Не только ангел, но и починяющий бомбу гимназист
"Дело не в православном учении"
"Антицерковные настроения, еще совершенно немыслимые в конце прошлого века, - в последние годы делаются все более общепринятыми, модными даже. Теперь уже трудно поверить, что каких-нибудь двадцать лет назад Россия была чуть ли не единственной европейской страной (может быть, еще Польша? Ирландия? - да и то вряд ли), где не было жесткого и стандартного разделения: христиане - направо, интеллигенты-студенты-богема-художники-«критически мыслящие» обыватели - налево.
Едва выходящая из нищеты, из безнадежности обваленных потолков и гниющих полов Церковь - вызывала интерес и доверие, и образованному русскому человеку 1980−х и 1990−х непонятно было, отчего эти гимназисты, помещики, офицеры и революционеры столетней давности так козыряли своим презрением к «попу»...да ведь они просто не знали, как это славно, когда можно свободно праздновать Пасху, когда в школах, где еще недавно - «физкультура, красные галстуки и совок», вдруг - Библия, когда среди бараков, пятиэтажек и руин «машстройкапремонттреста» возникают храмы и монастыри, и на макушке угловой башни, под которую еще недавно блевали трудящиеся, снова, как в утраченном 1913−м, парит золотой ангел с трубой.
К сожалению, эта идиллия быстро исчезла. Еще немного - и Церковь займет в умах «общественности» то же место, на котором она находилась в старой России, да и до сих пор пребывает в любой цивилизованной загранице, где, в ответ на ваш искренний интерес к делам религиозным, вас не то чтобы выставят вон, но - решат, например, что вы шутите, что вы спятили (это все при том условии, что вы выступаете таким образом среди профессоров и писателей, а не шоферов и грузчиков, и склонность у вас - к христианству, а не к культу, допустим, Великого Дерева, с Деревом-то намного проще). Словом, 1913−й вернулся к нам не только с ангелом, но и с гимназистом, который опять презирает попа и не хочет учить Закон Божий.
Дело здесь, разумеется, не в православном вероучении, основ которого «общественность» и не знает, ей не до этого. И не в лояльности государству - в русской истории последних ста лет не было времени, кроме короткого послеоктябрьского, когда бы Церковь открыто вела войну с властью.
Уже с осени 1927−го и во все остальные эпохи она молилась «о Богохранимой стране нашей, властех и воинстве ея», и никому это особенно не мешало. Дело в том, что Церковь сделалась сильной. Она, думают «критически мыслящие», сделалась очень богатой. Ее стало много, она теперь везде. И живет она, кажется, по Иосифу Волоцкому, в ладу с собственностью, с недвижимостью, с миром этим, а не с миром тем. Плюнь, продвинутый человек, в вечного классового врага, в толстого попа с мерседесом. А то даже и с «Хаммером».
Но что, если это праведное негодование - не вполне праведно? И нет ли ошибки в свежайшем антиклерикализме?
Для начала, тот «Хаммер» - отчасти оптический обман. Некоторое количество больших церковных начальников, а также лиц нижестоящих, но бойких и ловких, действительно заимели существенный автомобиль, а также все, что к нему прилагается, но они - это ничтожное меньшинство.
Основная же часть духовенства живет в сплошной бедности (достаточно с кем-нибудь из этой среды познакомиться, чтоб убедиться), и бедность эта, в отличие от обыкновенной, народной, - еще и добровольная (никто ведь не гнал принимать сан), что особенно поражает человека мирского, далекого от «служений» и «послушаний».
Что же до тех немногих, кто честно соответствует карикатуре - странно было бы всерьез считать, что физический мир, пусть он сто раз церковный, состоит из одних золотых ангелов с трубами. В мире этом встречаются разные личности, и это еще не повод с изменившимся лицом бежать к пруду топиться.
Откровенно же в пользу нынешних Иосифов Волоцких говорит следующее. Все, употребляя тоскливое выражение, социальные институты современной России - мертвы. Все - мертвы или разлагаются. Государственная идеология правдивее и точней излагается в журналах Vogue и Robb Report, нежели в официальных кремлевских бумагах. Спецслужбы, в безудержной страсти к накоплению денежных знаков, отправляют в дозор подставных лиц, фальшивых агентов - этаких Неуважай-Корыто в образе Джеймса Бонда, которые лихо тратят свои сто рублей на Манхэттене и переписывают из интернета шпионские отчеты, пока начальство осваивает остальные, якобы затраченные на героическую разведку сто тысяч.
