Письмо.
Эвелина!
Это письмо от человека из прошлого. Тебе придется постараться, чтобы вспомнить меня. Человека, которого ты видела один раз в жизни, и слышала его голос в телефонной трубке тоже один раз. (Еще, быть может, ты слышала его тысячи раз по радио, но, конечно же, не ассоцировала с тем парнем).
Знаешь, у нас, писателей, есть хитрый способ оправдать себя.
Писатели запросто могут наплодить кучу детей от разных браков и прочих проектов, не интересоваться их судьбой, а потом взять и посвятить этим детям книгу. И, затем, спокойино себе умереть.
И всё: взятки - гладки, попробуй теперь с ними поспорь и предъявляй претензии... Писатели могут некрасиво обращаться с женщинами, мужчинами и даже животными, а впоследствии, в автобиографии взять и рассказать «как все было».
Главное, чтобы это было написано талантливо, да.
Вообще, Эвелина, мне кажется, что автобиографии для того и предназначены, что бы писатели могли припудрить себя где надо, подчеркнуть нюанс, вскользь упомянуть, сделать выводы. Это же, кстати, касается и режиссеров.
Это я все к тому, что, отдавая себе во всем этом отчет, говорю тебе без обиняков:
Прости меня.
Я был неправ.
Вобщем, вспоминай: весна 89 года. Дивный, особенно теплый май.
И ты в этот день надела лишь белую блузку. (К вечеру, однако похолодало, и я потом одолжил тебе свой свитер.) Вспомнила? Ну ладно... Ты сидела с книжкой на бастионной горке, на лавочке, там - возле канала, где построен домик для уток. К тебе подошел парень и сказал, что готов обсудить с тобой книгу, вне зависимости от того, что ты читаешь. И попросил тебя показать обложку.
Это было самоуверенно: как раз тогда издавалось очень много запрещенных раньше книг. Но, на счастье, это оказался Жорж Сименон, со своим вечно ворчащим и усталым комиссаром Мегрэ.
И когда речь зашла о преступниках, полицейских и револьверах парень пригласил тебя в тир, которым заведовал его товарищ. Это было здорово и выгодно, потому что количество пулек у вас было неограничено. Парень пытался было учить тебя целиться, но ты прекрасно справлялась и сама.
Ну да, ну да, теперь уж точно вспомнила, не сомневаюсь.
Обстоятельства складывались так, что времени у нас было сколько угодно, и тебя и меня никто нигде не ждал. Поэтому в тот день мы пили тминный ликер в, теперь несуществующих, кафе.
Танцевали под музыку, доносившуюся из окон филармонии.
Открыли навигацию на речке, попав, как раз, на первый в сезоне рейс городского пароходика.
И этот веселый капитан, помнишь? Он сразу смекнул, что между мною и тобой пляшет романтика и разрешил нам погреться в его рубке.
Вообще, в тот день всё удивительным образом совпадало и нам просто везло. Ты рассказывала о своей манерной бабушке - полячке, в честь которой тебя назвали и вот, раз - и мы ее встречаем! А у нее, хлоп! в сумочке оказывается нужная тебе квитанция, которую ты искала уже пару недель.
И потом мы чаевничали с ней в кафе, где сейчас галлерея, и бабушка Эвелина держала чашку, отстранив мизинец, и закрывала глаза, когда жевала заварное пироженое. Она утверждала, что так особенно чувствуется вкус.
А потом долго не наступала ночь, и мы выпили две или три бутылки вина, сидя на парапете на набережной и пускали кораблики, сделанные из прочитанных страниц Сименона.
А когда светало, мы шли по параллельным трамвайным рельсам в сторону твоего дома, и соревновались: кто реже оступится?
Совсем утром, в то время, когда инженеры с портфелями и рабочие с сумками уже топали на работу, ты проколола мне ухо, в палисаднике у своего дома. И, надо сказать, сделала это очень профессионально, продезинфецировав булавку духами.
Прежде чем проколоть, ты очень долго меня отговаривала.
И я, как сейчас, помню гримасу боли на твоем лице.
Ты умела сострадать. Надеюсь, это качество теперь, спустя двадцать лет, ты не утеряла.
