Отзыв о моем рассказе «Душе моей гангрена» (Александр Ермак)
«С первого взгляда может показаться, что это рассказ о женщине. Конечно, нет! Откровение мужчины раскрывает в первую очередь его мир, его страсти. Герой тих и порядочен, никого убить не в силах, дрался только, когда защищал себя. И довольно-таки грубая фраза, с которой начинается текст, - "О, господи, какая же она дрянь... Стерва... Сволочь, мразь, гадина..." - это самое большое, на что он способен, самое максимальное за всю жизнь проявление протеста. Герой, можно сказать, тихоня, забитый человек. Подобного рода люди первыми уходили добровольцами на вдруг начавшуюся войну, потому что только и ждали какого-нибудь повода сбежать из дома, любого, хоть с угрозой неминуемой гибели. Но и в таком живет зверь, настоящий мужчина. Неудовлетворенная тяга к "настоящей" женщине, к Лоле (Лолит - символическое имя женщины-змеи, первоженщины, предшественницы Евы) толкает героя, - хотя бы в воображении, - на замысел убийства. Тема рассказа фундаментальна - самец, жаждущий самки, но прикованный словно цепью к той, которая для него как бы и не существует, потому что ведет себя не как дикая кошка, лесная самка, а слишком зацивилизованно. Такая герою не нужна. Если женщина призвана существовать в душе мужчины (женская половина мужской души - анима), то у героя
она почти умерла, - "Души моей гангрена". Точнее и не скажешь. Качества самой виновницы всех переживаний к теме не имеют прямого отношения. Наверняка, она далека от идеала женщины-самки, но вся ее "вина" на деле сводится только к тому, что в автокатастрофе не разбилась насмерть, а лишь слегка поцарапалась.
При всем том рассказ исполнен качественно, чисто. Все, начиная от названия, кончая языком (или, наоборот, им начиная) весьма органично. Выполнено произведение в стиле откровения, своеобразных записок. Страдания героя трудно сравнивать со страданиями из классических русских "Записок" (выполненных в стиле Достоевского, например), но по своей глубине они вполне сопоставимы. Кто знает, быть может, в каком-нибудь "мертвом доме" страдания героя были бы меньшими. Эротические пассажи, которые встречаются в тексте, не должны смущать читателя. Упоминания про ее раздвинутые ноги и про мужские члены ничего не меняют по сути. Упоминание интимных подробностей - лишь художественный прием, призванный показать на контрасте, сколь ужасны переживания героя. Рассказ в целом грустный, но не лишен оптимизма, этакого горьковатого оптимизма: главный герой сумел выстроить башню, в которой укрывается от атак врага. Эта башня из стекла с узким горлышком вместо шпиля.» Вячеслав Румянцев
она почти умерла, - "Души моей гангрена". Точнее и не скажешь. Качества самой виновницы всех переживаний к теме не имеют прямого отношения. Наверняка, она далека от идеала женщины-самки, но вся ее "вина" на деле сводится только к тому, что в автокатастрофе не разбилась насмерть, а лишь слегка поцарапалась.
При всем том рассказ исполнен качественно, чисто. Все, начиная от названия, кончая языком (или, наоборот, им начиная) весьма органично. Выполнено произведение в стиле откровения, своеобразных записок. Страдания героя трудно сравнивать со страданиями из классических русских "Записок" (выполненных в стиле Достоевского, например), но по своей глубине они вполне сопоставимы. Кто знает, быть может, в каком-нибудь "мертвом доме" страдания героя были бы меньшими. Эротические пассажи, которые встречаются в тексте, не должны смущать читателя. Упоминания про ее раздвинутые ноги и про мужские члены ничего не меняют по сути. Упоминание интимных подробностей - лишь художественный прием, призванный показать на контрасте, сколь ужасны переживания героя. Рассказ в целом грустный, но не лишен оптимизма, этакого горьковатого оптимизма: главный герой сумел выстроить башню, в которой укрывается от атак врага. Эта башня из стекла с узким горлышком вместо шпиля.» Вячеслав Румянцев