Милиция, готовясь превратиться в полицию, - пытает и вешает, вешает и пытает. В армии восемь неоднократно побитых рекрутов позируют перед камерами, но только так, чтоб у каждого на спине, на лбу или на затылке была выписана одна буква из победного - «Д-а-г-е-с-т-а-н». Склонные к дружбе народов горные орлы сдают экзамены на аттестат зрелости с таким знанием всех наук, что впору брать их не в жалкое МГУ - в Гарвард целыми аулами.
Служащие по ведомству борьбы с наркоманией умирают от передозировки. Судьи, когда градоначальник затеивает тяжбу против человека, написавшего - «все суды подконтрольны градоначальнику», выносят решение: неподконтрольны, виновен. В больнице, в тюрьме, на дороге и в пожарной части, на рынке и во дворе, а уж на стройплощадке… Известно, что делается ну буквально везде.
И одна только Церковь - несовершенная, реакционная, не такая, как хочется, косная и худая, - все же соответствует самой себе, а не только статьям из Уголовного кодекса, как любая другая система, еще работающая у нас на родине. Так случилось, что все казенные учреждения, некогда предназначавшиеся для «общего блага» - уже недееспособны и даже опасны, и кому теперь, как не духовенству, оставшемуся в одиночестве, без царя, без дворянства, без крестьянства и пролетариата, и даже, говоря правду, без всякого государства, с одним безразмерным купечеством, торгующим чем попало и на любом месте, - словом, кому теперь, как не попу и монаху - остается учить, строить, сеять, давать, забирать, украшать, приумножать, охранять, править, чистить, делить и судить. Лучше было бы просто молиться. Но кто виноват, если все остальное - вульгарное, материальное и земное, - больше не на кого переложить.
Да и больше того, Церковь - это единственное, что у нас осталось не только лишь социально, но также и исторически.
Цветные фотографии всей России, сделанные сто лет назад Прокудиным-Горским и всем хорошо известные, - это волшебное окно в прежний мир. Исключительная яркость красок и невозможная для большинства «винтажных» кадров четкость изображения производят сильнейшее впечатление: кажется, что каждая травинка на поле где-нибудь в Псковской губернии, каждая морщинка на крестьянском лице, детская или старческая любопытная физиономия, запряженная телега, изба, колокольня, мощеная булыжником улица, вдалеке различимая барская усадьба, пестрая всесословная русская толпа, - что все они еще живые, все они дышат и действуют прямо сейчас, и достаточно оторваться от фотоальбома и выйти на улицу, чтоб оказаться в реальности Бунина, Розанова, Горького или Шмелева.
Отрываешься и выходишь - а там… Травинка, как и поле в целом, - успешно преодолены: на их месте коттеджный поселок нефтегазовых менеджеров средней руки. Офис их - вместо избы. Пережившая войны и революции усадьба пала жертвой «случайного возгорания» году в 2005−м. И даже лица - крестьянские, детские, старческие, всесословные русские лица, - пропали, как если бы их и не было, как если бы их из ничего сотворил фокусник Прокудин-Горский. А что же стоит, как стояло, на месте? - один только храм, монастырь. С поправкой на сносы и новоделы, на все реконструкции, церковь - последняя уцелевшая часть былого пейзажа, и все монашеские, священнические, архиерейские типажи - последние русские лица из старых, что еще встречаются и все-таки не исчезают.
И как после этого можно сказать им: не обустраивайте, не мешайте! И ничем не владейте! Так значит, от бывшего мира не будет в будущем вообще ничего? И, стало быть, нам надо всю жизнь любоваться на офис и пятиэтажку?
И еще одно иосифлянское соображение. Если мир создан Богом (а не только журналом Vogue, нефтегазовым менеджментом или Великим Деревом) - он благ. Он - подарок. Если в нем, кроме горе-шпионов, дагестанских старослужащих, измайловских группировок и глав районной администрации, есть и нечто иное, благодатное и удивительное, - ради этого мира есть смысл стараться, украшать его и улучшать, приближать к совершенству. И больше того. Сгоревший в своем «Хаммере» глава районной администрации, мир его праху, - ну, чем он не удельный князь века этак шестнадцатого, щедро жертвовавший на монастырь и в нем потом погребенный, когда его, наконец, одолела бригада старицких, угличских или рязанских?
А ведь Церковь и этого сложного человека смогла - оставляя за скобками дела душевные, таинственные, - обратить хоть на самую малую часть к делу более ценному с точки зрения времени и истории, нежели добыча нерудных ископаемых. И кто знает, быть может, где-то через 500 лет, среди дивных запахов и цветов летнего монастырского сада, - какой-нибудь скромный паломник наткнется на фрагменты старинной, потрескавшейся могильной плиты и прочтет строки древней надписи, слегка волнуясь от прикосновения к жизни ушедших веков." - пишет Дмитрий Ольшанский.
Целиком прочесть можно здесь.