Сохраню здесь два, нет, три фейсбучных поста на эту тему (чтоб не потерялось!)
Татьяна Мэй. Русский Пурим А кстати, тема - хорошо ли это, праздновать смерть человека. Не первый раз вижу в ленте. Да и вообще, дескать, мы к тому времени отношения не имеем, поэтому получается что-то вроде нынешнего истерического празднования Дня победы. Уже как-то пыталась сформулировать, но добавлю. Сталин для меня - и не человек вовсе. Это олицетворение зла. Даже с большой буквы - Зла. В экзистенциальном смысле. Да, у него было окружение, которое во всем этом участвовало. Участвовала, так или иначе, и значительная часть страны. Но как только он отправился к праотцам, легче стало дышать мгновенно. Буквально сразу. Это как изобретение антибиотиков - спаслись люди, тысячи, а может и сотни тысяч, обреченные на смерть. Я очень хорошо понимаю, сколько народу уцелело в результате этого простого события. Включая, скорее всего, и моего деда (десять лет лагерей и десять лет ссылки) вместе с моим отцом. Физически уцелело. Сколько искалеченных в результате не появилось, замученных, забитых насмерть, запытанных; сколько обреченных вышло из лагерных ворот, не веря своему счастью, увидело жен, мужей, родителей и детей. Сколько таких, кого мясорубка уже готова была размолоть в фарш, но остановилась, потому что не стало руки, которая ее вертела. И вот мне так от этого факта хорошо, что я его и праздную. По сути дела, это наш русский Пурим.
...В палате их было четверо, но для истории нам важен лишь один - какой-то аккуратный медик вежливого обхождения, столь много говоривший о науке и культуре, что, по всей видимости, был санитарным или ветеринарным врачом. В шесть утра пятого марта диктор Левитан своим торжественно-церемониальным голосом объявил, что в здоровье Великого Вождя наступило значительное ухудшение, появилось чейн-стоксово дыхание. Сосед-медик, обычно сдержанный и весь цирлих-манирлих (Юрино выражение), вдруг вскинулся и с необычной для него энергией воскликнул: «Юра, пора немедленно сбегать!» Юра было возразил недоуменно, что ничего особенного не сказали, но сосед надменно заявил, что он не кто-нибудь, а дипломированный врач и Юра зря об этом забывает, а Чейн-Стокс еще ни разу никого не подводил. «Такой хороший парень», - умиленно похвалил сосед неведомого Юре человека. И Юра окрыленно побежал. Напоминаю: это было в шесть утра. Луна, сугробы, маленький эстонский городок. Закрытый магазин и замкнутые ставни. Боковую лесенку на второй этаж Юра одолел единым махом. Постучал сначала вежливо и тихо, а потом руками и ногами. Дальнейшее я попытаюсь передать, как это много раз от него слышал (а мемуар его куда-то затерял). Издалека послышались шаркающие шаги немолодого человека и отчетливое вслух брюзжание по-русски, но с немыслимым эстонским акцентом: - Черт побери, опять эти pуccкие cвиньи напились. Юра сложил ладони, чтобы так было слышней, и через дверь отчаянно вскричал: - Пожалуйста, откройте, очень надо! И услыхал через дверь вопрос, по-моему, просто гениальный: - А что, разве уже? - В том-то и дело! - радостно ответил Юра. Отворяя дверь, пожилой эстонец в халате и с керосиновой лампой в руках нетерпеливо спрашивал: - Но я только что слушал радио, и там только какое-то дыхание… - Вот в нем и дело, - пояснил Юра, - у нас в палате врач, он говорит, что всё теперь в порядке. - Что вы говорите! - эстонец излучал любовь и радость. - Поскорей пойдемте в магазин. Извините, я в таком виде. Сколько вам бутылок? Извините, что я такое говорил спросонья о ваших русских. Это пустяки, что у вас деньги только на одну, берите две, вы всё равно придете снова. Я благодарю вас от всего сердца.
