ИАЕ и «Харлей-Дэвидсон»
На сайте «Ноогена» наверное ещё в прошлом году была опубликована статья Владимира Каталикова «Прикосновение к величию (Имя писателя-фантаста Ивана Ефремова осталось чистым)». Каталиков - в начале 70-х был тогда молодым следователем КГБ, в частности имел отношение к разработке дела Ефремова, его наставник проводил печально знаменитый обыск на квартире покойного уже писателя. Статья должна по идее расставить точки над i в этом загадочном деле, но как по моему ощущению, вопросов меньше не становится - автор, верный иллюзии долга ссылается на некие оперативные материалы и обстоятельства, которые по сю пору могут составлять государственную тайну, а потому он не может их раскрывать. Хотя, может быть, формально-юридически так и есть и ему самому могли бы что-то предъявить за подобное «раскрытие» вполне в рамках действующего уголовного законодательства, но факт в том что так и остаётся неясным кто именно копал под Ефремова, кто инициатор и почему, и кто стучал и никакой вменяемой информации, которая могла бы пролить на это свет. И, боюсь, этот свидетель тоже, как и многие, унесёт даже косвенные сведения в могилу. Хотя о непосредственных поводах всё же какое-то представление даётся.
На самом деле следствие тут играло довольно двойственную роль: с одной стороны оно было последствием того самого «глубокого бурения», с другой оно по сути отстаивало доброе имя писателя. Думаю, многим известна застарелая сплетня про то что «Ефремов - английский шпион, засланный сюда и подменивший реального Ефремова». Следствие должно было установить личность ИАЕ, то есть то что он является сам собой. Но и это недостаточно формальный повод, потому что сомнение в личности само по себе к открытию уголовного дела не ведёт, для этого нужна какая-то более весомая причина - и таковой стало сомнение в обстоятельствах смерти - а не умер ли имярек насильственно или ещё по какой неестественной причине.
Но я про эту статью рассказываю не ради неё самой (хотя она, безусловно, для людей в теме интересна), а использую как повод для собственно другого сообщения. Там есть такой небольшой фрагмент:
Как видит читатель, по моему рассказу невозможно сделать сенсации из жизни великого И.А. Ефремова. До этого дела я знал писателя по его книгам, в ходе следствия я увидел великого исследователя, мыслителя, творца и человека-глыбу. Читаешь его всем известные произведения «Туманность Андромеды», «Лезвие бритвы», «Таис Афинская» и поражаешься мастерству создателя восхитительного образа женщины-богини, который он воспевал до последних дней своей жизни. Кроме того, в ходе расследования я прочитал оставшиеся после смерти Ефремова и изъятые у него дома при обыске рукописные неопубликованные рассказы про всех женщин, которых он познал и любил в жизни. Для меня это было открытием нового мастера-писателя, сумевшего в откровенной наготе отношений мужчины и женщины так возвеличить физическую близость, что мысли о непристойности таких повествований кажутся просто кощунственными. Когда я объявил его вдове, Таисии Иосифовне Ефремовой, стойко перенёсшей боль от утраты близкого человека и оскорбления подозрениями к нему, о прекращении дела и возвращал ей эти рассказы вместе со всеми изъятыми материалами, то просил сохранить неопубликованное, найти способ и возможное время их издания. Мне казалось, что литературной обработки они не требовали. Помню, она печально улыбнулась, расценила эти рассказы как «хулиганство Ивана Антоновича», которое он в своём завещании просил уничтожить.
Так вот, эти рассказы-воспоминания Ефремова сохранились до нашего времени и представляют собой действительно крайне интересное и литературное произведение, и исторический источник, раскрывающий как многие до того неведомые подробности биографии самого Ефремова, так и показывающий окружавший повествователя бытовой и прочий исторический контекст.
