О «Последнем герое», часть четвертая, христианская

[aletheiaagathon]

Click to view

Взгляд с позиции христианского учения вводит существование единого Господа-Творца и Святой Троицы. Они могут не упоминаться в тексте прямо, но каждое действие или событие подразумевают их существование, так как без воли Всевышнего ничего произойти не может.



Собственно, это будет ключевым отличием этой позиции от всех трех предыдущих. Здесь ни герой не действует сам по себе, ни события не происходят случайно. Все имеет своей основой и причиной замысел Божий, и именно его реализует тот, кто хочет Ему послужить. Впрочем, он реализует его, даже если послужить и не захочет. Поскольку применительно к всемогущему Творцу будет верным утверждение: кто покоряется судьбе, того она ведет; кто не подчиняется - того тащит.

В Библии слово «герой» употребляется только применительно к воинам. То есть это не просто «выдающийся человек», но именно «выдающийся воин», способный «попирать множество врагов».

Почему он «последний»? Может быть, потому, что «кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем слугою»? И в этом случае «последний» означает не «единственный оставшийся», а «низший в иерархии»? Или, в контексте этой цитаты, тот, кто ставит себя ниже всех остальных, служит им, вызываясь на самые опасные и трудные или неблагодарные задания, и поэтому становится особенно угоден Господу?

Такая трактовка особенно хороша, поскольку разрешает затруднение припева, где всегда есть повод поломать голову: как так может быть, что герой последний, но одновременно есть и «такие, как он». А здесь нам ясно, что «доброе утро» посылается тем, кто так же, как этот, «последний», герой ставит себя ниже других и старается послужить всем остальным.

Как и в предыдущих трех интерпретациях, припев дарит надежду (выбрал правильный путь и способ), куплеты сообщают о трудностях и падениях.

Первая же строчка сообщает нам, что «цель далека». И хотя «ночь коротка», а значит, бодрствовать в ожидании прихода Господа может быть легко, но даже вода, которую он пьет, «горька».

Похожее описывается в Исх. 15:23-26: «Пришли в Мерру - и не могли пить воды в Мерре, ибо она была горька, почему и наречено тому месту имя: Мерра.

И возроптал народ на Моисея, говоря: что нам пить?

Моисей возопил к Господу, и Господь показал ему дерево, и он бросил его в воду, и вода сделалась сладкою. Там Бог дал народу устав и закон и там испытывал его.
И сказал: если ты будешь слушаться гласа Господа, Бога твоего, и делать угодное пред очами Его, и внимать заповедям Его, и соблюдать все уставы Его, то не наведу на тебя ни одной из болезней, которые навёл Я на Египет, ибо Я Господь, целитель твой».

То есть когда у него вода «горька», он еще не увидел указаний Господа. Но эта жизнь уже стала для него нвыносимой: «Ибо все вы - сыны света и сыны дня: мы - не сыны ночи, ни тьмы. Итак, не будем спать, как и прочие, но будем бодрствовать и трезвиться». И он меняет свою жизнь - становится тем самым «последним» из всех «героем», который этим принижением себя и услужением другим заслуживает себе милость в глазах Божиих.

Припев снова оптимистичен и дарит надежду, а куплет вновь рассказывает об очередном его падении.

Он хотел быть один - может быть, удалялся в пустынь? Но не сумел этого подвига и вернулся к людям. Ноша его была легка (каждому Господь дает крест по силам), но и ее он нести не пожелал или сдался и пошел к людям, с которыми играл в карточные игры. То есть вместо подвига выбрал другое, да и компания, видимо, была не лучшая.

Таким образом, в первом куплете без Бога даже вода была ему горька, не говоря о прочей его жизни, и не захотел он такого больше, и обратился к пути «последнего героя». Ступив на верную стезю, но будучи слабым, как и все мы, грешные, он сошел с нее и вернулся то ли в прежнюю плохую компанию, то ли в новую - но тоже «совет нечестивых».

И так же, как Евангелие сообщает нам о милости к грешным, ошибающимся и оступающимся, так второй припев снова говорит нам, что «последний герой» возвращается на верный путь, покаявшись.

Первые две строчки третьего куплета говорят, что он рьяно взялся за исправление и «метанойю». Утром он постарался быстро уйти из той дурной компании. Телефонный звонок был командой «Вперед!».

Но потом вновь оступился.

Когда нам поют «Ты уходишь туда, куда не хочешь идти», нас отсылают к «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех».

То есть нам рассказывают, что грех в нем все-таки взял верх. И хотя он желал доброго, хотел идти к Господу, но пошел туда, куда не хотел, и куда его привел грех. И что же удивительного, когда оказалось, что его там никто не ждет? Ведь мы понимаем, что «никто» означает всего лишь, что человек не пришел к Господу, которого искал.

Однако сказано «прощайте до седмижды семи раз». И Всевышний прощает его снова, и дает ему еще один шанс, и припев снова дает надежду, говорит, что наш «последний герой» и все «такие, как он», снова дерзают идти по верному пути.

Ибо сказано: «И будет там большая дорога, и путь по ней назовется путём святым: нечистый не будет ходить по нему; но он будет для них одних; идущие этим путём, даже и неопытные, не заблудятся».

Таким образом, мы видим, что хотя и текст, и музыка (и даже деление на три куплета трудностей и три припева, обещающих надежду) остаются теми же, однако сообщение, какое мы получаем, совершенно иное. Здесь это уже грешник, ищущий Господа, выбирающий верный путь и падающий с него, кающийся, вновь возвращающийся и вновь падающий, и снова прощенный и получающий новый шанс.

Я не скажу, что все песни Цоя я воспринимаю как многоуровневые. Некоторые мне кажутся вполне однозначными.

Однако все особенно любимые мною его песни - именно таковы. Каждая из них имеет много сообщений.

На какое из них мы обратим внимание - зависит от выбранной нами точки зрения.

При этом даже если мы не отдадим себе в этом отчета и какое-то из сообщений пропустим, оно все равно будет присутствовать. Оно будет влиять и воздействовать на нас, а мы будем его чувствовать, даже если не сможем понять.

Возможно, в этом часть той магнетической силы, которой обладают его композиции, и за которую в том числе я так люблю их.

И, возможно, в этом величие поэзии и музыки, когда стихотворение, даже не имея ясной формы, с, казалось бы, простыми до примитивности иногда словами, в одном себе может содержать так много, что для раскрытия даже части его смыслов потребуются часы и десятки тысяч знаков. В то время, как само оно длится лишь несколько минут и состоит из двадцати четырех строчек, включая все повторения припевов.