Монистический материализм, высокий интеллект и «национальная идеология»
Если некий человек в силу умственных способностей не может видеть за деревьями лес, то хочет ли он этого? Или он не может, и лес его поэтому вовсе не интересует? Если и не может, и не хочет, то это для него благо - он не стремится к тому, что не в состоянии получить, а значит, не мучается фрустрацией нереализуемого желания? Если не может, но хочет, то это для него наказание фрустрацией или радость от наличия самого стремления и возможное счастье от продвижения на доступный ему верхний уровень?
Вопросы, перечисленные выше, для меня открыты. Но я уверен, что человек, по своему интеллекту способный к нахождению закономерностей и выявлению связей, к этому стремится и этого жаждет - это одно из его желаний. Термин «желание» считаю более подходящим, чем «потребность», поскольку он шире, включает в себя и потребление, и деятельность - как это и обстоит в рассматриваемом случае: для того, чтобы видеть лес, человек и потребляет (как минимум, информацию о самом существующем лесе и его характере), и действует (составляя суждение и наблюдая).
Это я иногда даже использую как пример, рассказывая о монизме знакомому «вульгарному дуалисту»: если все вокруг нас и мы сами - материя в разных формах, то, следовательно, и мысль материальна (является формой движения материи, влияющей на иные). Это значит, что материально не только осязаемое, видимое и слышимое, но и то, для чего мы еще не изобрели приборов, которые позволили бы сделать видимым что-то существующее и влияющее, но неразличимое глазом: для сил тяготения придумали теорию и приборы, измеряющие то, что иначе как косвенным путем нам недоступно; для радиации и ультразвука - тоже. А для некоторых неосязаемых, но влиятельных форм материи - как мыслей - еще не придумали. Особенно если не быть «вульгарными материалистами» и не полагать, что мысли «рождаются в мозгу одного человека, как моча скапливается в мочевом пузыре», а допускать существование полей, волн, да хоть бы и эгрегоров.
Не скатываясь в идеализм и трансцедентность (не придумали не потому, что это в принципе невозможно, а лишь потому, что еще не придумали, то есть не накопили знаний, размышлений и техники), это позволяет нарисовать образ интеллектуального человека. Представь, говорю, дорогой товарищ, некоего крупного двухметрового человека (скажем, Шакил ОНил, 216 см, 150 кг) и посади его в воображении в автомобиль «Ока». Комфортно ли ему там будет? Конечно, нет. Какое-то время он сможет там находиться, очень ограничивая и скрючивая себя, но вскоре у него будет затекать тело. А если его там оставлять часами каждый день в течение лет, то у него разовьются болезни. И в случае с ним мы это заранее понимаем, поскольку несоответствие его размеров этому автомобилю видно нашему глазу. А в случае с интеллектом в этом смысле возникают затруднения - ведь он, как и мысль, нами не осязаем: мы не чувствуем его кожей, не слышим ухом, не пробуем на вкус, а понимаем как-то иначе - способом, несводимым к пяти чувствам.
Но, говорю, представь, что кто-то превосходит другого интеллектом, как Шакил - Тайрона Богза (160 см) ростом. И его помещают, ему предлагают довольствоваться чем-то, интеллектуального масштаба сродни «Оке». Богзу в «Оке» было бы вполне комфортно. Если бы он был слеп и асенсуален, то мог бы даже не понимать, отчего Шакил жалуется? Все нормально в этом автомобиле и с высотой, и с пространством. И с интеллектом, возможно, происходит то же самое: так как он не осязаем (аналог асенсуальности Богза), то менее интеллектуальный человек может не понимать, что у более умного сами эти способности порождают иные желания (потребности и деятельности), неудовлетворение которых ведет сначала к фрустрации, а потом и болезням. Это будет касаться как желаний пространства (мышлении не только на уровнях деревьев, но и лесов), так и желаний объема (потребления большего количества информации, прямо необходимого для мышления на высоких уровнях абстракции). В случае с Шакилом он бы понял, почему нужно больше места и еды (при том же количестве пищи, что ест Богз, ОНил бы голодал), а неосязаемость интеллекта может вносить затруднения и непонимание этих новых и более сильных желаний более умных людей.