Черт, я уже и не помню, почему не сказал тебе этого, но, кажется, потому что мы вообще немного говорили о себе. Все больше вообще о жизни и устройстве мироздания. Ну ты не спросила: кем я работаю или где учусь?
А я как-то и не сказал. Бывает.
Вобщем, хочу сказать тебе, Эвелина, что через два дня после этого меня забрали в армию.
И вот именно поэтому, я, как дурак, даже и не поцеловал тогда тебя возле подъезда, ну как это обычно происходит в кино.
Хотя, честно говоря, очень хотел. Да.
И, именно поэтому, я не перезвонил тебе.
Не было никакого смысла начинать то, что обычно заканчивается слезами и чувством вины.
Для того чтобы любовь на расстоянии была такой, как в книгах, исполненных в эпистолярном жанре, нужно было, что бы эта любовь хотя бы началась.
А у меня не было на это времени.
А может быть это я сейчас придумал вот такое оправдание, а тогда просто испугался?
Как бы то ни было - это первое, за что я хочу перед тобой извиниться:
За поцелуи, которых не было.
А ты их ведь хотела, я видел по твоим губам!
Знаешь, в этих книгах по психологии говорят, что душевные травмы и комплексы рождаются из чего угодно, из сущих пустяков. И если вдруг, ты подумала тогда, что парень мало того, что и не попытался тебя обнять, так еще и исчез потом, потому что ты некрасива или, например, недостаточно женственна - знай, что это не так. Совсем не так.
Ты - очень, очень красивый человек... И, насколько я могу судить по одной встрече, очень веселый!
Второе, за что я особенно хочу попросить у тебя прощения - это за тот звонок, спустя полтора года. Осенью.
Вот тогда я по-настоящему соврал тебе.
Помнишь?
Извинился, что вдруг исчез, сказал, что был в длинной - предлинной командировке и пригласил тебя на свидание.
В восемь вечера у привокзальных часов.
Постараюсь объяснить тебе, почему не пришел...
Дело в том, что я был в миллиарде километров от этих часов, от нашего города и от тебя.
Я звонил тебе из Львова, из военного училища, с помощью пятнадцатикопеечной монеты, с пробитой дыркой, и нитки, продетой, через эту дырку. В нужное время, когда в трубке раздавался щелчок, нужно было подергать за эту нитку, и тогда в недрах телефона - автомата, монетка ложилась как надо, и можно было продолжать разговор. Вот мы и говорили.
А именно в восемь вечера, у нас на плацу училища был как раз развод курсантов по местам караула. И было уже прохладно. Так, что если дыхнуть, то можно увидеть струйку пара. И так красиво на улице, все в желто-красных листьях. И еще не вышел приказ о переходе на шинели, и поэтому мы четко и зябко маршировали в бушлатах, загребая ботинками октябрьскую листву.
И настроение у меня, на удивление - прекрасное. И это настроение создала - ты, Эвелина.
В тот миг я пел внутри себя.
Ну вот, встань на мое место: тебе девятнацать лет. Ты уже давным-давно не был дома. Ты почти ничего не знаешь об отношениях мужчины и женщины. А то что знаешь - в основном из кинофильмов и из песен группы Depeche Mode. Парни вокруг тебя зачитывают письма от возлюбленных вслух, и всё время рассказывают, смакуя, как это: любить.
Да ладно любить - просто быть с девушкой.
Иметь отношения. Думать о ком-то.
А обо мне никакая девушка не думала. Никто не доставал мою черно-белую фотографию с присяги.
Никто тайком не всплакивал, рассматривая ее или вспоминая прогулки белыми ленинградскими ночами.
Но, Эвелина, мне так хотелось, чтобы так было!
Вот почему я позвонил тебе и соврал тогда.
Мне были нужны доказательства, что я - существую не только здесь, но еще и где-то там, дома.
И во Львове, в тот день я углублялся с автоматом за спиной в рыжий лес к посту, зная, что в эти самые минуты, в этот миг, меня где-то далеко-далеко ждет красивая девушка с таким удивительным именем.
И эти минуты очень помогли мне тогда, Эвелина. Очень. Признаюсь, я - улыбался.
Вот рассказываю тебе об этом, а сам вновь переживаю ту радость и эйфорию.
Ощущения, оказывается, никуда и не делись. И мне за это стыдно. Потому что, кто знает, может быть именно в эти минуты ты окончательно разочаровалась в мужчинах? Может быть, в такие моменты у людей и появляются морщинки?
