"Аура" Бьелински
В моей жизни, пожалуй, ещё не было такого опыта, чтобы я через пятнадцать дней пересмотрел какой-то фильм - по крайней мере, я не припомню такого случая. Фильм, правда, не "какой-то", а для меня особенный - я все эти дни возвращался к нему, чтобы разобраться, как Фабиану Бьелински в "Ауре" удалось совершенно выключить меня из реальности, превратив в пристальный взгляд, который без всякой временной задержки превращается в мысль. В смысл.
Несомненно, процесс размышлений над фильмом подогревался комментариями dim_ma и nomen_n, которые несколько проясняли ситуацию, но в конце концов я понял, что совершенно не могу мыслить о фильме Бьелински сколько-нибудь связно. Я будто бы смотрел его - подчеркну этот момент особо - выключившись из реальности-реальности, но так и не включившись в реальность фильма: я словно бы растворился в нём. Невозможность дистанции - невозможность мышления о чём-то, к чему не можешь стать поодаль, отступив хотя бы на полшага.
И вот я пересмотрел "Ауру", причём смотрел с постоянным "траффик-контролем" смотрения - тормошил сам себя, настойчиво пытался не провалиться в грёзу. Удалось не совсем, но именно те "провалы" в фильм стали для меня отправными точками понимания.
"Аура" Фабиана Бьелински - фильм о том, как многие разучились или не научились понимать смысл визуального. "Аура" - это фильм об искусстве визуального следопыта, человека, считывающего следы и складывающего картину времени и действия. "Аура" однозначно является фильмом сценарным, причём этот сценарий исключает любую возможность импровизации - это совершенно жёсткая конструкция, которая максимально - парадоксальным образом! - воплотилась в визуальном. Эта показанная история не могла бы быть иной - Бьелински демонстрирует тот редкий случай создания фильма, в котором ощущается чудовищное давление нарратива. Хотя этот придуманный мной термин скорее неточен в случае "Ауры" - в этом фильме чудовищно давление фильмического. Наверное, именно это так зачаровывает - искусственность, переплавленная в искусность, слова, самым полным образом превратившиеся в визуальное. Этот фильм - как те секунды эпилептической ауры, когда ничего не можешь поделать с собой, но чувствуешь предопределённость события.
Бьелински снимает фильм словно бы замедляя то, что могло бы быть показано более быстрее. Первые тридцать минут фильма до случая в лесу, до второго припадка - экспозиция, которая ничего не экспонирует. Уточню: она ничего не показывает и не объясняет в последующей истории, но объясняет многое в предыдущей. Здесь ещё есть трюки и гэги - короткая эффектная сцена воображаемого ограбления, монтажный трюк сидящего главного героя (на кровати, на кресле в аэропорту, в самолёте, в машине), обломившийся рог оленя. Всё развёртывается весьма неспешно, но действие замедляется ещё сильнее - но совсем незаметно, словно неуловимый рапид.
У этого замедления, как мне кажется, две противоположные задачи: слегка загипнотизировать зрителя, но и в то же время несколько замедлить время, чтобы он успевал считать следы. В этом желании усыплять и тотчас же будить (или даже настойчиво заставлять бодрствовать, не погружая в сон) нет ничего неестественного: зритель хочет очаровываться, хотя ему нужно быть начеку - быть расслабленным, чтобы успеть нанести мощный удар. Бьелински даёт зрителю ту же возможность, что и герою Рикардо Дарина, - возможность всё считать, понять все следы, сложить картину реальности (также поступает, например, Бела Тарр, давая зрителю время всё прочувствовать и понять, исходя из визуального). Кстати, его так и назвали по имени, в титрах он значится как Таксидермист; вспоминается Джейн Биркин из "Прекрасной спорщицы" Риветта, которая сама придумала своей героине это занятие - у Бьелински, наверное, таксидермия является такой себе иронической метафорой режиссёрского дела: что говорят, когда видят мастерски сделанное чучело? Если зритель хочет впасть в гипноз, чему фильм весьма способствует, пусть впадает - хотя и в этом случае возникает нечто вроде интуиции, когда внутри грёзы отыскиваются верные знаки.