Хотя мои собеседники - чаще всего люди с высшим образованием (то есть проходившие, как минимум, короткий курс философии), мои слова о монизме их шокируют, и уже одно утверждение о материальности мысли заставляет их глубоко задумываться, так что до сравнения умных людей с баскетболистами дело редко доходит. Все это кажется им интересным, хотя, возможно, не настолько еще убедительным, чтобы руководствоваться этим здесь и сейчас.
Интересным, поскольку, например, объясняет не только значимость психологии и философии: первой, поскольку если мышление и эмоции - часть нашей формы движения материи, то очевидной представляется разумность и целесообразность заботиться об этой сфере; второй, поскольку это и есть собственно то «дополнительное по сравнению с «Окой» пространство» - высокие уровни абстракции.
Но кроме этого делает вновь увлекательным сам мир: из места хорошо изученного и исследованного и известного во всех своих проявлениях он оказывается тем, что таит еще очень много загадок.
И при этом объясняет поведение очень многих людей: например, почему некоторые ученые-сугубые материалисты изучали и проводили «спиритические сеансы» - «бесы» и «демоны» отнюдь не то, что чуждо науке, а то, что вполне может изучаться в рамках материализма как те или иные явления природы (формы движения материи). Как в форме внимания к психическим заболеваниям («что не так в организме конкретного человека, какой у него сбой, что он видит не то и не так, как окружающие его?»), так и в смысле более глубокого интереса: назвать нечто болезнью отнюдь не означает дать ответ. Это всего лишь отказ от дальнейшего мышления в этом направлении: назвали болезнью и ненормальным, значит, больше об этом можно не думать, а просто отвергать (и лечить). Такой нормальный способ экономии интеллектуального ресурса в обществах, имеющих его дефицит. Не отменяющий, конечно, того, что по мере возрастания этого интеллектуального ресурса ко многим вопросам можно подходить вновь и вновь, изучая их и глубже, и детальнее, и на разных уровнях мышления.
Обычно мой разговор о «монизме» длится не более нескольких минут, и все, мной перечисленное мы отнюдь не обсуждаем: все эти несколько минут занимает исключительно рассказ о монизме и его отличиях от дуализма и плюрализма. Но даже если собеседник не формулирует все это в мыслях и тем более не озвучивает, то по его реакциям мне кажется, что я чувствую, как именно эти пространства перед ним открываются. Пусть пока и не находят ответа (да и как вопросы не ставятся, не будучи сформулированными).
И размышляя в этом контексте, я думаю, что звучащие иногда запросы на «национальную идеологию» (взамен советской) - это вопрос о теории, которая позволяла бы мыслить на любом максимально доступном человеку уровне и при этом обеспечивала бы связь между ними.
Когда говорят о «системности мышления, которой учило советское образование», я думаю, что не очень удачно формулируют именно это: СССР был государством, основанным на научных началах. Это шло от монистического материализма и дальше ниже на каждый этаж. Хотя сам монизм это, вероятно, лишь гипотеза, но в отличие от религии он не требует веры в откровение, данное кому-то иному: и монизм, и материализм, и диалектика - все это может узнать каждый человек из опыта, каким обладает сам.
Это, разумеется, не означает, что «СССР был государством философов», как про него иногда говорят - хотя бы потому, что не все в нем были философами, и даже не все руководители и ученые были философами. Но так получилось просто потому, что он был создан на основе марксистской теории. А Маркс сам в первую очередь был философом и пришел к коммунизму именно путем размышлений: «Англичане пришли к коммунизму практическим путем, вследствие быстрого роста нищеты, деморализации и пауперизма в их собственной стране; французы - политическим путем, отправляясь от требования политической свободы и равенства, но, убедившись, что этого недостаточно, они присоединили к своим политическим требованиям требования социальной свободы и социального равенства; немцы же стали коммунистами философским путем, путем размышления над основными принципами» (Энгельс, «Успехи движения за социальное преобразование на континенте», Т 1. С 548).
