов. Взрываться ли? Хотя бы ритурнелью «Лай-ла, ла-лала-ла!», помавая полами грязного плаща на лугу.
Ну и Михаил Швейцер с его шедевром «Смешные люди». Нужно ли писать о Швейцере книгу? Несомненно. Разговор человека с собакой, но не как у Тарр в «Проклятии»: с собакой на собачьем - это край, конец. Вспыхивать ли? Да, в желании хотя бы на секунду почувствовать себя живым.
Из последнего просмотренного - несомненно «После полудня» Ангелы Шанелек. Оригинальность трактовки Чехова - в крайней холодности, в построении структуры, в невозможности преодоления потенциальной энергетической ямы. Шанелек идёт дальше Чехова - таблетки вместо выстрела, чтобы никто не вышел и не сказал «Такой-то застрелился…», чтобы никто не узнал. У Шанелек всё же не всё так холодно и геометрично (как у Петцольда, например) - огонёк теплится, а затем гаснет. Чехов в не меньшей мере, чем Кафка, писатель о том, что всё - тщетно. Остаётся проживать тщетность. Вспыхивать ли, взрываться в этой тщетности? Да, в разговоре у озера, в игре на сцене.
Совершенно чеховским режиссёром является Мишель Суттер. Даже, если не брать его «Поиски натуры» с явными чеховскими мотивами, «Яблоко» (с почти калягинским вступительным монологом про «Мне тридцать пять лет!») и ещё сильнее - «Джеймс или нет». Но Суттер - режиссёр чеховских мотивов из рассказов, а не пьес. Герметист Чехов - герметисту Суттеру. Фильмы между сжатыми ладонями. Тщета? Швейцария=Тщета. Взрываться ли, вспыхивать в этой тщете? Хотя бы отвешивая подсрачник тому, кто ещё проживёт тридцать пять лет после тридцати пяти.
Совершенно гениальным является михалковский фильм «Неоконченная пьеса для механического пианино». Фильм, требующий книги-исследования - о нарративе (отдельный разговор); обо всех этих гэгах в разреженном воздухе (у Чехова не безвоздушное пространство, а пространство, из которого выходит воздух - почти как у Тарр; космический корабль с пробоиной; Михалков мог закончить фильм не спящим мальчиком, а отъездом в Космос и показом того, что всё это произошло не в Войницевке, а на планете Солярис); о соотношении «кино-театр», разработанном на уровне Риветта (я, наверное, всё-таки напишу пятую часть о взаимоотношениях кино и театра); о Соловей и Кадочникове, да и о стратегиях актёрской игры всех-всех-всех. Почему «мотивы»? Потому что, это не экранизация ни «Платонова», ни «Безотцовщины» - это крайнее выражение Чехова (но не такое, как в сорокинском «Юбилее» - но очень близко). Это переключение «страх-смех» в течение одной секунды. Это умелая работа по отделению дурнопахнущих мёртвых слов. Взрываться ли? Хотя бы ритурнелью «Лай-ла, ла-лала-ла!», помавая полами грязного плаща на лугу.
Ну и Михаил Швейцер с его шедевром «Смешные люди». Нужно ли писать о Швейцере книгу? Несомненно. Разговор человека с собакой, но не как у Тарр в «Проклятии»: с собакой на собачьем - это край, конец. Вспыхивать ли? Да, в желании хотя бы на секунду почувствовать себя живым.