Фильм Бьелински тяготеет к немоте - к немоте визуального. Огромные куски фильма (девять минут - случай с Дитричем; двенадцать минут - сцена в Сьерро-Верде) - чистая визия, урок Бьелински по следопытному делу. Всё складывается из следов, которые оставляет человек: открытые ящики секретера - ушла жена, фото броневика с деньгами и маленькая девочка - и всё ясно о забегаловке "Рай", ужасные кровоподтёки на теле - и сразу рождается характер Дитрича. Бьелински снимает фильм, работая с чётким сценарием (без него бы нельзя было всё свести вместе), словно бы отрицая его в каждом кадре - отрицая слова сценария, вынимая из слов визуальный образ. То, что потом проговаривается, скорее свидетельствует о неумении читать следы (случай с Вегой и ошибка Таксидермиста). Слова могут подвести, визуальное - никогда. В такой работе со сценарием видится скорее не опыт Мельвиля с его изобретательными ограблениями, а создание мира и отношений людей из складывающихся фрагментов фильма у Винсенте Миннелли (вспоминается "И подбежали они" и "Домой с холма" - второй, к слову, об охоте и инициации: я склоняюсь к мысли, что Таксидермисту, который никогда не дрался в жизни, вся эта смертельная игра понадобилась для некой самоутверждения). Ограбление - это лишь повод создать мир.
Конечно же, восхищает монтаж и работа с кадрированием. Кадр в 95-ти процентах фильма - децентрирован (в некоторых "штраубовских кадрах", когда за спиной персонажа располагается пустое пространство, Дарин мне напомнил Мигеля Луиша Синтру в "Дни, когда меня не существует" Фитусси), а в сценах ауры децентрирован максимально: лицо и тело урезается до фрагмента, который располагается ближе к обрезу кадра - ухо, глаз, рука. Несомненно, латиноамериканский опыт работы с СинемаСкопом открывает некоторые универсальные моменты съёмки лица и разговора (не припомню, чтобы в диалоге камера, фрагментируя лицо, ещё и двигалась при этом - то, что меня неприятно удивило в последнем фильме Тешине). Короткие кадры склеены поразительно точно, но удивляет что при такой сборке, рождающей быстрый темп, общее впечатление всё равно такое, как если бы всё двигалось в рапиде. Короткие фрагменты рапида - и глаз видит и стратегический ритм момента (быстрый), и тактический ритм фрагмента (замедленный).
Децентрированный кадр всегда приводит к подспудному желанию его выравнивания, а когда один такой кадр сменяется другим, выстроенным в такой же манере, то рождается устойчивое неравновесное состояние. Можно даже сказать, что фильм движется до тех пор, пока кадр децентрирован, неуравновешен и заканчивается с равновесием (взгляд собаки) - которое тоже, впрочем, неустойчивое. Собака с гетерохромией - образ особенный. Кроме всех её навязчивых появлений, запомнилось и то, что Бьелински, наверное, только раз показывает оба её глаза - голубой и карий. Даже в последнем кадре тёмный глаз спрятан в тени - собака так долго смотрит в камеру, что кажется чучелом, но затем она моргает, что заставляет вздрогнуть.
Фильм отличает особенное тонирование, словно ко всем цветам подмешан серый и зелёный, даже кровь, что подметил Дима, тёмная, как мазут. Фильм цвета хаки или, точнее, пасты ГОИ, заржавленной поверхности гильзы - вспоминается колорит "Сомбре" и "Озера" Филиппа Гранриё, только несколько более светлый. Такая продуманность работы Бьелински просто потрясает; это относится и к музыке. Тривиальное поигрывание на фортепиано первой половины фильма сменяется волнообразным эмбиентом, который потом дополняется арвопяртовскими аккордами "К Алине". Хвалить визуальный фильм за музыку - дело зряшное, но в этом случае музыка становится дополнительным ритмом - она замедляет. Это не дополнительный элемент саспенса (фильм Бьелински - саспенс от первого кадра до последнего, саспенс, рождённый ритмом), не "дай-ка я сейчас атмосферы поднагнетаю" - это ритм визуального.
Ну и, конечно же, "Аура" в некоем случае синхронии совпала с моими размышлениями о следе, отпечатке, отметине. Это урок понимания визуального - урок поистине блестящий, изложенный ясно, а смысл его понятен и дорог. Учиться визуальному, через которое воплощается человеческое (социальное, политическое, рефлексивное) - сложная наука. И важная.