Портреты России: Полина, психолог
Полина стала психологом, чтобы справиться с детской психологической травмой. Она преодолевала страхи при помощи автостопа и игры в театре. Когда она смогла помочь себе, стала помогать детям и наркоманам.
Чтобы справиться с собственной психологической травмой, Полина решила стать профессиональным психологом. Сегодня она живет в Питере и консультирует сложных подростков, жертв домашнего насилия, лечит наркоманов, а в свободное от работы время путешествует автостопом и играет в театре. По словам девушки, все это помогает ей обрести душевное равновесие и избавиться от личных комплексов и страхов, приобретенных еще в детстве.
О детстве, детских травмах и выборе профессии
В детстве у меня был собственный травматический опыт. Я хотела от него избавиться и поэтому заинтересовалась психологией. Большинство психологов, кстати, так и выбирают профессию. Я умею хорошо улавливать эмоции окружающих, так как сама многое пережила и знаю, как это бывает. Да и хотелось как-то помогать людям.
Мои родители познакомились на Соловецких островах - раньше было модно уезжать туда работать волонтерами и реставрировать монастырь. Но там я почти не жила. Мы немного пожили в Архангельске и потом много переезжали, школу я заканчивала в Кирове. У меня была иллюзия хорошей семьи - папа работал журналистом, в свое время даже получил премию "Золотое перо", но сильно пил. Маме удавалось это тщательно скрывать. На работу он всегда ходил, все думали "нормальный дядька, нормальные дети, нормальная семья". Но одно другому не мешало...
Из-за проблем в семье в школе я была очень тихая и забитая, постоянно сливалась со стенкой, на всех смотрела из своего угла. Устно меня никогда не спрашивали, так как я все равно молчала. Но вот исполнилось мне 16, и я подумала - пора что-то менять. В первую очередь я пошла в театральную студию - я искала место, где меня научат не бояться людей. Там меня и правда научили говорить и улыбаться. Внезапно я начала выходить к доске, получать пятерки.
Пока все в школе слушали кассеты, я слушала радио, так как денег на кассеты у меня не было. Однажды я очень впечатлилась песенкой "Чижа" про колокольчики в волосах и пришла в школу с колокольчиком. В то время мне очень нравилась одна девочка Ксюша - она тоже была тихая, и я чувствовала с ней какое-то душевное родство - но подойти познакомиться боялась. И вот прихожу я в школу с колокольчиком, и подходит ко мне эта Ксюша. Она оказалась хиппи и отреагировала на колокольчик. Я возвращаюсь домой, лезу в библиотеку, нахожу книжку про субкультуры, ищу хиппи - идентифицировала, прочитала, как себя надо вести, выучила весь словарь. Через пару дней уже в нормальном виде прихожу в школьную библиотеку, где по четвергам собирались друзья Ксюши - битломаны. Они говорят: "Ты кто такая?" А я: "Ну знаете, такие условности как имя и возраст не имеют большого значения..." И я сразу стала своя.
Об автостопе и ретравматизации
Благодаря Ксюше я начала путешествовать автостопом. Сидим мы с ней как-то на уроке, и она шепчет: "Сегодня концерт "Аквариума", пойдем?" Мы уходим с английского, идем на остановку, и вдруг она мне говорит: "Я тебе не сказала, но это не в городе". В итоге мы едем 25 км автостопом.
За эту первую в жизни поездку я научилась всем основным правилам автостопа: что всегда нужно садиться у двери (если что-то идет не так, ты открываешь дверь и выходишь), что если водитель не нравится, говоришь, что тебя тошнит, и просишь остановить машину. И еще одно не менее прекрасное правило - не разговаривать с водителем о футболе, политике или музыке - можете не сойтись во вкусах. Ну и то, что не стоит говорить сразу, куда ты едешь, лучше сказать "в сторону такую-то".
После первой поездки я поняла, что моя основная задача как пассажира - болтать без остановки. Дальнобойщики как правило поэтому и берут стопщиков, чтобы те развлекали их разговорами и не давали уснуть.
А дальше я уже начала ездить одна и куда угодно. Автостоп для меня стал альтернативным тренингом по общению с незнакомыми людьми. Были, конечно, и неприятные ситуации. Один раз водитель посадил нас с подругой в машину, запер двери и начал на ходу заниматься самоудовлетворением и еще какие-то вопросы задавать, чтобы обратили на него внимание. Я не выдержала и говорю: "Все, мы приехали". Он нас выпускает, а сам уезжает в кусты, где еще стоит какое-то время.