Французскому меня выучила соседка, Екатеринниколавна Стахова. В девичестве Челищева. Да, из того, из знатного рода Челищевых. Она выросла в Париже, потом революционные бури разметали семью и доживала она в Караганде, отсидев на всю катушку за принадлежность знатному роду. Помню её слова: "У нас в семье не было антисемитов, потому что мы никогда не завидовали евреям". Её муж, Михалываныч Стахов тоже провел лучшие годы на степногорских рудниках Карлага. Слишком близок был к академику Вавилову. Жену он до старости звал не иначе как Катенькой и пел ей романсы под гитару. Он научил меня одеваться в тридцатиградусные морозы так, чтобы нигде не задувало. Лагерная школа… Помню, как я семеню по снегу, а впереди, качаясь, бредут вдоль колючки мой отец и какой-то небритый человек в легком пальтеце и в драных сапогах. Это был академик Чижевский, улавливавший открытый им "солнечный ветер" в долинском остроге. В той же Долинке, кстати, пела "Валенки, валенки" Лидия Русланова. В больничке трудового лагеря Компанейский мои отец и бабушка выхаживали обмороженного, истощенного, больного двумя тифами чеченского паренька. Он выжил, встал на тонкие ножки и ускакал к родственникам, которых нашел по одним чеченцам известным каналам. Много лет спустя он нашел моего отца и приехал к нам в гости, успев объехать перед этим весь мир. Махмуд Эсамбаев. Где-то еще на этой территории, очень похожей на Францию, гноили Льва Гумилева, Солженицына, Домбровского, Соостера и еще несть числа скольких врагов. А также, по законам жанра, и членов их семей. И у "карлаговской франции" была своя колония АЛЖИР - акмолинский лагерь жен изменников родины. Зимой мы катались на лыжах в Спасских горах, и отогревались в старых бараках, оставшихся от лагерей жен и детей врагов народа. Детей отлучали от родителей и ковали из них гвоздики в бесчисленных детдомах и интернатах. Об этом песня-баллада Галича "Генеральская дочь". В Карлаг были согнаны представители всех (всех!) народов Страны Советов, и с ними за компанию китайцы, поляки, корейцы, испанцы, греки, немцы, японцы, французы. Все, до кого дотянулась кривая рука Отца Народов. Да и в списке вертухаев и бесчисленных прокуроров тоже весь интернационал. После реабилитации поволжские немцы жили дверь в дверь с сотрудниками КГБ, этажом ниже жили бывшие латышские стрелки и безродные космополиты, а этажом выше - алашординцы и ингуши. В одном карлаговском котле варились отпетые бандиты и оклеветанные партийцы, пособники немецких фашистов и бессарабские балагулы. Еврейские мальчики женились на дочерях западенцев, и именно от них пошли первые жидобандеровцы. Корейские и китайские семейные рестораны открылись в Караганде задолго до того, как они открылись во столицях. Пленные японцы построили в Караганде деревянный летний театр, который за пятьдесят с лишним лет никогда не горел. Говорят, его потом снесли по причине пожароопасности. Благодаря немецким хозяйствам в Караганде было сравнительно сытно даже в хрущевско-брежневский период. На "вольном" поселении в Караганде дописывал "Слово" Николай Заболоцкий. Недюжинный интеллект и чувство юмора позволили Науму Коржавину успешно закончить карагандинский горный техникум. В мединституте нам преподавали согнанные в Караганду лучшие советские врачи-вредители, и отборные профессора-космополиты. Первые советские книги по сексопатологии написал один из таких ренегатов, профессор Свядощ. Благо, карагандинский социум давал ему бесценный материал для этих книг. Так что, говоря языком китайского радио на русском языке, заглушавшего в шестидесятые все вражьи и невражьи голоса "у нас в Караганде жить было здорово хорошо и сильно-сильно весело".P.S. Я сознательно не говорил здесь о десятках тысяч эвакуированных, которых спокойно приняли и приютили казахи. Казахи, благодаря которым многие из заключенных, сосланных и эвакуированных попросту остались в живых. Но это уже другая история.