Urbi et orbi
Вот и прошёл мой отпуск, который я провёл без кинематографа, интернета, звонков мобильного телефона и воскресной Rothmans King Size.
Я жил в большом доме с маленькой библиотекой - на вывесках многих отелей кроме значка Wi-Fi частенько можно увидеть надпись «Мини-библиотека», что радует. Читал Пушкина, Тургенева, Толстого и Глеба Успенского. Не только виноградной влагой // Хмельною я себя питал: // Читал охотно Сарамаго, // А Кортасáра не читал. Сидел в садике с книжкой в тени олеандров и гибискуса, ждал, когда солнце станет добрее. Целую неделю жгло нещадно, что даже бамбук рос так медленно, что подвергнутый пытке скорее умер бы от скуки.
Просыпался рано (скрипучая кровать, постельное бельё с принтами в стиле Хуана Миро), кушал кофей в розарии, смотрел на выстриженное каре из розмарина; с двух его сторон сидят лягушки: одна сложена из морских голышей, другая - живая, пучит глаза из плошки с водой. Идёшь мимо, тронешь розмарин, вдохнёшь растревоженный аромат - розой пахнет, морем.
На двадатый день во двор нелегально проникла кошечка - прозвал Варварой за любопытство неуёмное, взорвавшее полуденное спокойствие и скуку строгого таврического парадиза.
Ел персики и инжир, пил марсалу. Вечерами маленькая девочка играла на пианино Шёнберга, подростки сшибали бильярдные шары. Два раза шёл дождь (красиво), один раз штормило (несильно).
Предавался сиесте. А когда спать после обеда надоело, в сотый раз перечитывал привезенный из дому немцовско-волчековский томик Давенпорта.
Впервые в жизни сбрил усы. Увидел в зеркале неуютного незнакомца и отпустил усы заново.
Много раз ходил в горы и нашёл-таки место, где не пахло кремом для загара или шашлычным дымом.
Часами сидел в море. Доплывал до камня, который уже называл «своим», взбирался на его маковку, грелся. Нырял прямо в очках с диоптриями, связав дужки резинкой от трусов.
О кино не думал. Иногда, когда ветер толкал ветвь инжира в окно ванной комнаты, вспоминал Риветта; вспомнил Юйе и Штрауба, сидя под дубом на плато; о Джармуше вспомнил, глядя на часто пролетающий надо мной чёрный вертолёт. О Cineticle вспоминал чаще - каждый раз, когда теплоход «Ай-Тодор» подходил к причалу.
Теперь я возвратился - из прекрасного захолустья и размеренной жизни в мир больших споров и горящих нервов.
Приветствую всех.
Я жил в большом доме с маленькой библиотекой - на вывесках многих отелей кроме значка Wi-Fi частенько можно увидеть надпись «Мини-библиотека», что радует. Читал Пушкина, Тургенева, Толстого и Глеба Успенского. Не только виноградной влагой // Хмельною я себя питал: // Читал охотно Сарамаго, // А Кортасáра не читал. Сидел в садике с книжкой в тени олеандров и гибискуса, ждал, когда солнце станет добрее. Целую неделю жгло нещадно, что даже бамбук рос так медленно, что подвергнутый пытке скорее умер бы от скуки.
Просыпался рано (скрипучая кровать, постельное бельё с принтами в стиле Хуана Миро), кушал кофей в розарии, смотрел на выстриженное каре из розмарина; с двух его сторон сидят лягушки: одна сложена из морских голышей, другая - живая, пучит глаза из плошки с водой. Идёшь мимо, тронешь розмарин, вдохнёшь растревоженный аромат - розой пахнет, морем.
На двадатый день во двор нелегально проникла кошечка - прозвал Варварой за любопытство неуёмное, взорвавшее полуденное спокойствие и скуку строгого таврического парадиза.
Ел персики и инжир, пил марсалу. Вечерами маленькая девочка играла на пианино Шёнберга, подростки сшибали бильярдные шары. Два раза шёл дождь (красиво), один раз штормило (несильно).
Предавался сиесте. А когда спать после обеда надоело, в сотый раз перечитывал привезенный из дому немцовско-волчековский томик Давенпорта.
Впервые в жизни сбрил усы. Увидел в зеркале неуютного незнакомца и отпустил усы заново.
Много раз ходил в горы и нашёл-таки место, где не пахло кремом для загара или шашлычным дымом.
Часами сидел в море. Доплывал до камня, который уже называл «своим», взбирался на его маковку, грелся. Нырял прямо в очках с диоптриями, связав дужки резинкой от трусов.
О кино не думал. Иногда, когда ветер толкал ветвь инжира в окно ванной комнаты, вспоминал Риветта; вспомнил Юйе и Штрауба, сидя под дубом на плато; о Джармуше вспомнил, глядя на часто пролетающий надо мной чёрный вертолёт. О Cineticle вспоминал чаще - каждый раз, когда теплоход «Ай-Тодор» подходил к причалу.
Теперь я возвратился - из прекрасного захолустья и размеренной жизни в мир больших споров и горящих нервов.
Приветствую всех.