Были еще прямые предложения, но я говорила: "Извините, я не заинтересована, я замужем". Самое интересное, что в городе я даже в такси не сажусь одна и не захожу в лифт с незнакомцами. Этого я боюсь.
Зачем я всем этим занимаюсь? Может, пытаюсь себе какую-то ретравму сделать. Допустим, жила была девочка, папа напился и сильно ее побил - произошла травмирующая ситуация, к которой она была абсолютно не готова. Теперь эта девочка не доверяет людям, ждет от них подвоха и сама пытается попасть в обстоятельства, где такая ситуация может повториться - чтобы на этот раз быть к ней готовой: "У меня был плохой опыт, мне надо его еще раз пережить, чтобы в этот раз все закончилась удачно".
О "Радуге" и групповой терапии
Летом хиппи ездят на "Радугу" - секретный фестиваль только для своих, который каждый год проходит в новом месте. Моя первая "Радуга" была в 2004-м в Псковской области - карту я чисто случайно получила от каких-то автостопщиков, которых встретила в очередной поездке. Мне тогда был 21 год. Многие в таком возрасте уже заканчивают туда ездить, а я только начала - закончила второй курс, бросила работу и поехала совсем одна.
"Радуга" - это та же групповая терапия, только вместо 12 человек там 700. Все собираются на одной поляне, берутся за руки и поют мантру "ОМ". И ты чувствуешь, как все тело наполняется этой мощнейшей энергетикой. Там все как одна семья - какие-то девчонки стоят, файеры крутят, кто-то танцует, все добрые, все свои. Но сейчас там прилично наркотиков, и я туда больше не езжу.
О работе с детьми
Изначально я работала в социальном центре помощи семье и детям. С детьми вообще работать интереснее, чем со взрослыми. Туда приводили в основном детишек из неблагополучных семей. У многих "зависимые" родители. Как правило, таким детям очень сложно выражать свои чувства. Они не умеют распознавать их, часто сидят на эмоциональных качелях - либо беспредельная эйфория, либо беспросветная депрессуха. А что-то среднее - волнение, тревога, легкий трепет - это для них уже сложно. Многие из них очень хорошо маскируют свои проблемы - в школе они отличники, все делают, во все секции ходят, поступают в вузы - это все для того, чтобы защитить имидж своей семьи. Бывают дети-клоуны, которые всех веселят - очень распространенный случай: если папа пришел пьяный, надо сразу снять напряжение, а то он маму побьет. Есть еще дети-потеряшки, которые все время прячутся, умеют сливаться со стенкой, их не видно, не слышно. Опять же делается это для того, чтобы хоть как-то обезопасить себя. И, наконец, так называемые "сложные дети" - в семье они служат громоотводом. Папа может все на сына свалить: "Я никому не мешаю, а сын у меня хулиган. И мать болеет из-за него". Они на самом деле большие молодцы - проблему на поверхность выносят. Но когда у ребенка появляется такая агрессивная форма протеста - это значит, что в семье уже совсем все плохо.
В центре помощи мы с ними разговаривали, играли, рисовали. Все в основном делалось через игру. "Неконтакт" у меня был один раз - пришла четырехлетняя девочка послеразводная, очень травмированная. Она меня сильно боялась, без мамы отказывалась заходить в кабинет, и так ничего мне и не сказала. Видимо, они тяжело разводились...
Была одна девочка 14 лет, которую сильно избивал отчим. К нам ее привела классная руководительница. Причем я бы не удивилась, если бы он ее не только избивал... Но дети редко когда сами что-то рассказывают. В таких случаях мы обращаемся в органы опеки, говорим: "Вы туда-то ходили? Сходите, пожалуйста". Но они, как правило, не идут: опека ходит только туда, где еще не все так плохо, а где настоящая жесть в семье, туда она не суются - боятся.