Поэтому теория Маркса позволяла объяснять и мир, и общество на уровне, какой доступен каждому отдельному человеку: видит ли он только дерево, расскажет на этом примере; заметил несколько и задумался о связях между ними, расскажет про это. Расскажет и про лес, и про связь между всеми этими уровнями, и про то, почему при безусловной уникальности и бесценности каждого дерева оно не только отдельное, но и часть леса, и какие особенности это предполагает. «Отменив» же теорию Маркса («советскую идеологию»), лишили и такой возможности мыслить на нескольких уровнях абстракции сразу, с пониманием взаимных связей между ними, порой прямолинейно предлагая и настаивая ограничиваться исключительно «своим собственным участком», а о масштабе больше даже не пробовать мыслить.
Хотя связанная с этим тоска вызвана не только потребностями «самых умных» (не вмещающихся в «Оку»), но и практическими задачами: « Чтобы руководить, надо предвидеть» (Сталин, «О работах апрельского объединенного пленума ЦК и ЦКК: Доклад на собрании актива московской организации ВКП(б) 13 апреля 1928 г.»). А предвидения можно искать или мистического, как Гитлер, или научного, как Сталин. А теория Маркса и представляла собой такую теорию, обладающую предсказательной силой.
Я, впрочем, не читал ни одного советского учебника по диамату или истмату, поэтому не знаю, точно ли в СССР они подавались так, как я пишу, и позволяли «мыслить на нескольких уровнях сразу, с пониманием взаимосвязей между этими уровнями». В таком предположении я полагаюсь только на работы МиЭ, которые являлись именно такой теорией, сочинения Сталина и тоску упомянутых людей, желающих «системности» и «идеологии», а в моем понимании - желающих научной теории.
Если мое понимание их запросов верно, то в частности, ясно, почему не работает и является, скорее, грубым предложение «У нас свобода, берите любую идеологию, какую хотите, или создавайте сами» - научные теории все-таки не совсем таковы, что «берите какую хотите» или «создавайте какую хотите». Это обычно требует вложения многих сил и времени, не говоря о способностях, да и чаще всего необходим труд множества людей, а не одного человека, который мог бы «берите, какую хотите». И в этом смысле хотя запрос именно к «государству» на «государственную идеологию» тоже вряд ли является точным выражением их желаний, его можно понять. И перевести как запрос на научную теорию - запрос к некоему сообществу людей, которое могло бы его осуществить.
В качестве резюме: монистический материализм позволяет мыслить несколько шире вульгарного эмпиризма и делать предметом своего изучения в том числе то, что нашим органам чувств пока недоступно и не имеет сооветствующего инструментария для перевода на этот уровень. В частности, позволяет придавать значение мысли как форме движения материи и предполагать, что большой интеллект также порождает особые желания у людей, как и большой рост или вес. И это в таком случае разумно учитывать как самим интеллектуальным людям, так и тем, кто желает с ними по каким-то причинам взаимодействовать.
В частности, это означает желание мышления на высоких уровнях абстракции, создания, проверки и пользования соответствующими теориями. И тоска по отсутствию «идеологии» и «системности мышления» выражает, вероятно, именно это.
При этом, полагаю, выражение такой тоски присуще не обязательно «самым интеллектуальным людям»: когда говорят «не хлебом единым жив человек», подразумевают, что такие желания есть у всех хомо сапиенс, как у всех есть желание еды. Всего лишь вопрос в характере этих желаний и их интенсивности: более интеллектуальный в подобном будет заинтересован, вероятно, больше других; точно так же, как более крупный человек будет желать больше еды, чем остальные люди.