Два вида лихорадки
Я наконец-то после всех житейских треволнений посмотрел фильм Пьера Леона "Идиот" и теперь весь взвинчен. Поэтому, чтобы в пылу ничего не забыть, сразу слова благодарности и сожаления.
Огромное спасибо Пьеру Леону, Борису Нелепо и Ольге Надольской.
Сожаление. В заглавном титре словно бы заложена оригинальность: "Четвёртый эпизод". Но никакой оригинальности нет, есть лишь горечь, потому что ни предыдущих трёх, ни последующих нет.
Фильм поражает оригинальностью своего устройства, своей жизни, своей речи (о речи можно почитать у Инны Кушнарёвой). Для меня было удивительно - я удивился от своих же мыслей, так бывает нечасто и дорогого стоит - что я, смотря фильм Леона, не смог забыть фильм Пырьева. Я не выстраивал систему координат, располагая фильмы Леона и Пырьева на неких полюсах, но ощущал, что оригинальность фильма Леона ещё ярче горит на фоне фильма Пырьева. Возможно, метафоры дальше пойдут пошлейшие, так что, прощения просим-с.
Кто о ком, а я о Брехте. Может быть, я слишком фантазирую, но Пьер Леон, вооружившись Брехтом (точнее всего это не так - тем паче, что можно спросить у самого автора; я не буду спрашивать, поживу немного в туманном обмане), словно "обезжирил" Достоевского, а Пырьев, в свою очередь, собрал с поверхности романа "Идиот" только сливки. Начало с Дарьей Алексеевной, которая рассказывает зрителю свою историю, чёткий монтаж, перебрасывающий внимание от реплики к реплике, - к смыслу реплики, не к чувству - прекрасный романс как вставной номер, деньги, чуть-чуть подпаленные пламенем свечи - не действие, а намерение. Фильм Пырьева снят не по Арто и не по Беккету (хотя абсурд Достоевского уже почти становится абсурдом Беккета - только без особенного юмора последнего) - это восточный театр (страну забыл), где первейшим делом нужно научиться выпучивать глаза. И пусть это звучит странно, но эти выпученные глаза (незабываемая сцена в комнатушке Мышкина - свет немецких экспрессионистов, бесконечный снег за окном и Гаврила Ардальоныч с глазами в пол-лица) работают на катарсис.
Пырьевский фильм - это pathos чувств, шекспировская история-жизнь, рассказанная идиотом, в которой много чувств, но мало смысла. Русская жизнь? Возможно. Леоновский фильм - очищенный от чувств, но полный смысла. Русская жизнь? Нет, жизнь где угодно. Это интерконтинентальный Достоевский, межвременной - в том смысле, что мы уже не в девятнадцатом веке. Пырьев работал на разрыв аорты - горящие жирные деньги в огромном трещащем пламенем камине. Леон работает на соединение смысла - скромная пачка, чёрное пятнышко обгоревшего конвертного уголка. Нужно понять мои слова верно - именно поэтому я старался в своих размышлениях уйти от неких фильмов как антиподов - здесь нет оценки, это разные системы работы с текстом Достоевского. По крайней мере мне так кажется.
Запятнав себя "кулинарными" метафорами, паду ещё ниже - вот метафоры наркотические. Фильм Пырьева - метамфетаминовый фильм. Чувства на "спидах". Фильм Леона - фильм на мезапаме (валиуме). Чувства на транквилизаторах. Отрывистая лихорадочная речь Юлии Борисовой, её горящие глаза и непрерывная, "плавная" речь Жанн Балибар, речь-река без пауз. Огромный салон Настасьи Филипповны у Пырьева - чтобы было где развернуться, пробежать, взмахнуть руками. И маленькая комнатушка у Леона - встать с дивана и выйти вон.
Два вида лихорадки.