Однажды мне хотелось самой удочерить ребенка, настолько все было плохо. Когда мы познакомились, этой девочке было 12 лет. Их было две сестрички - мама могла запереть их в деревянном доме зимой и уйти бухать на несколько дней или недель. И эти две малышки (одной тогда было три, другой - полтора) как-то умудрялись выжить - ели сырую картошку. Потом девочек все-таки забрали в детдом, старшей вскоре исполнилось шесть - ее взяла под опеку дальняя родственница. Так девочка оказалась в Питере. У нее были проблемы со здоровьем и зрением, и в какой то момент родственница поняла, что не справляется, и отправила ее обратно в детский дом. Это, наверное, самая ужасная история на моей практике. У девочки было совсем плохо с доверием к миру, а сейчас, я подозреваю, его вообще не осталось.
После всего этого мне очень страшно заводить своих детей - страшно быть плохим родителем. Я на них насмотрелась вдоволь. Я же не знаю, как правильно воспитывать, знаю только, как неправильно.
О работе с наркоманами
Потом я начала работать со взрослыми в наркологической клинике. По сути, это те же самые дети - застряли в том возрасте, когда начали употреблять. Я вела групповую терапию - вообще зависимость всегда только в группе лечится, там нужна большая поддержка, так как срыв практически неизбежен.
Чаще всего в клинику наркоманов сдают родственники. Отрицание - это часть зависимости, так что сами они не приходят никогда. Для многих приоритет - употреблять, а не выздоравливать. Бывают ребята, которые пытаются бежать, выносят двери, один парень, когда я попросила его соблюдать правила, облил меня горячим чаем. Есть такие, которые только на детокс возвращаются или приезжают каждый месяц сбивать дозу. Их уже все знают, готовят специальную палату. Один такой пациент, который постоянно к нам ездил, умер, не дойдя до палаты детокса. Не успел. У них у всех гепатиты и ВИЧи.
Но в основном они все мирные - сразу начинают кокетничать: "Смотрите, кто у нас на каблуках сегодня пришел". Все так мило и безобидно на самом деле. Очень напоминает пионерский лагерь.
Бывают семьи, где родители вместе с детьми употребляют - у нас были такие: папа на героине, сын на бутирате. У нас лежал папа, а сын в это время "в крестах" - понятно за что. Договорились, что сейчас папа лечится, потом сын выходит и тоже идет к нам. А все расходы на лечение оплачивал их дедушка.
Существуют иллюзии, что алкоголь не наркотик, трава не наркотик. Все думают, что если наркоман - то сразу героиновый, игловой, весь тощий и колется обязательно где-то в подвале. И уже все вещи из дома вынес... Но при употреблении опиатов и алкоголя - химические процессы схожи, так что они легко могут пересеть с одно на другое, как на временную меру. Героиновый захотел переломаться, уехал в деревню, там просидит на водке или на вине.
О театре и уличных перформансах
Переехав в Питер, я продолжила заниматься актерским мастерством. Одна моя подруга открыла собственный театральный центр "Легкие люди", а у меня тогда был сложный период - я не работала, умерла мама, и мне надо было срочно чем-то заняться. Я подумала, что это лучше, чем героин, и решила пойти к ней учиться.
Театр - это тоже отличная терапия. Здесь можно отреагировать так, как в обычной жизни не получается. На всяких лекциях от себя я до сих пор не умею выступать, но если это какая-то роль с чужим текстом - то пожалуйста.
Иногда наша труппа участвует в уличных перформансах - в 2011-м году мы гуляли по городу в ластах и вечерних платьях, танцевали и вели за собой толпу. А в декабре 2012-го режиссер Леда Гарина в рамках уличной акции против домашнего насилия попросила меня поучаствовать в перформансе - с моим партнером мы вышли на Садовую и разыграли сценку, как муж жестоко избивает жену.
О терапии для психологов
Любому психологу нужна терапия. Если остались какие-то "хвосты" из прошлого, то это автоматически переносится на клиента. Из психологов на самом деле получаются отличные клиенты, потому что они идут на это осознанно. Если ты дашь психологу стул и скажешь: "Представь, что это твоя мама", он не встанет и не уйдет. Они понимают, что это определенная техника и что она работает.
В нашей профессии очень важна эмоциональная разрядка - нужно делать перерывы между клиентами: посидеть, чаю попить, поплакаться коллегам, иногда даже полезно покричать. Чтобы к следующему клиенту эти эмоции не нести.
