Петербург Татьяны Мэй

Sep 04, 2016 22:18

Сохраню здесь статью о прекрасной Татьяне Мэй и ее Петербурге. (прочитано в ФБ)


«Как вы думаете, я буду интересно рассказывать?» - с этого вопроса в соцсетях началась история экскурсий по Петербургу Татьяны Мэй. Ее экскурсии уже 10 лет притягивают туристов - от школьников до министров, от рязанцев до вашингтонцев.

НЕЗНАКОМЫЙ. Увы, стали узнавать. И не только по стульчику, но и в лицо. Это довольно тяжело, сужается твое личное пространство. Хотя люди с лучшими намерения­ми - идет девушка, улыбается: «Вы Татьяна? Позвольте пожать вам руку!» Мне приятно - да, но некомфорт­но. Я другого склада человек, непубличный. Пыталась работать репортером на телевидении - ничего не пошло, в кад­ре блеяла что-то невразумительное. А «Школу зло­словия» еле пережила, и то лишь благодаря ведущим. Они ко мне так по-доброму отнеслись, что я отмякла и перестала пытаться забраться под стул. Экскурсия - другое дело, я разговариваю с каждым отдельно, это же не тысячи и миллионы смотрят. А если узнаю, что меня кто-то скрытой камерой снимал - убью просто сразу.

ЖИВОЙ. Мне интересен живой Петербург. Мы заходим во дворы, смотрим на окна - в одном воблу вяленую вывесили, а из другого тетка выглянула с белым котом, и она рукой нам машет. Я всегда готова к тому, что жители зажмутся - петербуржцы не очень-то любят постороннее внимание. Вежливые, но душа не нараспашку. И дорогого стоит, когда они улыбаются. Или заходим на Моховой во двор дома страхового общества «Россия», там гуляет старушка с собачкой, та к нам через лопухи запрыгала, экскурсанты засюсюкали, а старушка с гордостью говорит: «Подумаешь, собака! Вы посмотрите на наш ансамбль Бенуа!». Такие вещи не почувствуешь, когда едешь в туравтобусе или плывешь по рекам и каналам. Почему у меня пешие прогулки - ты сам становишься немножко петербуржцем, даже если приезжий, вплетаешься во взаимоотношения жителей. И я пытаюсь показать, что Петербург живой, он дышит, он с тобой разговаривает.

СПРЯТАННЫЙ. У меня инстинкт: если вижу, что дверь открыта, - захожу. Черный ход, страшный - неважно. Я это называю «полазать по жилетным карманам Питера» - по его черным лестницам, дворам, переулкам: чем-то напоминает, как Гулливера исследовали лилипуты. Так мы с группой в районе улицы Некрасова заскочили в парадную, а там остатки от фонаря газового освещения дореволюционного! Металлическая трубка на стыке лестничных перил, которая тянется наверх, и если не знаешь, что это такое, не обратишь внимания - так, железная фигня. Или на Васильевском: зашла я с черного хода в какой-то домишко, поднимаюсь - вижу нишу, заложенную кирпичом. Я только дома поняла, что это - сортир на черной лестнице с дореволюционных времен. Причем у него не было дверей - вот спускается кухарка, юбки вскинула, присела и пошла дальше. Драгоценная находка, раньше про такое только читала.

СЛУЧАЙНЫЙ. Или идем по улице Чехова, и вдруг подвальчик - скромный, страшненький, с табличкой на двери: «Балетный участок». Это мастерская, где делают пуан­ты. Сюда можно заглянуть и купить маленькие, с палец размером, сувенирные пуанты. Экскурсанты в восторге.­ Такое запомнится на всю жизнь: как шел по улице, где когда-то гулял Суворин, Чехов, Буренин, и в подвальчике балетного участка ты один, а не толпа туристов, купил сувенир. Вот такие штуки делают экскурсию и восприятие города. Или на улице Репина мы познакомились с куклами Саши Лузанова - петербургского кукольника. Он помещает фарфоровые фигурки, словно из XVIII века, на старые фасады, где отвалилась штукатурка. Производит ошеломительное впечатление.

ДВОРОВЫЙ. Дворы может найти каждый, но не все чувствуют, как это здорово. У меня были смешные эпизоды - человек попадает в наш двор, оглядывается, оттопыривает губу: «А что это у вас все такое страшное, на что смотреть-то?» Есть выражение «красота в глазах смотрящего». Показываю я какие-то надписи на стенах, и многие видят то, что вижу я, улыбаются, радуются, они понимают. Это как во дворе дома Мурузи одно время было корявыми буковками выведено: «Никто никогда не задумывался о необходимости штата Висконсин». И все, больше ничего. По-моему, это просто офигенно. Как сказал один мой экскурсант в диком восторге: вот она, эта знаменитая питерская шиза.

НЕЦЕНЗУРНЫЙ. А в районе улицы Короленко во дворе, у спуска в дворничий подвал, огромными злобными буквами красуется на стене: «Не срать! Не ссать! Дам пизды!» И это тоже достопримечательность в своем роде.