Очень надеюсь, что - нет. Судя по телепередачам - поводы поседеть бывают и посерьезнее.
Сегодня не то вокресенье, когда всех прощают. Но я задумчиво теребил мочку уха, нащупал шишечку, вспомнил о тебе и у меня возникла неотложная потребность все тебе объяснить.
Твой номер я давно утерял. И вместо твоего дома с палисадником сейчас стоит красивый торговый центр (да-да, я проезжал мимо пару лет назад). Вобщем, вот...
Интересно, прочтешь ли ты эти строки? Какой-нибудь твой знакомый, забредающий сюда время от времени увидит знакомое имя, сопоставит факты и, осененный, покажет тебе? Может быть твой сын или дочка...
А может быть ты живешь на другом континенте и кенгуру в твоем садике - такое же обычное явление, как утренняя чашка кофе на моем столе, и ты уже давно не смотришь снов на русском языке....
Или, кто знает, быть может ты уже давно на небесах, и незримо помогаешь любимым тебе людям на нашей планете...
А может быть ты просиживаешь часы в государственной конторе, борешься с полнотой, и считаешь, что жизнь - несправедлива?
Нет, надеюсь, что твоя судьба сложилась так, что чаще ты бываешь счастлива чем наоборот.
Знаешь, я ведь так никогда и не носил серьгу. В армии это - неестественно, а сразу после - не позволял дресс-код в нашей фирме, а потом, когда появились дети это было и вовсе не к стати.
Но она - есть! Дырка теперь в моем теле - навсегда, как ни крути.
Маленькая черная дырка, око вселенной, которая затягивает в себя все мои тревоги, проступки, обиды и бессмысленности жизни.
А иногда, наоборот, (в основном это бывает перед сном), оттуда раздается тихий шепот.
Слов я разобрать не могу, но это какой-то вечный глубинный звук,
колыхание небесной тюли,
позывные марсиан
или неспешный разговор звезд.
Мне становится очень спокойно от этого шепота.
Спасибо, Эвелина, и еще раз прости.
Алексей
Это письмо от человека из прошлого. Тебе придется постараться, чтобы вспомнить меня. Человека, которого ты видела один раз в жизни, и слышала его голос в телефонной трубке тоже один раз. (Еще, быть может, ты слышала его тысячи раз по радио, но, конечно же, не ассоцировала с тем парнем).
Знаешь, у нас, писателей, есть хитрый способ оправдать себя.
Писатели запросто могут наплодить кучу детей от разных браков и прочих проектов, не интересоваться их судьбой, а потом взять и посвятить этим детям книгу. И, затем, спокойино себе умереть.
И всё: взятки - гладки, попробуй теперь с ними поспорь и предъявляй претензии... Писатели могут некрасиво обращаться с женщинами, мужчинами и даже животными, а впоследствии, в автобиографии взять и рассказать «как все было».
Главное, чтобы это было написано талантливо, да.
Вообще, Эвелина, мне кажется, что автобиографии для того и предназначены, что бы писатели могли припудрить себя где надо, подчеркнуть нюанс, вскользь упомянуть, сделать выводы. Это же, кстати, касается и режиссеров.
Это я все к тому, что, отдавая себе во всем этом отчет, говорю тебе без обиняков:
Прости меня.
Я был неправ.
Вобщем, вспоминай: весна 89 года. Дивный, особенно теплый май.
И ты в этот день надела лишь белую блузку. (К вечеру, однако похолодало, и я потом одолжил тебе свой свитер.) Вспомнила? Ну ладно... Ты сидела с книжкой на бастионной горке, на лавочке, там - возле канала, где построен домик для уток. К тебе подошел парень и сказал, что готов обсудить с тобой книгу, вне зависимости от того, что ты читаешь. И попросил тебя показать обложку.
Это было самоуверенно: как раз тогда издавалось очень много запрещенных раньше книг. Но, на счастье, это оказался Жорж Сименон, со своим вечно ворчащим и усталым комиссаром Мегрэ.
И когда речь зашла о преступниках, полицейских и револьверах парень пригласил тебя в тир, которым заведовал его товарищ. Это было здорово и выгодно, потому что количество пулек у вас было неограничено. Парень пытался было учить тебя целиться, но ты прекрасно справлялась и сама.