Существует мнение, что если с каким-то клиентом что-то не клеится, то велика вероятность, что у самого психолога в прошлом была схожая травма. Мне, например, тяжело работать с жертвами сексуального насилия. Я не понимаю почему - не помню, чтобы в моей жизни такое было. Но у меня не получается и все, ничего не могу с собой поделать, сразу начинаю рыдать. Теперь я таких девочек сразу перенаправляю другим специалистам.
С наркоманами мне нормально - у меня был большой опыт личного общения, я и встречалась с ними, и жила. Это, видимо, как раз и была моя ретравматизация. Но с алкоголиками я не могу - как только захожу в алкоотделение, понимаю, что мне тяжело. Меня просто начинает воротить.
Мне очень повезло с мужем, он не алкоголик и не наркоман. Каким чудом это получилось - я не знаю, так как до этого все парни были как на подбор... Но я была молодая и думала, что никакой проблемы нет - давала им деньги и кормила витаминками. Созависимость - это такая же болезнь. А я ее подхватила еще в детстве. Такие созависимые родственники, которые сами не употребляют, но помогают больному закрывать глазки, очень тормозят лечение. В народе это называется "жена алкоголика" - человек бухает, приходит никакущий, а жена его разденет, помоет, уложит в кроватку. Где он проснется? В теплом месте, весь чистый и помытый. Он ничего не помнит, а значит, этого не было. В его голове он дошел до дома сам, и никакой проблемы нет. Но она может оставить его на лестничной клетке. И только когда он проснется в луже мочи - он поймет, что проблема на самом деле есть.
У меня и у самой достаточно большой опыт употребления разных веществ. Но мой психотерапевт считает, что химической зависимости у меня нет. Сама я понимаю, что она может возникнуть и поэтому сейчас не употребляю ничего и никогда, в том числе и алкоголь.
Об отце
С папой я общаюсь, он еще жив. Долгое время мы общались только через маму, но потом она умерла, и мне пришлось самой пойти на контакт. Мне это не всегда нравится. Он очень хорошо умеет вызвать чувство вины, ведь он же старенький. Сейчас он не пьет, и это упрощает дело. Но меня сильно задевает то, что он ничего не помнит из того, что было раньше - как не забирал меня из садика, как мама просила моих друзей уйти до его возвращения, как он неделями не ночевал дома и мама бегала его искала... Это все очень тяжело на самом деле, но возможно, если сильно захотеть.
Автор текста: Вероника Комарова.
Чтобы справиться с собственной психологической травмой, Полина решила стать профессиональным психологом. Сегодня она живет в Питере и консультирует сложных подростков, жертв домашнего насилия, лечит наркоманов, а в свободное от работы время путешествует автостопом и играет в театре. По словам девушки, все это помогает ей обрести душевное равновесие и избавиться от личных комплексов и страхов, приобретенных еще в детстве.
О детстве, детских травмах и выборе профессии
В детстве у меня был собственный травматический опыт. Я хотела от него избавиться и поэтому заинтересовалась психологией. Большинство психологов, кстати, так и выбирают профессию. Я умею хорошо улавливать эмоции окружающих, так как сама многое пережила и знаю, как это бывает. Да и хотелось как-то помогать людям.
Мои родители познакомились на Соловецких островах - раньше было модно уезжать туда работать волонтерами и реставрировать монастырь. Но там я почти не жила. Мы немного пожили в Архангельске и потом много переезжали, школу я заканчивала в Кирове. У меня была иллюзия хорошей семьи - папа работал журналистом, в свое время даже получил премию "Золотое перо", но сильно пил. Маме удавалось это тщательно скрывать. На работу он всегда ходил, все думали "нормальный дядька, нормальные дети, нормальная семья". Но одно другому не мешало...
Из-за проблем в семье в школе я была очень тихая и забитая, постоянно сливалась со стенкой, на всех смотрела из своего угла. Устно меня никогда не спрашивали, так как я все равно молчала. Но вот исполнилось мне 16, и я подумала - пора что-то менять. В первую очередь я пошла в театральную студию - я искала место, где меня научат не бояться людей. Там меня и правда научили говорить и улыбаться. Внезапно я начала выходить к доске, получать пятерки.