Если бы он этим занялся основательнее, то мог бы стать родоначальником фактически нового направления в литературе - я бы сказал, что так об отношениях мужчины и женщины, включая самые близкие моменты, не писал, по-русски по крайней мере, ещё никто. Да и вообще, наверное никто. Кто-то назвал ефремовский стиль или жанр его произведений как «приключения мысли», подразумевая, что исследование научной проблемы, например, может быть не менее увлекательно и напряжённо, чем какие-нибудь лихие ковбойские скачки или прихотливые детективные извивы - как в традиционных приключенческих произведениях. Но я бы отметил, что важной чертой ефремовского подхода является сплав цепкого, зоркого, анализирующего взгяда учёного и в то же время очень эмоционального, чувственного взгляда художника, который любуется и наслаждается всей полнотой оттенков цветов и изгибов всех линий наблюдаемого. И важно, что все его произведения - это путешествия, читатель вместе с автором всё время чтения как бы совершает какой-то путь - всё равно, идёт ли персонаж по тайге, плывёт ли по морю или неподвижно раздумывает в лаборатории, движение по тексту - это последовательное проживание каких-то этапов, все обстоятельства - это путешествие. У меня вот частая ассоциация с Ефремовым, с его стилем - путник в дороге, чаще всего в тайге. Такое движение - это и приключение, и размышление, это и действие, и осмысление действия. И вот подобный подход действует и в этом случае, язык не повернётся назвать эти рассказы эротическими или чем-то ещё подобным, потому что несмотря на то что и чисто сексуальных моментов там вполне достаточно, но возбуждение читателя и доставление ему некоего сладострастного наслаждения не является самоцелью, и вообще не является целью - хотя интересного там хватает, соответствующие эпизоды - это тоже этапы пути, жизненные ситуации, которые читатель проживает вместе с автором, идя с ним по дороге его жизни. И это прохождение важнее и интереснее каких-то, скажем так, узкоспециальных моментов - их-то и переживать надо специально самому, а не в книжке вычитывать.
К сожалению, я пока не могу привести здесь и где бы то ни было текст - насколько я понимаю, он готовится к изданию, и я могу лишь упоминать о его существовании да пересказать своими словами какие-то заинтересовавшие меня особенно эпизоды, делая может быть совсем краткие цитаты. Хотя даже это сделать тяжело - со слишком тонкими материями работает автор, в нашем языке-то толком и слов нет для описания хотя бы своих ощущений и впечатлений от каких-то моментов прочтения. Особенно тех из них, которые касаются сексуальных отношений - эта тема настолько загажена и опошлена, что о том опасаешься писать даже в самых осторожных словах, ибо всенепременно нарвёшься в ответ на похабщину или на часто ныне «рационально-европейское» отношение как к чему-то чисто физиологическому, ну там как поесть, в туалет сходить, помыться - чисто для здоровья надо и ничего больше; в каком отношении больше скотства - даже и сказать трудно.
Но какие-то внешние моменты отметить вполне можно. Вот меня позабавило одно обстоятельство, о котором раньше не было ничего известно, ради чего собственно этот пост я и затеял.
Кто-то сказал, что-де «Великий человек велик во всём». Чем больше я узнаю про ИАЕ, тем больше поражаюсь его крутизне. Причём иной раз в таких моментах, что только челюсть падает.
Вообще, его биографию описывать очень тяжело, особенно молодость, потому что сказать «это было в середине» или в «конце 20-х годов» - не сказать ничего, потому что это была целая феерия перемещений человека в пространстве и физическом, и социальном, это надо бы иметь записи хотя бы по месяцам, потому что то вот в школе учится, то он матросит на Дальнем Востоке, то он грузчиком в питерском порту, то лоцманом на Каспии, то шофёром на пивоваренной фабрике, то трактористом в колхозе, то в экспедиции - и это всё мелькает калейдоскопом, сколько в жизни человека случалось событий всего за пару лет, то есть перемены были каждые несколько месяцев, а иной раз и недель, и год тогда - это очень много.
Так вот, к вопросу о крутизне, в мирском так сказать смысле. Например, он ухитрился утереть нос всем понторезам на сто лет вперёд, когда ещё не то что гипотетических читателей этих строк в проекте не было, а их прадедушки прабабушек ещё не щупали.
Вдохнули? Так вот. Где-то в 1926 или скорее 27 году у Вани Ефремова был «Харлей-Дэвидсон».
Нет, вы оцените эту фразу. Со всех сторон - и как наш современник, и как современник того Вани. Пацану что-то около 18-19 лет. Вот в нашем советском детстве скорее всего слово «Харлей» никакого впечатления не произвело бы - это надо быть погружённым уже в нынешнюю квазикультуру брендовой рекламы - а маркетинговая политика «Харлей-Дэвидсон» чуть более чем полностью основана на культе бренда, надо иметь за спиной опыт где-то лет наверное 70-ти воспевания Голливудом и около этакого героя-бунтаря на мотоцикле, рубахи-парня в косухе, который как бы независимо и смело рассекает по бескрайним просторам североамериканских штатов верхом на железном коне, знать про культ мотобанд, всех этих байкеров-рокеров и прочую шелуху. И только приобщившись ко всему этому в полной мере можно оценить фразу «пацан на «Харлее». Понятно, мы в своём детстве - и наверное к счастью - большей части подобной информации были лишены и спали спокойно. Сейчас, когда мотоцикл практически перестал быть транспортным средством, а стал статусной игрушкой для богатых бездельников, фраза выглядит и сияет неоном специфических красок. И поэтому неожиданно именно для нашего современника этот эпизод жизни выглядит как-то ярко, выпукло и цепляет глаз.