РЫНОЧНЫЙ. Когда вожу людей в Апраксин двор, бывает, они пугаются: ой, а зачем вы нас привели в такое мес­то? Хотя я считаю, что Апраксин двор - одна из фишек Петербурга, не дай бог это все когда-нибудь снесут, я просто сама лично лягу под бульдозер. Но это нормальная человеческая реакция: все разные. Там облезлые корпуса, торговцы кричат. А для меня - лучшая иллюстрация того Апраксина рынка, дореволюционного. Он же всегда был шумный, дешевый, там орали - неграмотный люд не мог прочесть вывески, потому главный рупор зазывалы была луженая глотка. И торговали-то всегда «понаехавшие», только не южане, как сейчас, а ярославцы.

СОХРАНЕННЫЙ. Чаще всего хожу по доходным домам и дворам. Дворы - наша визитная карточка не меньше,­ чем Эрмитаж. В них до сих пор встречаются каретники, где раньше ставили экипажи, и кое-где поилки для лошадей, например на Фурштатской. Встречается такая штука, как декроттуар - это маленькие скребочки у входной двери, о которые можно почистить обувь. Один из них, гнутый и страшненький, стоит у входа в «Башню» Вячеслава Иванова (дом на углу Таврической и Тверской улиц) - место, где собиралась вся элита Серебряного века. Когда ты понимаешь, куда ведет эта дверь, и представляешь, что здесь чистил ботинки Блок или Гумилев, это производит сильное впечатление.

ЛЮБОВНЫЙ. На наше счастье, осталось много воспоминаний. Читаешь Набокова, как он еще гимназистом встречался со своей подружкой Валей Шульгиной. На улице в дореволюционном Петербурге целоваться было не принято, да и холодно, и шли они, например, в музей императора Александра III, ныне Русский, в 30-й зал. Одно дело, когда сейчас ты попадаешь в Русский музей просто так, и совсем другое, когда идешь в тот самый зал, где целовался Набоков с Валечкой. Такие детали украшают и город, и жизнь нашу, и вообще все.

НЕОЖИДАННЫЙ. Люблю что-то известное, миллион раз виденное, подать с такой точки, что - «Ой, а как это?». Завожу, например, во дворы Конюшенного музея и показываю Спас-на-Крови из-за страшных и облезлых флигелей. Собор обычно видится в роскошных декорациях, поэтому контраст удивляет даже петербуржцев.

ЛЮБИМЫЙ. Коломну люблю. Это такая вещь в себе, потому что нет метро, торговых и бизнес-центров, она на отшибе и там многое сохранилось. Когда выходишь на набережную Крюкова канала, видишь 2-этажный домик, где умер Суворов. Он какой был, такой и остался с конца XVIII столетия. Коломна немноголюдная. В Петербурге силен гений места, он сохраняет особенность района или здания. Например, там, где всегда торговали, до сих пор торгуют - Апраксин двор. Там, где в конце XIX века была психиатрическая клиника (5-я линия Васильевского острова), сейчас наркологическая больница. Коломна тоже такой район. Про нее Гоголь любил писать, селил здесь своих персонажей - «пепельных людей» - бедных, неброских, отставных. Коломна и сейчас напоминает ту, гоголевских времен.

ДОСТОВЕРНЫЙ. Я все больше ценю Достоевского - уже со своей колокольни: у него огромное количество подробностей. Вот он упоминает, что весной всех как ветром сдувало из Петербурга на дачи. А почему? Строительство доходников шло летом, а это стук, грохот и пыль. Кроме того, город наводняли работяги, как сейчас гастарбайтеры, только со Средней Волги. Простой народ в выражениях не стеснялся, и не все желали подставлять уши своих детей, воспитанных французскими гувернантками, под могучий русский язык. Но главное, у нас долго не было общегородской канализации. Она появилась после Второй мировой войны. И все добро, что производит прогрессивное человечество в сортирах, сливалось во дворы в выгребные ямы. И с началом летнего тепла все это дело воздух не озонировало, а совсем наоборот. Если бы мы сейчас вошли в такой двор, в обморок бы упали, а тогда жили, принюхавшись, только форточки во двор не открывали.

НЕРАСКРУЧЕННЫЙ. Шоколадные места не сдам, это моя профессиональная фишка. Да и у жителей тех заветных дворов и парадных, куда все хотят попасть, есть право на личную жизнь и свое пространство. Широкая слава добра не приносит - жильцы озвереют и закроют все, как случилось с башней грифонов на Васильевском - там чуть ли не пулеметы стоят. Или дом с ротондой на Фонтанке - раскрутили, в результате туда перестали пускать. Дом Бака на Кирочной с воздушными галереями - двор пока еще доступен, парадная - уже нет.

ЗАКРЫТЫЙ. Сознательно не завожу ключи, которые отпирают все двери. И мы чаще всего заходим, если нам говорят: «Входите», ну или, во всяком случае, жильцы не против. А так заходить - можно нарваться на скандал, зачем это. Был и у нас эпизод в доме на Кронверкской: выходила жительница, впустила «только посмотреть», но поджав губы, предупредила - у нас охранник. Тут он сам выходит и со ступеньки выше, что выглядело довольно комично, начинает орать, указуя нам перстом на выход: «Вон! Пошли все вооон!».