Пока все в школе слушали кассеты, я слушала радио, так как денег на кассеты у меня не было. Однажды я очень впечатлилась песенкой "Чижа" про колокольчики в волосах и пришла в школу с колокольчиком. В то время мне очень нравилась одна девочка Ксюша - она тоже была тихая, и я чувствовала с ней какое-то душевное родство - но подойти познакомиться боялась. И вот прихожу я в школу с колокольчиком, и подходит ко мне эта Ксюша. Она оказалась хиппи и отреагировала на колокольчик. Я возвращаюсь домой, лезу в библиотеку, нахожу книжку про субкультуры, ищу хиппи - идентифицировала, прочитала, как себя надо вести, выучила весь словарь. Через пару дней уже в нормальном виде прихожу в школьную библиотеку, где по четвергам собирались друзья Ксюши - битломаны. Они говорят: "Ты кто такая?" А я: "Ну знаете, такие условности как имя и возраст не имеют большого значения..." И я сразу стала своя.
Об автостопе и ретравматизации
Благодаря Ксюше я начала путешествовать автостопом. Сидим мы с ней как-то на уроке, и она шепчет: "Сегодня концерт "Аквариума", пойдем?" Мы уходим с английского, идем на остановку, и вдруг она мне говорит: "Я тебе не сказала, но это не в городе". В итоге мы едем 25 км автостопом.
За эту первую в жизни поездку я научилась всем основным правилам автостопа: что всегда нужно садиться у двери (если что-то идет не так, ты открываешь дверь и выходишь), что если водитель не нравится, говоришь, что тебя тошнит, и просишь остановить машину. И еще одно не менее прекрасное правило - не разговаривать с водителем о футболе, политике или музыке - можете не сойтись во вкусах. Ну и то, что не стоит говорить сразу, куда ты едешь, лучше сказать "в сторону такую-то".
После первой поездки я поняла, что моя основная задача как пассажира - болтать без остановки. Дальнобойщики как правило поэтому и берут стопщиков, чтобы те развлекали их разговорами и не давали уснуть.
А дальше я уже начала ездить одна и куда угодно. Автостоп для меня стал альтернативным тренингом по общению с незнакомыми людьми. Были, конечно, и неприятные ситуации. Один раз водитель посадил нас с подругой в машину, запер двери и начал на ходу заниматься самоудовлетворением и еще какие-то вопросы задавать, чтобы обратили на него внимание. Я не выдержала и говорю: "Все, мы приехали". Он нас выпускает, а сам уезжает в кусты, где еще стоит какое-то время.
Были еще прямые предложения, но я говорила: "Извините, я не заинтересована, я замужем". Самое интересное, что в городе я даже в такси не сажусь одна и не захожу в лифт с незнакомцами. Этого я боюсь.
Зачем я всем этим занимаюсь? Может, пытаюсь себе какую-то ретравму сделать. Допустим, жила была девочка, папа напился и сильно ее побил - произошла травмирующая ситуация, к которой она была абсолютно не готова. Теперь эта девочка не доверяет людям, ждет от них подвоха и сама пытается попасть в обстоятельства, где такая ситуация может повториться - чтобы на этот раз быть к ней готовой: "У меня был плохой опыт, мне надо его еще раз пережить, чтобы в этот раз все закончилась удачно".
О "Радуге" и групповой терапии
Летом хиппи ездят на "Радугу" - секретный фестиваль только для своих, который каждый год проходит в новом месте. Моя первая "Радуга" была в 2004-м в Псковской области - карту я чисто случайно получила от каких-то автостопщиков, которых встретила в очередной поездке. Мне тогда был 21 год. Многие в таком возрасте уже заканчивают туда ездить, а я только начала - закончила второй курс, бросила работу и поехала совсем одна.
"Радуга" - это та же групповая терапия, только вместо 12 человек там 700. Все собираются на одной поляне, берутся за руки и поют мантру "ОМ". И ты чувствуешь, как все тело наполняется этой мощнейшей энергетикой. Там все как одна семья - какие-то девчонки стоят, файеры крутят, кто-то танцует, все добрые, все свои. Но сейчас там прилично наркотиков, и я туда больше не езжу.
