Моноспектакль Максима Аверина "Всё начинается с любви" 19.08.13
Не секрет, что название любого художественного произведения отражает главное: имя главного героя, центральное событие, основную проблему, его общее настроение или самые важные слова.
Последний вариант, пожалуй, кажется особенно ярким, однако одновременно представляется наиболее сложным, ведь каждое произведение - это и есть своеобразный разговор о главном. А выбрать единственно главное из множества того, что и является таковым уже само по себе, - когда каждая мысль по-настоящему дорога и значима, - действительно непросто.
Названием моноспектакля Максима Аверина «Всё начинается с любви» служит первая и затем ещё многократно повторяющаяся строчка известного стихотворения Роберта Рождественского. Оно звучит в середине вечера: в момент не переломный, а скорее, объединяющий - когда то, что уже было сказано со сцены, связывается с тем, что ещё предстоит произнести. То есть, звучит как кульминация действия? Да, но лишь как одна из них! И это - его главная мысль? Да, но тоже далеко не единственная.
И премьера августовского спектакля - стихотворение Владимира Высоцкого «Маски» - наглядный пример того, как внутри одного номера могут удивительным образом сплетаться отголоски других стихотворений и песен программы, явно или едва уловимо перекликающихся по содержанию и эмоциональному строю. Сплетаться, напоминая об уже услышанном, но не отзывая назад: а скорее, выводя когда-то затронутую тему на новый уровень развития.
Так, горький, но пока ещё негромкий, осторожный и насколько это возможно сдерживаемый смех над собой - будто переходный между желанием всё же рассказать о настроении, скрываемом за внешним спокойствием, и опасением ранить кого-то своей грустью, - тот смех, о котором в самом начале вечера говорится в стихотворении Вертинского, - в «Масках», звучащих ближе к финалу программы, превращается в смех навзрыд. И над собой, и над людьми вокруг.
А самих масок здесь хватает на целый карнавал. Они тоже появляются не на пустом месте, а словно приходят на смену трагической маске, от которой давно устал герой всё того же стихотворения «Я сегодня смеюсь над собой». А также маске, в которую привычно и без помощи «белил и румян» превращает своё лицо персонаж другого стихотворения Вертинского - «Злые духи»: вот он прячет лицо за шляпу, через секунду (пусть даже медленную, какую-то затянувшуюся секунду) открывает - а там уже улыбка: широкая, как с картинки, вот только нарисована она совсем не на картоне. Лёгкий фокус! Грустный фокус.
А палач, который появится уже в следующем номере - стихотворении Высоцкого «День без единой смерти», - уж не тот ли самый человек, который когда-то всего лишь носил маску палача, но которому понравился его придуманный облик, и он больше не захотел с ним расставаться?
Да и собственно история главного героя, постоянно двигающегося «не в такт» общей пляске, находится где-то посередине между двумя похожими сюжетами - сюжетами стихотворений Маяковского «Скрипка и немножко нервно» и «Хорошее отношение к лошадям». Посередине - как в смысле своего расположения в программе спектакля, так и в смысле состояния души их персонажей. Ведь в то время, когда герои Маяковского противостоят толпе уверенно и твёрдо (если не сказать - с вызовом: достаточно вспомнить интонацию, с которой артист произносит фразу «я - хороший!»), герой «Масок» полон сомнений, метаний и вопросов.
И неприятие корня «полу» - тоже своего рода отголосок: на этот раз одного из монологов артиста. В «Масках» говорится о полулицах, несколькими минутами ранее в разговоре с залом артист упоминал о получувствах («полулюблю» - «полудружу») - то есть в обоих случаях речь идёт о неприязни к обману. Ко всему фальшивому, поддельному, или - лексикой другого номера, песни «Реальный кукловод» - кукольному. Словом, ненастоящему, К тому, чего быть не должно.
Человеком без маски в стихотворении остаётся его главный герой.
Артист на сцене - тоже без маски. Хотя в буквальном смысле в спектакле у него появляется и маска, и грим.
Маску чёрной птицы Максим Аверин надевает на время танца, исполняемого до и после чтения стихотворения Высоцкого. Импульсивного, нервного, порывистого - танца под напряжённую, нагнетающую ощущение безвыходности и безнадёжности, музыку из фильма «Реквием по мечте». Бьётся птица, не может вырваться на волю.
А для стихотворения Вертинского «Piccolo bambino» рисует на лице чёрные слёзы - одновременно похожие и на слёзы, что всегда можно увидеть на маске Пьеро (образа, в котором выступал Вертинский, и образа главного героя стихотворения - грустного клоуна), и на те самые чёрные слёзы актёров, о которых артист поёт в одном из начальных номеров спектакля - песне «Жизнь моя - кинематограф». Снова - отголоски, пересечения и переклички.
Но артист без маски - потому, что на протяжении всего спектакля он остаётся открытым, откровенным и искренним. Пусть чаще его собственных слов здесь звучат строки стихотворений и песен - человек сразу признаётся, что всё это - о нём. И если Антуан де Сент-Эзюпери, известный французский писатель, как-то сказал: «Ищите меня в том, что я пишу», то артиста можно найти в том, о чём он говорит со сцены.
Говорит о том, что в его жизни было, есть, а может, и о том, чего он ещё только ждёт.
Говорит о любви - о волнительных признаниях, и, может быть, запутанных, но тёплых письмах к любимым, о безответности и невзаимности или о семейной жизни с её обычными заботами и тихими радостями.
Говорит о профессии - сложной, часто жестокой и непредсказуемой настолько, что мечты здесь могут сбыться в самый неожиданный момент и в самой удивительной форме.
Говорит о счастье встреч с людьми и о потерях.
Говорит серьёзно или отшучиваясь - а иногда почти об одном и том же с разным настроением и разной подачей (например, даже анекдот о девяностолетнем беззубом деде - это тоже своего рода рассказ о вечной любви, хоть и не такой поэтичный, как песня Шарля Азнавура).
Говорит так, что кажется, будто почти любая фраза может не только послужить ещё одним вариантом названия для спектакля артиста, но и стать важной для каждого услышавшего её и поверившего в неё зрителя. На всю жизнь.