Ну да, ну да, теперь уж точно вспомнила, не сомневаюсь.
Обстоятельства складывались так, что времени у нас было сколько угодно, и тебя и меня никто нигде не ждал. Поэтому в тот день мы пили тминный ликер в, теперь несуществующих, кафе.
Танцевали под музыку, доносившуюся из окон филармонии.
Открыли навигацию на речке, попав, как раз, на первый в сезоне рейс городского пароходика.
И этот веселый капитан, помнишь? Он сразу смекнул, что между мною и тобой пляшет романтика и разрешил нам погреться в его рубке.
Вообще, в тот день всё удивительным образом совпадало и нам просто везло. Ты рассказывала о своей манерной бабушке - полячке, в честь которой тебя назвали и вот, раз - и мы ее встречаем! А у нее, хлоп! в сумочке оказывается нужная тебе квитанция, которую ты искала уже пару недель.
И потом мы чаевничали с ней в кафе, где сейчас галлерея, и бабушка Эвелина держала чашку, отстранив мизинец, и закрывала глаза, когда жевала заварное пироженое. Она утверждала, что так особенно чувствуется вкус.
А потом долго не наступала ночь, и мы выпили две или три бутылки вина, сидя на парапете на набережной и пускали кораблики, сделанные из прочитанных страниц Сименона.
А когда светало, мы шли по параллельным трамвайным рельсам в сторону твоего дома, и соревновались: кто реже оступится?
Совсем утром, в то время, когда инженеры с портфелями и рабочие с сумками уже топали на работу, ты проколола мне ухо, в палисаднике у своего дома. И, надо сказать, сделала это очень профессионально, продезинфецировав булавку духами.
Прежде чем проколоть, ты очень долго меня отговаривала.
И я, как сейчас, помню гримасу боли на твоем лице.
Ты умела сострадать. Надеюсь, это качество теперь, спустя двадцать лет, ты не утеряла.
Черт, я уже и не помню, почему не сказал тебе этого, но, кажется, потому что мы вообще немного говорили о себе. Все больше вообще о жизни и устройстве мироздания. Ну ты не спросила: кем я работаю или где учусь?
А я как-то и не сказал. Бывает.
Вобщем, хочу сказать тебе, Эвелина, что через два дня после этого меня забрали в армию.
И вот именно поэтому, я, как дурак, даже и не поцеловал тогда тебя возле подъезда, ну как это обычно происходит в кино.
Хотя, честно говоря, очень хотел. Да.
И, именно поэтому, я не перезвонил тебе.
Не было никакого смысла начинать то, что обычно заканчивается слезами и чувством вины.
Для того чтобы любовь на расстоянии была такой, как в книгах, исполненных в эпистолярном жанре, нужно было, что бы эта любовь хотя бы началась.
А у меня не было на это времени.
А может быть это я сейчас придумал вот такое оправдание, а тогда просто испугался?
Как бы то ни было - это первое, за что я хочу перед тобой извиниться:
За поцелуи, которых не было.
А ты их ведь хотела, я видел по твоим губам!
Знаешь, в этих книгах по психологии говорят, что душевные травмы и комплексы рождаются из чего угодно, из сущих пустяков. И если вдруг, ты подумала тогда, что парень мало того, что и не попытался тебя обнять, так еще и исчез потом, потому что ты некрасива или, например, недостаточно женственна - знай, что это не так. Совсем не так.
Ты - очень, очень красивый человек... И, насколько я могу судить по одной встрече, очень веселый!
Второе, за что я особенно хочу попросить у тебя прощения - это за тот звонок, спустя полтора года. Осенью.
Вот тогда я по-настоящему соврал тебе.
Помнишь?
Извинился, что вдруг исчез, сказал, что был в длинной - предлинной командировке и пригласил тебя на свидание.
В восемь вечера у привокзальных часов.
Постараюсь объяснить тебе, почему не пришел...
Дело в том, что я был в миллиарде километров от этих часов, от нашего города и от тебя.
