С Павлом Дрёмовым я встречался лишь дважды. Оба раза - прошлой осенью, на бегу, в Луганской ОГА, всё ещё заставленной мешками и с забитыми фанерой стёклами, расколотыми шрапнелью во время июньского налёта украинского штурмовика.
Обе встречи оставили у меня самоё тёплое впечатление о Павле - несмотря на всю наивность и политическую неискушённость всего луганского казачества, поднявшегося от самых низов забитого рабочего класса Донбасса и сельского населения, за ними чувствавалась какая-то исконная, древняя правда. Ради которой они и поднялись на свою в чём-то простую и незамысловатую, но по-своему пронзительную борьбу против творившейся на Донбассе несправедливости, которая приобрела для них форму ненавистного украинского государства, из кошмара которого они и хотели вырваться. Вырваться неумело, создавая свои «казачьи республики» - но другому их ведь и не учили. Не заканчивали они вышсей партийной школы или МГИМО.
Разговаривая с Павлом (а разговор этот был скорее не о текущем моменте, а скорее «за жизнь») - я почему-то всё время вспоминал «Тихий Дон» Шолохова и трагедию моей собственной семьи, в которой после гражданской войны осталась в живых только моя бабка, урождённая донская казачка, а все её братья погибли - половина за «красных», а половина - за «белых». Хотя обе стороны стояли за свою справедливость, за своё понимание будущего.
Стоял на своём и Павел, уже тогда, осенью 2014-го года открыто говоря, что «да пошёл он нахер, этот Плот!». Хотя на съезд ополчения, по просьбе «северных» кураторов, всё-таки приехал - и даже пожал Плоту руку.
Как оказалось - зря.
Пусть земля будет ему пухом. А мы запомним его таким, каким он был - ярким, прямым, честным и с безумной жаждой справедливости в его пронзительных серо-голубых глазах.
Человека можно убить. Идею убить нельзя.