О работе с детьми
Изначально я работала в социальном центре помощи семье и детям. С детьми вообще работать интереснее, чем со взрослыми. Туда приводили в основном детишек из неблагополучных семей. У многих "зависимые" родители. Как правило, таким детям очень сложно выражать свои чувства. Они не умеют распознавать их, часто сидят на эмоциональных качелях - либо беспредельная эйфория, либо беспросветная депрессуха. А что-то среднее - волнение, тревога, легкий трепет - это для них уже сложно. Многие из них очень хорошо маскируют свои проблемы - в школе они отличники, все делают, во все секции ходят, поступают в вузы - это все для того, чтобы защитить имидж своей семьи. Бывают дети-клоуны, которые всех веселят - очень распространенный случай: если папа пришел пьяный, надо сразу снять напряжение, а то он маму побьет. Есть еще дети-потеряшки, которые все время прячутся, умеют сливаться со стенкой, их не видно, не слышно. Опять же делается это для того, чтобы хоть как-то обезопасить себя. И, наконец, так называемые "сложные дети" - в семье они служат громоотводом. Папа может все на сына свалить: "Я никому не мешаю, а сын у меня хулиган. И мать болеет из-за него". Они на самом деле большие молодцы - проблему на поверхность выносят. Но когда у ребенка появляется такая агрессивная форма протеста - это значит, что в семье уже совсем все плохо.
В центре помощи мы с ними разговаривали, играли, рисовали. Все в основном делалось через игру. "Неконтакт" у меня был один раз - пришла четырехлетняя девочка послеразводная, очень травмированная. Она меня сильно боялась, без мамы отказывалась заходить в кабинет, и так ничего мне и не сказала. Видимо, они тяжело разводились...
Была одна девочка 14 лет, которую сильно избивал отчим. К нам ее привела классная руководительница. Причем я бы не удивилась, если бы он ее не только избивал... Но дети редко когда сами что-то рассказывают. В таких случаях мы обращаемся в органы опеки, говорим: "Вы туда-то ходили? Сходите, пожалуйста". Но они, как правило, не идут: опека ходит только туда, где еще не все так плохо, а где настоящая жесть в семье, туда она не суются - боятся.
Однажды мне хотелось самой удочерить ребенка, настолько все было плохо. Когда мы познакомились, этой девочке было 12 лет. Их было две сестрички - мама могла запереть их в деревянном доме зимой и уйти бухать на несколько дней или недель. И эти две малышки (одной тогда было три, другой - полтора) как-то умудрялись выжить - ели сырую картошку. Потом девочек все-таки забрали в детдом, старшей вскоре исполнилось шесть - ее взяла под опеку дальняя родственница. Так девочка оказалась в Питере. У нее были проблемы со здоровьем и зрением, и в какой то момент родственница поняла, что не справляется, и отправила ее обратно в детский дом. Это, наверное, самая ужасная история на моей практике. У девочки было совсем плохо с доверием к миру, а сейчас, я подозреваю, его вообще не осталось.
После всего этого мне очень страшно заводить своих детей - страшно быть плохим родителем. Я на них насмотрелась вдоволь. Я же не знаю, как правильно воспитывать, знаю только, как неправильно.
О работе с наркоманами
Потом я начала работать со взрослыми в наркологической клинике. По сути, это те же самые дети - застряли в том возрасте, когда начали употреблять. Я вела групповую терапию - вообще зависимость всегда только в группе лечится, там нужна большая поддержка, так как срыв практически неизбежен.
Чаще всего в клинику наркоманов сдают родственники. Отрицание - это часть зависимости, так что сами они не приходят никогда. Для многих приоритет - употреблять, а не выздоравливать. Бывают ребята, которые пытаются бежать, выносят двери, один парень, когда я попросила его соблюдать правила, облил меня горячим чаем. Есть такие, которые только на детокс возвращаются или приезжают каждый месяц сбивать дозу. Их уже все знают, готовят специальную палату. Один такой пациент, который постоянно к нам ездил, умер, не дойдя до палаты детокса. Не успел. У них у всех гепатиты и ВИЧи.
Но в основном они все мирные - сразу начинают кокетничать: "Смотрите, кто у нас на каблуках сегодня пришел". Все так мило и безобидно на самом деле. Очень напоминает пионерский лагерь.
Бывают семьи, где родители вместе с детьми употребляют - у нас были такие: папа на героине, сын на бутирате. У нас лежал папа, а сын в это время "в крестах" - понятно за что. Договорились, что сейчас папа лечится, потом сын выходит и тоже идет к нам. А все расходы на лечение оплачивал их дедушка.