Я звонил тебе из Львова, из военного училища, с помощью пятнадцатикопеечной монеты, с пробитой дыркой, и нитки, продетой, через эту дырку. В нужное время, когда в трубке раздавался щелчок, нужно было подергать за эту нитку, и тогда в недрах телефона - автомата, монетка ложилась как надо, и можно было продолжать разговор. Вот мы и говорили.
А именно в восемь вечера, у нас на плацу училища был как раз развод курсантов по местам караула. И было уже прохладно. Так, что если дыхнуть, то можно увидеть струйку пара. И так красиво на улице, все в желто-красных листьях. И еще не вышел приказ о переходе на шинели, и поэтому мы четко и зябко маршировали в бушлатах, загребая ботинками октябрьскую листву.
И настроение у меня, на удивление - прекрасное. И это настроение создала - ты, Эвелина.
В тот миг я пел внутри себя.
Ну вот, встань на мое место: тебе девятнацать лет. Ты уже давным-давно не был дома. Ты почти ничего не знаешь об отношениях мужчины и женщины. А то что знаешь - в основном из кинофильмов и из песен группы Depeche Mode. Парни вокруг тебя зачитывают письма от возлюбленных вслух, и всё время рассказывают, смакуя, как это: любить.
Да ладно любить - просто быть с девушкой.
Иметь отношения. Думать о ком-то.
А обо мне никакая девушка не думала. Никто не доставал мою черно-белую фотографию с присяги.
Никто тайком не всплакивал, рассматривая ее или вспоминая прогулки белыми ленинградскими ночами.
Но, Эвелина, мне так хотелось, чтобы так было!
Вот почему я позвонил тебе и соврал тогда.
Мне были нужны доказательства, что я - существую не только здесь, но еще и где-то там, дома.
И во Львове, в тот день я углублялся с автоматом за спиной в рыжий лес к посту, зная, что в эти самые минуты, в этот миг, меня где-то далеко-далеко ждет красивая девушка с таким удивительным именем.
И эти минуты очень помогли мне тогда, Эвелина. Очень. Признаюсь, я - улыбался.
Вот рассказываю тебе об этом, а сам вновь переживаю ту радость и эйфорию.
Ощущения, оказывается, никуда и не делись. И мне за это стыдно. Потому что, кто знает, может быть именно в эти минуты ты окончательно разочаровалась в мужчинах? Может быть, в такие моменты у людей и появляются морщинки?
Очень надеюсь, что - нет. Судя по телепередачам - поводы поседеть бывают и посерьезнее.
Сегодня не то вокресенье, когда всех прощают. Но я задумчиво теребил мочку уха, нащупал шишечку, вспомнил о тебе и у меня возникла неотложная потребность все тебе объяснить.
Твой номер я давно утерял. И вместо твоего дома с палисадником сейчас стоит красивый торговый центр (да-да, я проезжал мимо пару лет назад). Вобщем, вот...
Интересно, прочтешь ли ты эти строки? Какой-нибудь твой знакомый, забредающий сюда время от времени увидит знакомое имя, сопоставит факты и, осененный, покажет тебе? Может быть твой сын или дочка...
А может быть ты живешь на другом континенте и кенгуру в твоем садике - такое же обычное явление, как утренняя чашка кофе на моем столе, и ты уже давно не смотришь снов на русском языке....
Или, кто знает, быть может ты уже давно на небесах, и незримо помогаешь любимым тебе людям на нашей планете...
А может быть ты просиживаешь часы в государственной конторе, борешься с полнотой, и считаешь, что жизнь - несправедлива?
Нет, надеюсь, что твоя судьба сложилась так, что чаще ты бываешь счастлива чем наоборот.
Знаешь, я ведь так никогда и не носил серьгу. В армии это - неестественно, а сразу после - не позволял дресс-код в нашей фирме, а потом, когда появились дети это было и вовсе не к стати.
Но она - есть! Дырка теперь в моем теле - навсегда, как ни крути.
Маленькая черная дырка, око вселенной, которая затягивает в себя все мои тревоги, проступки, обиды и бессмысленности жизни.
А иногда, наоборот, (в основном это бывает перед сном), оттуда раздается тихий шепот.
Слов я разобрать не могу, но это какой-то вечный глубинный звук,
колыхание небесной тюли,
позывные марсиан
или неспешный разговор звезд.
Мне становится очень спокойно от этого шепота.
Спасибо, Эвелина, и еще раз прости.
Алексей