Originally posted by
petro_gulak at
Смерть на мируЕсть такой простейший способ филологического гадания: открываешь том Лотмана - и находишь то, что тебе именно сейчас нужно для работы или просто актуально.
Сегодня я перечитывал его статью «“Договор” и “вручение себя” как архетипические модели культуры”», которую успел позабыть, и нашел там не только разбор магической системы отношений (для работы), но и:
Напомню: Лотман показывает, что в культуре западного христианства идея договора освящена авторитетом римской государственности, а в русской традиции договор возможен только с чертом или его субститутом (медведем и пр.), а потому непременно должен быть нарушен. Договорное сознание мыслилось как языческое и греховное. Праведность же - во «вручении себя» вышнему начальству, а там уже - «жаловати есмя своих холопей волны, а и казнити волны же есми были». Наглядный пример, который Лотман, конечно, не приводит, это Переяславская рада, на которой московские послы не могли понять, какой такой присяги хочет гетман от царя.
В рыцарской культуре (на Руси - Данило Галицкий) воинская смерть - это обмен жизни на славу. Далее - цитирую Лотмана:
«С противоположной позиции не может идти и речи об обмене ценностей: возникает поэзия безымянной смерти. Наградой является растворение в абсолюте, от которого не ждут никакой взаимности. Дракула не обещает своим воинам славы и не связывает гибели с идеей справедливого воздаяния - он просто предлагает им смерть по его приказу безо всяких условий [...].
Распространяя на государственность религиозное чувство, социальная психология этого типа требовала от общества как бы передачи всего семиозиса царю, который делался фигурой символической, как бы живой иконой. Уделом же остальных членов общества делалось поведение с нулевой семиотикой, от них требовалась чисто практическая деятельность. Показательно, что практическая деятельность при этом продолжала в ценностном отношении котироваться весьма низко; это давало возможность Грозному называть своих сотрудников “страдниками” - они как бы низводились на степень, на которой в раннефеодальном обществе были только холопы, находившиеся вообще вне социальной семиотики. От подданных требуется практическая служба, приносящая реальные результаты. Их забота о социально-знаковой стороне своей жизни и деятельности воспринимается как “лень”, “лукавство” или даже “измена”».
Из этого, между прочим, видно, что современная российская система деградировала до допетровской стадии. Даже тот элемент договорности, на котором держались 2000-е (материальное благополучие в обмен на молчаливую лояльность), вычеркнут. «Знали они, что бунтуют, но не стоять на коленях не могли».