Существуют иллюзии, что алкоголь не наркотик, трава не наркотик. Все думают, что если наркоман - то сразу героиновый, игловой, весь тощий и колется обязательно где-то в подвале. И уже все вещи из дома вынес... Но при употреблении опиатов и алкоголя - химические процессы схожи, так что они легко могут пересеть с одно на другое, как на временную меру. Героиновый захотел переломаться, уехал в деревню, там просидит на водке или на вине.
О театре и уличных перформансах
Переехав в Питер, я продолжила заниматься актерским мастерством. Одна моя подруга открыла собственный театральный центр "Легкие люди", а у меня тогда был сложный период - я не работала, умерла мама, и мне надо было срочно чем-то заняться. Я подумала, что это лучше, чем героин, и решила пойти к ней учиться.
Театр - это тоже отличная терапия. Здесь можно отреагировать так, как в обычной жизни не получается. На всяких лекциях от себя я до сих пор не умею выступать, но если это какая-то роль с чужим текстом - то пожалуйста.
Иногда наша труппа участвует в уличных перформансах - в 2011-м году мы гуляли по городу в ластах и вечерних платьях, танцевали и вели за собой толпу. А в декабре 2012-го режиссер Леда Гарина в рамках уличной акции против домашнего насилия попросила меня поучаствовать в перформансе - с моим партнером мы вышли на Садовую и разыграли сценку, как муж жестоко избивает жену.
О терапии для психологов
Любому психологу нужна терапия. Если остались какие-то "хвосты" из прошлого, то это автоматически переносится на клиента. Из психологов на самом деле получаются отличные клиенты, потому что они идут на это осознанно. Если ты дашь психологу стул и скажешь: "Представь, что это твоя мама", он не встанет и не уйдет. Они понимают, что это определенная техника и что она работает.
В нашей профессии очень важна эмоциональная разрядка - нужно делать перерывы между клиентами: посидеть, чаю попить, поплакаться коллегам, иногда даже полезно покричать. Чтобы к следующему клиенту эти эмоции не нести.
Существует мнение, что если с каким-то клиентом что-то не клеится, то велика вероятность, что у самого психолога в прошлом была схожая травма. Мне, например, тяжело работать с жертвами сексуального насилия. Я не понимаю почему - не помню, чтобы в моей жизни такое было. Но у меня не получается и все, ничего не могу с собой поделать, сразу начинаю рыдать. Теперь я таких девочек сразу перенаправляю другим специалистам.
С наркоманами мне нормально - у меня был большой опыт личного общения, я и встречалась с ними, и жила. Это, видимо, как раз и была моя ретравматизация. Но с алкоголиками я не могу - как только захожу в алкоотделение, понимаю, что мне тяжело. Меня просто начинает воротить.
Мне очень повезло с мужем, он не алкоголик и не наркоман. Каким чудом это получилось - я не знаю, так как до этого все парни были как на подбор... Но я была молодая и думала, что никакой проблемы нет - давала им деньги и кормила витаминками. Созависимость - это такая же болезнь. А я ее подхватила еще в детстве. Такие созависимые родственники, которые сами не употребляют, но помогают больному закрывать глазки, очень тормозят лечение. В народе это называется "жена алкоголика" - человек бухает, приходит никакущий, а жена его разденет, помоет, уложит в кроватку. Где он проснется? В теплом месте, весь чистый и помытый. Он ничего не помнит, а значит, этого не было. В его голове он дошел до дома сам, и никакой проблемы нет. Но она может оставить его на лестничной клетке. И только когда он проснется в луже мочи - он поймет, что проблема на самом деле есть.
У меня и у самой достаточно большой опыт употребления разных веществ. Но мой психотерапевт считает, что химической зависимости у меня нет. Сама я понимаю, что она может возникнуть и поэтому сейчас не употребляю ничего и никогда, в том числе и алкоголь.
Об отце
С папой я общаюсь, он еще жив. Долгое время мы общались только через маму, но потом она умерла, и мне пришлось самой пойти на контакт. Мне это не всегда нравится. Он очень хорошо умеет вызвать чувство вины, ведь он же старенький. Сейчас он не пьет, и это упрощает дело. Но меня сильно задевает то, что он ничего не помнит из того, что было раньше - как не забирал меня из садика, как мама просила моих друзей уйти до его возвращения, как он неделями не ночевал дома и мама бегала его искала... Это все очень тяжело на самом деле, но возможно, если сильно захотеть.
Автор текста: Вероника Комарова.