Но если бы советскому ребёнку поздних 70-80-х сказали бы не «харлей», а «пацан на мотоцикле» тоже бы не оценил, вернее это круто, но вполне обычно, потому что каких-то там харлеев вокруг может и не было, зато во множестве вокруг рассекали всякие «Явы», «Днепры», «Уралы» и прочие чудеса двухколёсной техники, а в деревнях пацанва вообще на постое гоняла на мопедах практически поголовно. А вот для 1927 года сам факт обладания мотоциклом как таковым - это экзотика, с которой никакой нынешний шестисотый «мерс» не сравнится. Вот просто не сопоставимо.
Учитывая и то что вообще моторный век только начинался, и глубокую бедность страны, особенно после многих лет мировой и гражданских войн. Я не уверен, что тогда автопарк вообще насчитывал хотя бы несколько сот тысяч - хотя к концу 20-х довольно активно закупалась и импортная техника, и уже сами что-то пытались делать, но это была капля в море. И тут вот он появляется весь такой красивый и козырный на новом (!) мотыке. А он реально был красив.
Откуда же он у него взялся? Тоже интересная история. Оказывается, был такой промысел: на автомобильном кладбище перебирали барахло и собирали моторы, а то и целые автомобили, после чего это, понятно продавалось. Вот Ефремова по случаю и позвали два каких-то знакомых автомеханика. Делать там всё надо было быстро - иначе желающих да ушлых много, конкуренты могут прибрать ценное, значит надо раньше успеть, а в две пары рук не управиться, вот третий и понадобился. И, насколько можно понять, над ними был какой-то «босс», который занимался сбытом. Вот такая схема.
Месяца полтора или больше он на том кладбище просто жил (с утра при том работа в Академии, а после обеда и за полночь - на разборке), по уши в масле, но зато и заработок был приличный, который и позволил через Севзапгосторг выписать из Америки новенький мотоцикл.
К сожалению, Иван Антонович весьма скуп в описаниях техники - при том что это дело любил - и никаких точных данных, типа номера модели никогда не оставлял, единственное исключение, когда в тексте произведения приведены достаточно подробно характеристики, позволяющие однозначно идентифицировать модель - это «Старфайр» из «Лезвия бритвы», вот там довольно дотошно описано - видимо, чем-то его этот зверь зацепил, а в прочих случаях в лучшем случае название марки. Здесь же сказано только что
«Мощный 18-сильный «Харлей» с коляской в общем мало отличался от современных машин и был великолепным мотоциклом, слишком даже быстрым для плохих дорог того времени»
Написано было лет так тридцать спустя. Порывшись по инету, понял, что с классификацией моделей довольно сложно, потому что американцы, в отличие от европейцев, не склонны строго нумеровать модели, для них название типа «Олдсмобил Старфайр 1962 года» - вполне себе нормальное название, и при том одна и та же модель в разных источниках может именоваться по разному, для кого-то ключевым является год, для кого-то тип двигателя или что-то ещё - короче, иной раз можно ногу сломать.
Но порывшись ещё, пришёл к выводу, что скорее всего речь идёт о машине 26 или 27 года (внешне да для профана они практически не отличаются), с двухцилиндровым V-образным движком объёмом 74 кубических дюйма (~1200 куб. см), серии либо FD, либо JD - FD с зажиганием от магнето, JD - c аккумулятором. Понять что было у ИАЕ мне сложновато - я в мотоциклах вообще не рублю. Единственные наводки: «Мой «Харлей» заводился с одного нажатия педали…» и «Я отстегнул фартук коляски, помог забраться в неё и также молча уселся, положив ногу на педаль стартера». Так понимаю, если стартёр - то там как в машине, аккумулятор, и тогда это таки JD.
Ещё из сколько-нибудь значимых описаний аппарата есть такой момент: «Можно было ехать, не зажигая фару и даже без синего огонька на баке над приборами». Вот этот момент любопытный. Судя по фоткам сохранившихся экземпляров, там из приборов был разве что спидометр, а где прятался синий огонёк - загадка великая есть.
Выглядело это чудо техники как-то вот так:
1926 Harley Davidson J Model with Sidecar (на модель J ставили литровый движок, а внешне они, по-моему, не отличались)
(Источник фото)
HARLEY DAVIDSON 1927 MODEL 27JD
(Источник фото)