ОСОБЫЙ. Если это и миф, что Петербург особенный, то миф явно себя воспроизводящий! Вот объявление на водосточной трубе дома на Шпалерной: «В понедельник в 21.45 я вышел в магазин за продуктами и услышал из окна этого дома гениальное музыкальное произведение. Житель квартиры, пожалуйста, напишите название произведения смской или на этом листе». Да, это ужасно трогательно - такие питерские взаимоотношения. Или в подворотне укоризненно воззрился сквозь очки отпечатанный на принтере Грибоедов, под которым назидательно сообщается: «Грибоедов не мусорил. Попробуй и ты». Ниже кто-то строптивый вступил в полемику, накорябав на стене карандашом: «А Мусоргский?». Люблю не могу.

ИРОНИЧНЫЙ. У кафе в районе Аничкова моста объявление: «Бросать пить в такое сложное для страны время - подло». Ну смешно же! Еще чудесное - может смело вой­ти в золотой фонд питерских мифов и легенд - на Рубинштейна: «В связи с потрясающей погодой команда бара такого-то уехала пить вино и смеяться». Да у нас и жители как экспонаты - какие таблички вывешивают: «Отличная квартира по взносу квартплаты». Такие мелочи Петербург делают не меньше, чем дворцы, доходные дома, реки и каналы.

ЗАПУТАННЫЙ. Приезжие обалдевают от нашей нумерации квартир в старых районах. Например, на парадной лестнице совершенное безумие: 1, 2, 56, 3, 57, 4, 5. После революции, когда начали всех уплотнять, квартиры делили и присваивали получившемуся отдельному жилью новый номер - последний в ряду. Так соседями-квартирами оказывались № 2 и № 56. Были квартиры барские - со входом в парадную лестницу, и прислуги - с черного хода, их все тоже делили. Сквозная нумерация: когда первая парадная на 1-м этаже - это квартиры 1-4, а 5-8 - на 1-м этаже второй парадной - то есть не вертикально идет нумерация по этажам, а горизонтально - по парадным. Номер за последней квартирой на первых этажах возвращается на 2-й этаж первой парадной.

СНОБСКИЙ. Когда пишу в «Фейсбуке» о Петербурге, это многих раздражает: мол, вы там в Питере думаете, что вы такие вежливые, культурные, а на самом деле у вас засранные парадные. Многим кажется, что я выпячиваю особость Петербурга и петербуржцев. Но, ей-богу, не специально - что вижу, что то и описываю.

ПРИЕЗЖИЙ. «Коренные петербуржцы» - да их с гулькин нос осталось. Целый пласт русской жизни был выбит как молотком. После революции сколько уехало, было расстреляно, погибло в период военного коммунизма, затем кировский поток, блокада, Ленинградское дело. Большая часть населения Петербурга - это понаехавшие или потомки понаехавших. Но такое ощущение, что марка города обязывает ей соответствовать. Видела, как в транспорте молодые ребята навеселе бузили, и женщина сказала им строго: «Вы что? Вообще-то в Петербурге находитесь». И они как-то притихли.

ГОПНИЧЕСКИЙ. Конечно, у нас есть и гопники, куда же без них, да они были и в дореволюционном Петербурге. Взять хотя бы так называемый Русский Манчестер с его рабочими слободами - ныне это Невский район. Достаточно роман Горького «Мать» открыть, там все описано.

СВОЙ. В Петербурге живу с 1988 года, приехала после школы. За столько лет вжилась, вросла в него, а он в меня. Чувствую его своим, и смею надеяться, что это у нас взаимно.

МИСТИЧЕСКИЙ. Я не мистик, но бывают удивительные совпадения. Шла к метро по 8-й линии, открылась справа дверь - выходил мужчина, я под его руку поднырнула. И, как в дурном сне, - он закрывает дверь снаружи на большой железный ключ. А домофона нет. Звоню по квартирам - гробовая тишина. Сажусь на ступеньку и сижу как идиот. Вдруг открывается дверь, оттуда высовывается совершенно хармсовская старушка с загипсованной рукой. Я ей - можете выпустить? Сейчас, говорит. И ключ достает. А я спрашиваю: «Почему дверь такая странная?» - «Да у нас тут весь город вечно сидел днями и ночами на ступеньках, а мы бедные, выбрали дверь подешевле». Выхожу я на волю - и замечаю пыльную мемориальную доску: «В этом доме в декабре 1930 года поэт Осип Мандельштам написал “Я вернулся в мой город, знакомый до слез”». А для меня ничего выше нет Пушкина и Мандельштама. То есть не зря, выходит, мне открылась именно эта дверь.

Надежда Куликова, газета "Мой район", 2 сентября 2016

вдогонку.
Мой прошлогодний пост о "Прогулках с Татьяной Мэй"

- друзья, личность, - Питер, ФБ

Previous post Next post
Up