OUT 1 Жака Риветта поэпизодно. Эпизод 2
Продолжаем. Для внимательного зрителя фильм Риветта работает на накопление путём вариации темы.
1. Снова тема Прометея - также сквозная тема. Группа Тома обсуждает различные фрагменты, которые важны для их постановки. Интересное построение эпизода: тихая, умиротворённая беседа, Гёте, Беккет, Ницше и разрезающие эту беседу вставки едущих по городу машин - ревущих, очень громких; звук этих врезок раз в пять или семь громче звука беседы о Прометее. Такое впечатление, что Риветт специально не даёт зрителю забыться: да, здесь мы цитируем Беккета, сидя внутри капсулы театра, а вокруг грохочут машины войны. Немного произвольного фантазирования: политика снаружи рвётся в тесный мирок театралов - громкая, грязная, лязгающая.
В конце второго эпизода снова есть затяжная репетиционная секвенция, когда грохочут и выводят из себя Бернадетт (имя, возможно, переврал). Потом снова обсуждение (однозначно новый подход: психодраматические практики, которые потом разбираются подробно, с конспектирование, холодно и трезво), в котором Бернадетт говорит о том, что всё это было смехотворно. Две позиции театра: эскапизм, который отгораживает от внешнего, и активное сопротивление, когда силы вторжения не просто отставляются в сторону, а усиленно отодвигаются.
2. Фредерика встречается с Ханимуном в кафе - эпизод, который меня умилял: ну как же, это же не Фредерика и Ханимун встречаются, а Жюльетт Берто и Мишель Берто - сестринско-братская встреча! Позже я узнал, что настоящее имя Жюльетт Берто - Анни Жаме.
3. В обсуждении Прометея группой Тома проскользнуло нечто, что я почувствовал в работе с красным манекеном, но отбросил: Прометей ведь тоже был богом, а людей он создал для того, чтобы они глумились над другими богами - Прометею нужна была компания насмешников. То есть та "божественная" линия, линия создания человека была мной считана в первом эпизоде ещё до этого обсуждения в эпизоде втором.
Интересен безумно приём "говорить словами Прометея" - почти невозможная практика стать речью другого. "Почти" - потому что её можно предложить человеку, который не знает о её невозможности. Так создают вечный двигатель, не зная, что его существование невозможно.
Интересно, почему Прометей не вошёл в пантеон образов психоанализа, как Эдип?
4. Каштаны, цветущие второй раз - как бы в память о весне. Штришок, но очень выразительный.
5. Колен и ловушка текста. Человеку, который раздаёт конверты с вырванными из книг страницами, всучили листок с бумагой, на которой начертаны какие-то строки. И всё. Начинается текстуальная лихорадка разгадывания. Почему он на это ловится? Может быть, потому что хочет пойматься...
6. Долго думал о сущностном различии групп Лили и Тома: интуитивно понимаю, что они отличаются (это видно невооружённым глазом), но чем, каким свойством, понять не мог. Обе группы, ставя Эсхила, понимают о невозможности такой постановки. Начинается поиск средств - понятно, что у каждой из групп эти свойства разные. И - вот тут, может быть, разгадка: группа Тома пытается с помощью игры проникнуть в пространства, которые в игре не были заданы, то есть принцип такой - давайте сыграем, это игра (но в её ходе играющий выходит за пределы, прикасаясь к чему-то первородному). А группа Лили, при всей "авангардности" и культурной подкованности, так и остаётся в пределах игры - их игра себя самозаводит, нет ничего, кроме игры. Уже во втором эпизоде Тома понимает, что придуманные им практики неприложимы к Эсхилу, нужно ставить что-то своё; группа Лили так и будет придумывать неподходящие для Эсхила средства (в "Безумной любви", из которой в OUT 1 перешла Мишель Моретти (Лили), были попытки поставить Расина - под ритмическое постукивание барабанов; всё закончилось тоже не очень хорошо).
1. Снова тема Прометея - также сквозная тема. Группа Тома обсуждает различные фрагменты, которые важны для их постановки. Интересное построение эпизода: тихая, умиротворённая беседа, Гёте, Беккет, Ницше и разрезающие эту беседу вставки едущих по городу машин - ревущих, очень громких; звук этих врезок раз в пять или семь громче звука беседы о Прометее. Такое впечатление, что Риветт специально не даёт зрителю забыться: да, здесь мы цитируем Беккета, сидя внутри капсулы театра, а вокруг грохочут машины войны. Немного произвольного фантазирования: политика снаружи рвётся в тесный мирок театралов - громкая, грязная, лязгающая.
В конце второго эпизода снова есть затяжная репетиционная секвенция, когда грохочут и выводят из себя Бернадетт (имя, возможно, переврал). Потом снова обсуждение (однозначно новый подход: психодраматические практики, которые потом разбираются подробно, с конспектирование, холодно и трезво), в котором Бернадетт говорит о том, что всё это было смехотворно. Две позиции театра: эскапизм, который отгораживает от внешнего, и активное сопротивление, когда силы вторжения не просто отставляются в сторону, а усиленно отодвигаются.
2. Фредерика встречается с Ханимуном в кафе - эпизод, который меня умилял: ну как же, это же не Фредерика и Ханимун встречаются, а Жюльетт Берто и Мишель Берто - сестринско-братская встреча! Позже я узнал, что настоящее имя Жюльетт Берто - Анни Жаме.
3. В обсуждении Прометея группой Тома проскользнуло нечто, что я почувствовал в работе с красным манекеном, но отбросил: Прометей ведь тоже был богом, а людей он создал для того, чтобы они глумились над другими богами - Прометею нужна была компания насмешников. То есть та "божественная" линия, линия создания человека была мной считана в первом эпизоде ещё до этого обсуждения в эпизоде втором.
Интересен безумно приём "говорить словами Прометея" - почти невозможная практика стать речью другого. "Почти" - потому что её можно предложить человеку, который не знает о её невозможности. Так создают вечный двигатель, не зная, что его существование невозможно.
Интересно, почему Прометей не вошёл в пантеон образов психоанализа, как Эдип?
4. Каштаны, цветущие второй раз - как бы в память о весне. Штришок, но очень выразительный.
5. Колен и ловушка текста. Человеку, который раздаёт конверты с вырванными из книг страницами, всучили листок с бумагой, на которой начертаны какие-то строки. И всё. Начинается текстуальная лихорадка разгадывания. Почему он на это ловится? Может быть, потому что хочет пойматься...
6. Долго думал о сущностном различии групп Лили и Тома: интуитивно понимаю, что они отличаются (это видно невооружённым глазом), но чем, каким свойством, понять не мог. Обе группы, ставя Эсхила, понимают о невозможности такой постановки. Начинается поиск средств - понятно, что у каждой из групп эти свойства разные. И - вот тут, может быть, разгадка: группа Тома пытается с помощью игры проникнуть в пространства, которые в игре не были заданы, то есть принцип такой - давайте сыграем, это игра (но в её ходе играющий выходит за пределы, прикасаясь к чему-то первородному). А группа Лили, при всей "авангардности" и культурной подкованности, так и остаётся в пределах игры - их игра себя самозаводит, нет ничего, кроме игры. Уже во втором эпизоде Тома понимает, что придуманные им практики неприложимы к Эсхилу, нужно ставить что-то своё; группа Лили так и будет придумывать неподходящие для Эсхила средства (в "Безумной любви", из которой в OUT 1 перешла Мишель Моретти (Лили), были попытки поставить Расина - под ритмическое постукивание барабанов; всё закончилось тоже не очень хорошо).